На следующий день позвонил Иоанне-Аните с жуткими упреками: посылает к нему каких-то провокаторш, он решительно отказывается, не желает иметь ничего общего и так далее. Наиумнейший работник нашей заграничной торговли!.. Неудивительно, что с этой торговлей мы все время остаемся на бобах...
Сразу об этом же дальше. Вскоре после возвращения в Польшу, все еще занимаясь «Крокодилом», в любимое рабочее время – в половине второго ночи—я позвонила в Главное управление милиции и попросила соединить меня с дежурным офицером, и не любым, а спецом по контрабанде. Пожалуйста, соединили.
– Добрый день, – начат я опять без всяких вступлений, – я хотела бы провезти контрабандой через границу труп, надеюсь, вы мне поможете.
– Охотно помогу, уважаемая пани, – галантно ответствовал хмырь с другого конца провода. – Проблема одна: в каком состоянии труп – свежий или так себе, малость подпорченный?
– Какое там подпорченный, свеженький, как живой! – заверила я.
Мы пробеседовали в таком духе довольно долго, он дал мне кучу драгоценных советов и подробно стей. Лишь в конце разговора я призналась, что пишу книгу.
– Так об этом, уважаемая пани, я с самого начала догадался, – сообщил с явной ухмылкой пан дежурный офицер.
Ну и как вам это нравится? Там официальный представитель страны, а здесь обычный милиционер. Так кого же мне любить?
Жилье у фру Скифтер имело дополнительную привлекательность, а именно за счет своего местоположения. С работы я, как правило, уходила поздно, часто последней, по трем причинам: во-первых, приходила тоже последней, во-вторых, работала много, в-третьих, вкалывала с удовольствием и охотно оставалась дольше, потому что хотела заработать. Продовольствие закупала раз в неделю по пятницам, в остальные дни магазины закрывались слишком рано. Райскую жизнь зато имела с весны до осени, когда в Тиволи работали допоздна, ибо, как уже говорила, жила как раз напротив бокового выхода, по другую сторону улицы.
Не говоря о фейерверках, которыми могла любоваться трижды в неделю, в Тиволи работали до полуночи, и, возвращаясь из мастерской, я имела шансы перекусить. Входила в главные ворота, пересекала всю территорию, покупала полцыпленка или персик размером с дыню, задерживалась у автоматов, и жизнь казалась прекрасной. Дома никто не ждал, не спрашивал, где была, не нервничал из-за моего опоздания, не пилил из-за поздних возвращений, не скандалил, вообще не морочил голову...
Мало в жизни более прекрасных минут, когда сознаешь – тебя никто не ждет, ты свободен и волен делать что хочешь...
Да, забыла сообщить, что очередные пироги от матери и колбасу я получила еще летом, когда пришел «Баторий». На «Баторие» отправилась в Канаду мать Эльжбеты, жены Стефана, моего кузена. Соответственно раньше моя мать получила письмо с беззаботным сообщением: пани Марыся собирается в Канаду на два месяца, но уже не вернется.
– Ну ясно, – констатировала я тогда меланхолически. – Хоть раз будет понятно, почему у человека отобрали заграничный паспорт!
Но пани Марыся поехала-таки, что служило неопровержимым доказательством небрежности нашей цензуры. Подтвердилось мое личное мнение – читают; однако не все, а лишь выборочно.
Я встретилась с пани Марысей в порту, она сошла с парохода, да и все пассажиры тоже, никто их не ограничивал, могли делать что угодно, посмотреть, например, город. Я отвыкла от своих соотечественников, и они, понятно, меня ошарашили. В транзитном зале, где я утрамбовывала любимое пропитание, к нам подлетела баба в шубе, лихорадочно допытывалась, где ближайшие магазины – ей необходим свитер, ужасно мерзнет, совсем закоченела. Primo, стояло лето, secundo, на ней была меховая шуба, и от сообщения, как она страдает от холода, я малость обалдела. Объяснила – до магазинов далеко, да и без разницы, в пять все равно все закрыто. Она выглядела так, словно я ее совсем добила.
Когда я вышла, подъехало такси с водительшей, я собралась взять машину, мне вовсе не улыбалось лететь в Эстерпорт пешком, с другой стороны к машине бросился какой-то мужик.
– Сколько стоит доехать до города? – судорожно допытывался он. – Пани, я вас спрашиваю, почему вы не отвечаете?
Я не выдержала.
– Эта пани не отвечает, ибо не говорит по-польски. – ядовито объяснила я поверх машины.
– Как это не говорит?! Почему?!
– Потому что тут Дания, и эта пани говорит по-датски.
– Вы же говорите по-польски... – упрекнул он меня подозрительно и с обидой.
– А я из Польши и говорю по-польски с рождения.
Мужик смирился и оставил проблему языков в покое.
– Скажите, пожалуйста, где здесь какие-нибудь магазины? И что можно купить?
– Нигде и ничего нельзя, – разозлилась я. – Все закрыто, разве что на вокзале, но там все очень дорого.
Я села в машину и уехала. Что за безумие всех их одолело, до сих пор не пойму, зачем так кидались за покупками в Дании, ведь плыли в Канаду, там снабжение тоже неплохое. Со всех сторон только и слышалось: где магазины? А как раз в ту пору дело с магазинами обстояло не наилучшим образом, датчане в порту как-то не предусмотрели покупок. Эх, наше дорогое общество...
Пришла и мне пора возвращаться. Жила я в Дании уже год и три месяца, ностальгия помаленьку и меня начинала одолевать. До сих пор ощущение счастья оттого, что нахожусь здесь одна, преобладало, отдаление от моего семейства само по себе было неимоверным блаженством. А вот теперь мне уже хотелось побывать у них, хорошо бы недельку-другую, так ведь нет – приеду и засяду надолго, правда, я предусмотрительно оформила себе возможность снова приехать в Данию на работу.
За второй подержанной машиной я опять поехала в Гамбург; памятуя о предыдущем путешествии, не морочила себе голову спальным вагоном, все равно не спать, так хоть платить за это не стану. Взяла обычный первый класс, удобный, с мягкими креслами.
Все бы отлично, да со мной в купе поселился гиппопотам – не вмешался между подлокотниками, я попробовала подсчитать, сколько мог весить: никак не меньше двухсот пятидесяти килограммов. Пыхтел как паровоз, пока что мне это не мешало, пускай пыхтит, все равно шведская группа в соседнем купе что-то отмечала – выли, орали, пели, заглушая все скрежеты поезда, никакой надежды хоть подремать. На пароме шведы надрызгались окончательно, позасыпали и утихли, понадеялась я на покой, не тут-то было, гиппопотам начал чихать.
Чихал и чихал без продыху каждые пятнадцать секунд и, Богом клянусь, дочихался до самого Гамбурга.
Вот и подтвердилось окончательно: поезда меня не любят, опять бессонная ночь, одно утешение – меньше стоила. Встретилась я с тем отличным мужиком, помогавшим в прошлый раз, владельцем косметического магазина, я даже купила у него сливки для лица, после чего решилась на «опель-капитан» в отличном состоянии. Он оформил все бумаги, печень на сей раз не допекала меня, и опять я начала, дав задний ход – машина стояла у самой стены. Я же говорила: ни разу не довелось мне двинуться новой машиной сразу вперед.
При въезде на паром на меня ринулся было столбик, я ведь привыкла к габаритам горбунка, а «опель» таки основательно от него отличался. Все обошлось, лишь чуть-чуть задела бампер. При выезде с парома впервые столкнулась с контролем машин. Открывали все и проверяли багаж. Я, конечно, тут же полюбопытствовала.
– А вы не наркотики ищете? – спросила я, сунув таможеннику целую кипу бумаг.
– Да, конечно, а у вас есть?
– Мне ужасно неприятно, – призналась я с искренним огорчением, – но у меня нет, машину купила сегодня, всего несколько часов назад, только духи.
Косметические сливки лежали в сумочке, бутыль Диора, которую купила на пароме, лежала на заднем сиденье и никого не интересовала. Не пожелали меня проверять. Даже багажник не просили открыть, я почувствовала себя прямо-таки обиженной.
Из Рёдбю направилась в Копенгаген за автобусом дальнего следования – стемнело и спустился туман. Автобус имел противотуманные фары и пер сто двадцать пять в час, опережая по пути всех. Вперив глаза в его задний свет, я тоже обгоняла всех, прилипла к автобусу, словно загипнотизированная, – вздумай он прокатиться по картофельному полю, я рванула бы за ним. Вышла я из транса, когда он припарковался в незнакомом предместье Копенгагена, а я поняла, что совсем не соображаю, куда меня занесло.
Полночь, в городе ни души. План города, естественно, с собой не взяла, где центр, распознать не удалось – зарево света одинаковое со всех сторон. Господи, где же я живу?!..
Что я только ни вытворяла, чтоб обратить на себя внимание: поворачивала в запрещенных местах, переехала линию с двойным кирпичом, попрала все правила дорожного движения. Никому до меня не было дела, во всем городе я одна-одинешенька. После длительных метаний, в ходе коих потеряла и стоянку моего автобуса, рассмотрела вдруг типа на тротуаре. Подъехала, опустила стекло.
– Где центр?! – заорала я, не вдаваясь во всякие вежливости.
У типа хватило ума не болтать, а просто показать пальцем направление. Оказалась совсем близко от центра, узнала район и добралась-таки до дому. И ничему не научилась: то же самое происходило потом в Чехословакии, в Варшаве, в Алжире – всегда забывала карту...
Движение транспорта в Дании с самого начала вызывало полное мое восхищение. Манера датчан ездить основана на принципе полного доверия друг к другу, прямо наоборот нашей манере, где обязателен принцип полного недоверия. Двигались все плавно, если перед красным светом стояло двадцать машин, все двадцать начинали движение синхронно и никто ни на кого не наезжал, я наблюдала за этим с полным упоением. Более того: все двигалось на расстоянии двух сантиметров друг от друга, и никто не изменял этого расстояния ни на волос. Обучение водить машину якобы происходило так: инструктор заслонял адепту зеркало заднего вида и говорил:
– Никаких зеркал. У водителя глаза должны быть и сбоку, и на затылке.
Я сама за две короткие недели езды по городу успела привыкнуть, что не имею права двинуться, пока не оглянусь вокруг. К тому же первые два дня приспосабливалась к размерам машины и ездила как циркачка – на миллиметры от остальных. В третий день держала дистанцию на целый сантиметр и сохранила такую дистанцию уже сознательно.