В этот раз я пришел. За два часа. Сидел под киноафишами, мерз и ждал ее. Небо было кристально чистое, и день обещал быть хорошим, но это было обманчиво. Ветер пронизывал до костей, и мои зубы стучали по фильтру сигареты, а зажигалка, как назло, умерла. Затем я подумал, что не стоит курить перед встречей с ней.
В плеере привычно грохотали OOMPH! вперемежку со Slipknot, а я отсчитывал сначала часы, потом минуты до ее прихода.
Алина не опоздала. Она была чертовски пунктуальна. Еще издалека я увидел ее светлое пальто. Волосы были распущены и свободно летели за спиной.
— Привет! — воскликнула она.
— Привет, — улыбнулся ей я.
Мы стояли друг против друга, скалясь со счастливым видом, и надо было что-то сказать, но ничего не лезло в голову. В висках билась паника, но виду я не подавал.
— Ну, — наконец произнесла она, — хочу увидеть что-нибудь интересное, помнишь?
— Да. Только не знаю, насколько тебе понравится это место. Оно… не очень дружелюбное.
— Как и ты?
— Как и я.
Мы двинулись прочь от торгового центра, который в этот час походил на оживающую музыкальную шкатулку…
Мы шли дальше, в сторону новостроек, возвышающихся на когда-то голом поле. Раньше там валялись покореженные машины, непонятные металлические запчасти, заросшие мальвой и лопухами. Чуть позже из-под земли как грибы выросли многоэтажки, и единственное, что отличало этот район от многих других, — так это отсутствие деревьев.
Я вел ее к заброшенному зданию, которое открыл недавно. Кто-то строил там что-то вроде торгового центра, но не достроил, потому что разорился. Место в итоге одичало, неоштукатуренные стены исписали непристойностями и изрисовали граффити. На нижних этажах регулярно мочились все кому не лень, а на верхних, в пустых оконных рамах, выл ветер.
В это невеселое место я вел Алину. Пока сам не знал, зачем. Я любил стройки и пустые дома, потому что внутри них поселялась особая атмосфера. Она оживала, когда я ступал по полу, а под ногами хрустели стекла многочисленных бутылок. Бродя по таким местам, я понимал, что начинаю видеть призраков. Заброшенные стройки — как двери в параллельную реальность. Они находятся между двумя мирами, и в них что-то приоткрывается.
Алина покорно следовала за мной, перепрыгивая через лужи и кочки. На ней были маленькие аккуратные полусапожки, неизбежно покрывавшиеся грязью.
— Ты мне так доверяешь. А что если я сейчас заведу тебя в подвал, изнасилую, убью и съем? — спросил я.
Она посмотрела на меня с легким подозрением и покачала головой:
— Ты не такой.
Поразительное доверие.
Мы пришли.
— Это… здание, — глубокомысленно изрек я.
Она подняла голову, глядя вверх. Где-то на третьем этаже к балке пристал полиэтиленовый пакет, дрожа на ветру как флаг. Здание словно надвинулось на нас, разглядывая с высоты своего недостроенного величия.
— Я тут часто бываю. И был в тот день, когда мы должны были позавтракать.
— Меня в первый раз променяли на такое жуткое место, — совершенно честно сказала она.
— Ну, оно не такое плохое. Пошли. Я покажу тебе его лучшие стороны.
Мы зашли внутрь сквозь дыру в кирпичной стене. Я постоянно оборачивался, чтобы убедиться, что она рядом и здание не сожрало ее вместе с пальто и рюкзаком в цветочек. Сейчас она была в моем мире, на моей территории. Здесь всегда было опасно, потому что я так жил.
Под ногами перекатывались какие-то железяки, мы шли уже по второму этажу. Здесь не было стены и открывался вид на крыши близлежащих домов.
— Почему ты… любишь такие места? — поинтересовалась она, перескакивая через кучу колючей проволоки.
Мои плечи растерянно приподнялись. Никогда особо не задумывался над этим вопросом. Просто тянуло сюда, и все.
— Мне нравится смотреть на все с изнанки, — чуть подумав, ответил я. — У всего есть изнанка, обратная сторона. О ней надо помнить, когда имеешь дело с фасадом. Это как темная сторона Луны: никто ее не видит, но она есть.
Так мы перешли на третий этаж. Я привычно взбегал на кучи строительного мусора, ловко съезжая по ним, подтягивался на балках… Идиотское занятие. Не знаю, что мне это давало, но все происходило на таком предательском автомате, что становилось ясно: я давно страдаю такой фигней. Алина наблюдала за мной со снисходительной тенью в глазах и степенно шагала где-то рядом или чуть позади.
— Я люблю заброшенные здания или недостроенные… Ты видишь… скелет дома, его изнанку, то, из чего он сделан. Допустим, ты сидишь в своей красивой квартире и не знаешь, что за тоннами штукатурки, обоями и картинами — такой же страшный скелет. Но он-то все и держит… Я просто… люблю наблюдать за такими вещами.
Мы поднялись на самый последний пролет. Крыши не было. Судя по конструкции здания, здесь планировали еще один этаж, но до него не дошли руки. На этой высоте открывался вид на многоэтажки и торговый центр. Еще дальше виднелись сумрачные горы.
Сегодня и небо было очень красивым: стремительно неслись облака, и их узор менялся каждые пять минут.
— Вот это… лучшая сторона этого здания. Здесь его незавершенность сливается с небом. И оно становится совершеннее всех нормальных домов.
Она восторженно оглядывалась, а я стоял и смотрел, как преображаются ее черты. Алина полнилась всеми оттенками радости. Никогда не видел, чтобы у веселья и счастья было столько граней.
Затем она подбежала и обняла меня. Вот так, с разбега. Я ошалело обнял ее в ответ, чувствуя душистый запах ее волос. Пахло даже круче, чем в «Прованском саду». Это был ее запах.
— Спасибо. Ты показал мне что-то новое в жизни, — на полном серьезе сказала она.
— Да брось. Просто у каждого есть такие свои места.
Так, сцепившись, мы стояли минут пять.
— И что ты во мне нашла? — не выдержал я.
Тогда она подняла голову, и ее глаза наполнились бликами солнечного света.
— Просто ты… такой хороший. Хотя хочешь казаться хуже, чем есть. Я люблю говорить обо всем прямо.
Мы смотрели друг на друга еще некоторое время, и я ее поцеловал. Все произошло естественно и легко, словно момент уже был отшлифован сотнями профессиональных сценаристов.
Ее губы были мягкими и влажными. Я хотел их даже укусить до легкой боли, настолько мне понравилось ее целовать. Но лучше всего я запомнил самый первый момент, когда наши губы только соприкоснулись.
Нас словно отсекло от мира.
Иногда я до сих пор пытаюсь найти ту реальность, в которую мы тогда вдвоем провалились. Она возникла между небом и крышей, и в ней существовало лишь наше ощущение друг друга. Но дверь туда открылась только раз.
Когда мы наконец-то оторвались, то поняли, что просто так друг друга не оставим. Ни за что.
14
Так у меня появилась девушка, и это оказалось до ужаса странным. Конечно, я задумывался, каково это — иметь отношения, но примеры вокруг меня большей частью приводили в ступор. Антон и Маша словно репетировали сцены из порно на публику. Кирилл бросал девушек после пары месяцев. Кэнон с Никоном утверждали, что они за свободные отношения и чайлдфри, а сами ревновали друг друга к каждому столбу. Я не чувствовал, что мне это необходимо. Но, оказывается, необходимость определяется личностью другого человека. Алина превратилась в неотъемлемую часть меня.
С тех пор мы проводили вместе все свободное время. Я не мог на нее насмотреться: на эти ровные тонкие полосы бровей, веснушки (на левой стороне носа на две больше, чем на правой), глаза как конфеты, запястья такие тонкие, что я каждый раз боялся их сломать… Это все была она. Я мог разглядывать ее бесконечно, спрашивая себя, как получилось, что кто-то такой чудесный вдруг достался мне?
После занятий я шел в торговый центр и ждал, пока она закончит. Моим любимым делом стало устроиться в одном из кафе напротив и наблюдать, как она работает. Алина всегда была улыбчива и приветлива, и не из-за профессиональной выучки. Она правда старалась быть искренней. Покупатели ее любили и постоянно приставали с вопросами. Пока она крутилась в своем маленьком королевстве парфюмерии, я смотрел на нее издалека, положив голову на сложенные руки. Во мне разливалось странное, незнакомое чувство. Это была какая-то особая разновидность покоя, отдающая почему-то сытостью и умиротворением. Так вот что люди зовут счастьем.
Иногда оно походило на пламя маленькой свечи, горящей где-то внутри. Это происходило, когда она была рядом.
Мы постоянно о чем-то болтали. Я и представить не мог, что смогу так свободно с ней трепаться, несмотря на то что наши взгляды сильно контрастировали. Мы были как свет и тень. И каждый раз я стыдился своей тени. Мне все еще казалось, что я мало что могу предложить ей. В редкие минуты молчания Алина замечала это и обнимала меня так крепко, что я начинал задыхаться.
А иногда она говорила странные вещи.
— Ты красивый, — задумчиво произносила она, разглядывая меня затуманенным взглядом. В этот момент она была далеко от меня, хотя сидела рядом. Она смотрела на меня как во сне. — А этот шрам делает тебя еще красивее.
Я проваливался под землю. Мне никто не говорил такого. Да я и не считал себя красивым. Может, скорее, не страшным.
Ее слова были мне чужды, они никогда не выражали моей сути. Но Алина всегда видела что-то свое. Кажется, так устроены девочки.
Я узнавал о ней все больше. Вся ее жизнь, казалось, была на виду. Элитная школа, где она одна из лучших учениц, хотя не всегда в ладу с математикой. Свободно говорит по-английски, по-французски и еще сама начала учить итальянский. Обожает своих близнецов, называет их потешными и постоянно показывает фотографии, где два младенца терзают собаку или швыряются едой. Сама подбирает какие-то мелодии на синтезаторе, который остался от старшей сестры. Сестра уехала в Гонконг, потому что вышла замуж за китайского финансиста, и шлет открытки с небоскребами.
Родители достаточно свободных взглядов и не привыкли себе в чем-то отказывать. Но отец строит всю семью, от матери до сенбернара, даже находясь в командировках. Его можно увидеть чаще по телевизору, чем дома. Между ним и матерью большая разница в возрасте. Из-за его востребованности в мире науки им приходилось часто переезжать. Алина успела в детстве пожить в Париже, во Франкфурте и в Осло. В нашем непримечательном городе они остались на три года, и она страшно боялась, что придется снова уехать.