То, о чем говорила Элена, могло и не быть правдой. В конце концов, она не знала Алину. И если уж на то пошло, то и я не знал так хорошо Алину, хотя думал, что мы узнали друг о друге все. Откуда такая уверенность?
— В этом ты и похож на меня, — неожиданно сделала она еще более непонятный вывод. — Здесь мы пересекаемся.
Я уже не мог смотреть на бумагу. Я недоуменно взирал на Элену, которая вернула себе самообладание и была прежней. Но что-то диссонировало между ее словами и видом. Какой-то фальшивый аккорд.
— Элена… — начал я. — У тебя кто-то был в Хельсинки? Кто-то… особенный?
Она быстро взглянула на меня и заявила с улыбкой, в которой в этот раз была только горечь:
— Это уже давно в прошлом. Просто снег навеял…
— И… кто это был? — Я не намеревался сдаваться так легко.
Элена уже не могла уйти от моего вопроса. Я пригвоздил ее к креслу взглядом и вдруг на короткую долю секунды обрел контроль над диалогом.
— Один очень упрямый человек, — лишь сообщила она, а затем резко поднялась. — Сергей… у меня через час встреча с режиссером «Спящей красавицы», ты можешь порисовать тут, если хочешь, но я не смогу уделить тебе внимание. Нам надо будет обсудить с ним детали постановки. Надеюсь, ты простишь.
— Да, я пойду лучше.
Меня молча проводили до дверей и коротко попрощались. Все это время я не мог отделаться от ощущения, что она хочет меня просто спровадить. Я вышел на улицу и разглядывал снег, который уже таял.
Я шел домой, размышляя над нашей беседой. С чего она вдруг взялась за Алину? К чему вообще была эта фраза про гипотетическое развитие отношений и то, что мною нельзя управлять и мы в этом похожи?
И внезапно меня осенило. Это символично совпало с падением здорового кома снега с ближайшего дерева прямо мне под ноги.
Она же о себе говорила! Все ее фразы были завуалированным пересказом каких-то болезненных отношений в ее жизни.
«Есть вещи, которые нельзя разлюбить…»
Я тут вообще был ни при чем. Но стал зеркалом, в котором она отражала то, что хотела сказать, причем не мне, а самой себе.
Значит, и она бывает иногда откровенна.
17
В Интернете сейчас можно найти что угодно. Люди тоннами выгружают туда информацию, и при желании можно всегда отыскать ту ниточку, потянув за которую узнаешь все, что хочешь. Я занялся шпионскими происками, чтобы выведать хоть что-то о прошлом Элены в Хельсинки.
Всегда помимо новостных заметок, статей и фотоотчетов есть форумы и социальные сети, куда люди сливают слухи и домыслы. Мне было интересно узнать все. Я плевать хотел на качество информации: в конце концов, там ведь могла быть и доля правды.
Об Элене больше писали во всяких арт-журналах. Блогеры разбирали ее картины по косточкам. Но она не была, разумеется, знаменитостью того сорта, которых папарацци караулят по углам.
Я нашел более давние снимки, где ей было двадцать три года. Тогда ее карьера вдруг стремительно взвилась, буквально в один год. Она выглядела немного иначе, носила каре.
Поиски не дали мне многого, я, скорее, просто в очередной раз собрал ее для себя по кусочкам. Но одну вещь я все-таки нашел. На каком-то финском сайте была статья о ней, в которой я не понял ни слова. Но благодаря переводчику Google я получил безобразный текст, из которого следовало, что она жила там год и была приглашена на какой-то светский прием к президенту Тарье Халонен наряду с финскими деятелями искусства. Там же имелась небольшая фотография в паршивом качестве, где Элена в длинном черном платье с открытой спиной позировала вместе с высоким мужчиной с насмешливым взглядом. О том, кто он был и как его звали, не было ни слова. Она держала его за руку. Это единственное, что говорило о каких-то близких отношениях.
Несмотря на отсутствие информации, я понял: это он, тот, о ком она говорила. «Один очень упрямый человек». Разглядеть их получше никак не получалось: в глаза сразу начинали лезть пиксели.
Стоит ли говорить, что я возненавидел этого мужчину, даже толком не зная, кто он?
18
Дэн все-таки своего добился и затащил меня на одну из вечеринок в пятницу. В этот раз я согласился без особого сопротивления, потому что мне надоело быть таким, каким я был уже много лет, то есть избегать людей, мотивируя это тем, что мы не сходимся во взглядах, или тем, что они все — придурки, а я один — умный.
«Если я такой умный, почему тогда один?» — логично напрашивался вопрос. Вряд ли от больших мозгов. Отшельничество — тоже своего рода снобизм.
— Короче, тема такая, — заговорщицки просвещал меня Дэн, — старший брат моего одноклассника может провести нас в клуб, и никто не спросит, сколько нам лет. А если ты уже там, то бухло разливают без лишних вопросов. Усекаешь?
— Это называется ранний алкоголизм.
— Это называется раннее занудство. Идем! Хочу посмотреть на тебя пьяного.
Я не стал рассказывать Дэну про мое алколето и какие я сделал после него выводы. Но мне по-прежнему казалось странным, что человек, готовый выжрать бочку пива, будет встречен с большим одобрением, чем тот, кто не пьет вообще. Как если бы любовь выпивать автоматически означала, что я — отличный парень.
Об этом я и сообщил Дэну. Я любил иногда делиться с ним своими размышлениями, хотя он не всегда меня понимал и считал, что я копаю слишком глубоко.
— Ну подумай сам. Если человек не пьет, он, скорее всего, из суперправедников, которым важнее сохранить лицо при любых обстоятельствах, или зажатый и закомплексованный. Но если последнее поправимо, то первое — уже диагноз. Я ненавижу тех, кто, чуть что, хватается за правила приличия. Это… фальшивость какая-то.
— Ханжество, — эхом подсказал я.
— Да, умник. Еще больше я не люблю тех, кто морщится при слове «дерьмо», будто это дерьмо реально упало им на голову. Дело, думаю, не в том, что тот, кто бухает и матерится, сразу хороший человек… Просто… с ними проще.
Да, это было очень в духе Дэна. Он ненавидел усложнения на пустом месте.
Идея попасть в клуб в итоге показалась мне практически невыполнимой, как только я узнал, что туда собирается почти вся параллель. Из нашего класса, разумеется, шли Кирилл и его шайка, Ян, Алена с парой подруг и Кэнон — почему-то без Никона.
Мы должны были встретиться у клуба в девять вечера. Мой домашний арест испарился как-то сам по себе, но я все равно предупредил, что буду поздно. Мама все же помнила мой последний «поздний» приход, который был ранним утром, и взяла с меня честное слово быть дома к двенадцати вместе с телефоном Дэна.
У клуба еще издалека можно было заметить толпу людей, остервенело перекуривающих и ждущих чего-то. Дэн сказал, что это «очень тусовое место». Клуб часто мелькал в фотохрониках и был довольно популярен, но имел скорее злачный шарм, чем претензию на элитность.
В голове крутилось много разных мыслей. С одной стороны, мне было любопытно, с другой — я мечтал лишь о том, чтобы пятница скорее обернулась субботой и я увидел снова Элену. По таким местам она уж точно не ходит.
— О, вижу наших, — пробормотал Дэн.
И я тоже приметил толпу, которая оказалась нашей параллелью.
— Черт, сколько же нас тут, — пробормотал я, — ты уверен, что прокатит?
— Это не первый раз. Да всем плевать, — снисходительно бросил он через плечо.
Дэн чувствовал себя уверенно. Его походка перестала быть в ленивую развалочку, и он вдруг стал двигаться как тигр в джунглях, то и дело бросая кому-нибудь радостные оскалы.
Я же чувствовал себя далеко не так свободно. Половину пришедших я либо не знал, либо мы друг друга ненавидели. Я не хотел стоять в уголке, переминаясь с ноги на ногу: это был не мой стиль. Но в таких ситуациях часто ждешь своей очереди заговорить, пытаешься быть со всеми на одной волне, раз уж пришел. Моей проблемой же было неумение ловить волны.
Но, к счастью, я увидел ребят из бывшей баскетбольной секции, и мы друг друга поприветствовали. Это немного расслабило. Спорт нас всех сблизил в свое время, и с ними всегда можно было переброситься парой слов.
В девять тридцать появился странный парень в майке без рукавов. На холод ему было плевать. Он махнул нам и повел куда-то за здание. Мы вошли через черный вход и буквально через секунду оказались в помещении, где грохотала музыка. Все вышло просто и нагло.
— Да, детка, вот это я понимаю! — заорал Дэн, чье тело непроизвольно начало дергаться в такт музыке.
Разговаривать в таких условиях невозможно по определению. Впрочем, никто не ходит сюда с этой целью. Все начали напиваться и танцевать. Я сразу определил для себя музыку как жуткий отстой, но когда стал немного пьянеть, непроизвольно влился в поток.
События постепенно размазывались. Лицо Дэна выныривало передо мной, и одна гримаса была ярче другой. Он выкинул из головы все и наслаждался. Впоследствии вообще утек из внимания вместе с какой-то девушкой.
Пару раз я натыкался на Яна, который тоже был пьян и ржал надо всем как идиот. При виде меня он произнес с иронией и каким-то удивлением:
— О, и ты тут, дитя ночи… Добро пожаловать в мой мир!
С какого перепуга это был его мир? Но он был пьян. Мы все были пьяны…
Я вяло думал о том, как быть завтра в нормальном состоянии, чтобы не покоробить собою чувство прекрасного Элены. На часах уже мигало одиннадцать. Веселье же здесь только начиналось. Мое пребывание в клубе казалось мне короткой вспышкой. Пара разговоров ни о чем с одноклассниками под безликий клубный хаус. Шныряние Дэна туда-сюда. Где-то вдали фигуры танцующих на балконах девочек в неоновых купальниках. Они были словно призрачные маяки для всех заблудших.
Я вышел на улицу через главный вход, чтобы перекурить. То, что меня могут потом не пустить обратно, уже не волновало. Во мне поселились скука и легкое разочарование. Я вдруг понял, что действительно ждал чего-то от этого похода, правда, чего именно, сам не мог понять.
Веселых друзей и танцев до утра?