– Не желаю видеть такое выражение лица! – заявлял, когда я садилась за машинку. – Для меня у тебя такого выражения морды не бывает. Вот и испорчу тебе это настроение!
И портил. Я и сейчас вовсе не удивляюсь, что убийство считала единственным выходом. А сколько тогда этих преступлений обдумала!
Платила я за все, с чертовой «шкодой» в том числе. Дети имели нестандартные размеры, и готовые вещи им не подходили. Роберт был слишком толстый, а Ежи слишком высокий, и все приходилось шить на заказ. Пальто, свитер вроде бы можно удлинить, а какой толк, когда рукава едва прикрывают локти. Семейство меня добивало – обеды для детей тоже стоили немало, короче, и думать не приходится, что мое веселое расположение духа обусловлено было легкой жизнью. Все как раз наоборот.
С собой вывезла контрабанду в виде восемнадцати долларов с грошами плюс пять легальных и в купе сбросила сумочку таможеннику на голову – занимала, естественно, верхнее место, а он внезапно меня разбудил. Таможенник вежливо подобрал под скамейками разные мелочи, в том числе и фольговый пакетик с долларами, что меня ни в малейшей степени не смутило – просто совершенно забыла про эти доллары. Доехала до ГДР, села на датский паром в Варнемюнде и очутилась совсем в ином мире.
Сам воздух казался насыщенным чем-то таким, что не поддается определению, но что сотворило чудо – я почувствовала себя человеком. Личностью, а не составной частью массы, к тому же личностью, имеющей все возможные права. Могла делать, что мне нравится, и никто не запрещал, даже не интересовался зачем и почему. Могла позволить себе любые прихоти и капризы. Я ничего не делала, и вообще ничего не происходило особенного, но сама атмосфера наполняла меня блаженством.
Алиция про обувь, естественно, забыла, но мой каблук выдержал. Опоздала она на вокзал всего на пять минут, и, приняв во внимание мой багаж, мы поехали на Sanct Annae Plads, то есть на площадь Святой Анны, в такси. И в самом деле, я ничего не наврала, мы жили в прачечной у господина и госпожи фон Розен, на пятом этаже без лифта, с уборной на первом этаже.
А теперь прошу перечитать "Крокодила из страны Шарлотты" – в копенгагенской части там описана одна только правда и ничего, кроме правды. Прачечная состояла из трех помещений, двух поменьше по одну сторону лестничной клетки и одного побольше – по другую. В этих помещениях мы и жили, так как там была кухня и слив, большое помещение использовалось по мере надобности, например, в качестве душа – зарешеченные стоки в полу позволяли безнаказанно обливаться, во все стороны расплескивая воду.
С первых же дней появился Мартин, студент архитектуры, ему удалось поехать на заработки, и он сидел в Дании уже несколько недель; моложе меня на десять лет, моложе Алиции еще больше, он получил у нее убежище. Они оба нарезались привезенной мною «чистой выборовой», в чем я участия не приняла, ибо свалилась от усталости, к тому же меня донимала печень. На следующий день я была вознаграждена вполне: у них похмелье, а я как огурчик.
При случае хочу сразу объясниться: когда я написала "Крокодила ", Мартин впал в панику и категорически потребовал изменить его имя из-за мамуси. Мамуся в Польше и близко не представляла, что он делает в Копенгагене; пришлось принять мамусю во внимание и через весь текст, уже в корректуре, менять Мартина на Михала. А мамуся все равно догадалась, о ком речь, так что секрета уже не существует и могу открыто объявить: в "Крокодиле " действует не Михал, а именно Мартин.
Через пару дней по приезде я отправилась с визитом в архитектурную мастерскую Алиции, куда как раз зашел какой-то тип. На каком языке они говорили, не знаю, думаю, на смеси немецкого с английским. Алиция лучше знала немецкий, датчанин – английский, а я высказывалась с помощью польского словаря иностранных слов, и мне было все едино. Среди веселых хиханек и хаханек меня спросили, не соглашусь ли поработать; я похохотала в ответ: ха-ха, да, конечно, с удовольствием. И вдруг меня оповестили – могу начать сразу, не в мастерской Алиции, а у господина профессора Суенсона, таким образом я попала прямиком в рай, на Гаммель-странд, сорок четыре.
Первые минуты труда переполнили меня прямо-таки упоением и обратились в ничем не омраченный триумф. Работу получила сразу же – чертежи части проекта, в условиях, в Польше не виданных. Винтовой стул на колесиках, калька идеально прозрачная, всевозможные приспособления для затачивания карандашей и прочие люксы, одного мне недоставало – роликов. Работали с рейсшинами. Ролики у меня нашлись, не помню, привезла с собой или прислали позднее, привинтила их, возбуждая безумный интерес и большое недоверие персонала, скрупулезно проверяли, действительно ли параллельно, сверяли результаты. Через некоторое время вся мастерская перешла на ролики, присланные от нас частным образом. Одновременно все внимательно следили за моими первыми чертежами, к чему я отнеслась снисходительно: кого они проверяют, чертежника из наших мастерских?
Успех был абсолютный, над моим творением чмокали и цокали с удивлением. Я чертила двор, выложенный каменными плитами, террасы и лестницы. Само собой, сообразила, что плиты надлежит пересчитать так, чтобы уместились все целиком, а в зависимости от этого следует установить и ширину швов между плитами. Полдвора уже вычертила, когда явился некто, кому, по-видимому, поручили меня опекать, и на листочке принес свои расчеты. Я взглянула и постучала пальцем по краю чертежа, где написала идентичные цифры. Посмотрел, удивился, похлопал меня по плечу с большим одобрением и как бы чуток ошеломленный, а в перерыве вся мастерская прилетела поглазеть на мой чертеж. В таком сумасшедшем темпе рассчитала эти плиты, да еще столько успела начертить – не верится, просто невозможно!
Я не поняла, в чем загвоздка, пока не объяснила Алиция. Датчане думают в три раза медленнее нас, а работать быстро вообще не могут. Зато – и эту великую правду я уже открыла сама – в противоположность нам думание уважают, платят за него и отводят на это время. Работают, не сравнить с нами, тщательней, организация труда у них безошибочна. Экономят со смекалкой, поэтому стены кухни и ванной чертят в масштабе 1:20, все плитки кафеля должны поместиться целиком, чтобы рабочему не пришлось их отбивать и подгонять Строительные работы ведутся с точностью до полумиллиметра, поэтому все ко всему подогнано, все, чему положено, двигается легко, одним пальцем, открывается и закрывается идеально. Я от зависти чуть не лопнула, ибо знала наше строительство...
Работа в Дании стала для меня радостью, за что я им должна бы платить, а не они мне. Получила я работу по счастливой случайности, и надо бы совсем ума лишиться, чтоб не воспользоваться возможностью. Отправила в Варшаву заявление с просьбой о годовом отпуске без сохранения содержания, на что получила ответ: не вернусь до тридцатого ноября – выкинут с работы. Не вернулась, выбросили меня с треском, из-за чего абсолютно не страдала и начала хлопотать о разрешении на работу в Дании. Не сама, через посредничество господина фон Розена, то есть нашего благодетеля.
Первые минуты в прогнившем капитализме потрясли меня мощно и многосторонне, только вот очередности потрясений не помню. Самое первое, сдается, потрясение испытала по поводу кронциркуля. Своих инструментов, естественно, не привезла, брала их взаймы у коллег в мастерской и отломила кончик острия у кронциркуля. У меня в глазах потемнело, скрыла прискорбный факт и помчалась в магазин, готовая отдать все деньги Алиции, потому как своих еще не получила, показала сломанный предмет, свято уверенная, что придется купить полный комплект циркулей, как это делается у нас, ну а дальше уже не понимала, что происходит. С версальской галантностью продавец достал комплект циркулей, из комплекта извлек кронциркуль, а из оного вытащил иголку, воткнул ее в мой циркуль, вручил с поклоном и попросил уплатить девять крон. Я готовилась выдать по меньшей мере сто крон и офонарела беспредельно. Явление не укладывалось в моей бедной нардемовской голове, а галантный продавец распахнул передо мной дверь и просил обращаться к нему и в дальнейшем – ничего не понимаю, безумие, не иначе!
Затем меня пригласили на прием, утроенный девушкой из нашей мастерской. Описание приема я прислала семейству и могу процитировать.
...Четыре молодые особы в нашей мастерской получили диплом и устроили празднество. Мое желание остаться и поработать мягко отклонили и пригласили в качестве иностранца для приправы вечера. Сперва дали завтрак в мастерской, продолжавшийся до конца работы, после чего пригласили к одной из дипломированных особ. Мне не очень-то хотелось идти, я ждала известий от господина фон Розена и малость нервничала, но Алиция строго приказала не впадать в панику и думать о чем-нибудь постороннем И я отправилась. Прямо с работы. У хозяйки дома муж и трехмесячный ребенок, скромная квартира из трех комнат – три комнаты с кухней, дай нам Боже такую квартиру. В мастерской подавали мясо в горшочке, чертовски острое, сыр, печенку, и, хоть я не люблю печенку, сознаюсь, эта была превосходная, на десерт торт с кофе. Дома – бутербродики с сыром и чем-то еще, величиной с почтовую марку. И везде, здесь и там, гомерическое количество пива! Сколько усилий мне стоило не пить это пиво, не поддается описанию! Я прикинула: на нос пришлось бутылок по десять, а если исключить меня – я выпила едва полбутылки, – то и того больше. А теперь о гостях... Все разместились где попало, хозяин дома на полу, каждый с бутылкой в руках, потому как и мебели и посуды не хватало. Костюмы... не поверите! Пришла хорошенькая девушка с лицом мадонны, гладко причесанная, субтильная – в свитере, верно, ее старшего брата, в жутких штанах из тика, тоже огромных, в тирольских башмаках на толстенной подошве, которые тут же сменила на растоптанные сандалии без каблуков. Хозяин дома пребывал в рабочей рубашке и в еще более ужасных штанах, для разнообразия вельветовых, растянутых и вытертых на заднице и коленях. Другая чувиха зато явилась в шпильках и в фиолетовом джерси платье для визитов. В самом начале приема пожаловал молодой монстр, бородатый, в клетчатой рубашке с закатанными рукавами, в еще более ужасных вельветовых штанах и в чем-то странном на ногах, похожем на деревянные концлагерные сабо. Монстр сразу же отправился в другую комнату и там громко проржал весь прием, уткнувшись в книгу. Я не выдержала, из любопытства заглянула