— Не говори о нем так, — как всегда, сказала она, правда, без особого сопротивления.
«Как же ты угасла», — хотелось сказать мне.
Из нее ушел весь свет. Что Гонконг сделал с ней?
— С девочками, знаешь ли, всегда так, — добавила она. — Мы не любим отпускать.
— Но ты там, а я здесь. И между нами километры, посольства, визы и люди, которые против нас. В их числе — твой папа. Ты должна понять.
— Я понимаю, — пробормотала она.
Краем глаза я увидел, что по коридору повалили художники. И мелькнула серая шуба Элены. Все выходили на улицу. Алина заметила это оживление, а также то, что мое лицо переменилось.
— Тебе пора?
— Да… думаю, да. Я… — я замер, глядя на нее с извинением и легкой болью, — был рад тебя увидеть. Ты стала еще красивее.
Она улыбнулась, но это была горькая улыбка. Чтобы не чувствовать себя конченой свиньей, я выскользнул побыстрее из кафе, не переставая видеть перед собой ее глаза, полные обманутых надежд.
Элена стояла с кем-то на крыльце, покуривая свои любимые Dunhill. Увидев меня, она снова наполнилась тем самым темным вниманием. Я нерешительно подошел. Ее собеседник ушел куда-то с другими, и мы остались вдвоем. Элена почему-то бросила странный взгляд за мою спину, а я, как всегда, тонул в ней, не замечая ничего.
— Это Алина твоя была, да? — спросила она, стряхивая пепел.
— Да. Она… случайно меня увидела…
И я вкратце рассказал историю ее прибытия и наш разговор. Элена слушала и кивала с отстраненным видом. Мы словно говорили с ней, как раньше, и странное напряжение между нами вдруг пропало.
— Я чувствую себя дерьмом.
— Не стоит, — покачала головой она, — это лучше, чем если бы ты обманул ее, только чтобы не расстраивать. Вот видишь…
— Что?
— Ты изменился за это время. Она — нет.
— Она стала совсем другой.
— Нет, если ждет найти то же, что оставила тогда летом. Это говорит о том, что она не изменилась.
Мы смотрели друг на друга, и легкий ветер трепал ее длинную челку. Элена выкинула сигарету в пепельницу и подошла ко мне.
— Все это уже неважно, правда?
Я кивнул, а она мягко провела по моему замерзшему затылку теплыми пальцами и поцеловала. И этот поцелуй был другим. В нем чувствовались жизнь и намек на скрытую страсть. Я больше не ощущал ее экспериментального любопытства. Она отстранилась, выглядя почему-то довольной, и ее взгляд снова утек за мою спину.
Наконец я догадался обернуться. Позади нас виднелись окна кафе и то место, где мы сидели с Алиной. Сейчас там было пусто. Я снова перевел взгляд на Элену, вдруг понимая смысл этого внезапного жеста. Меня начал разбирать смех.
— Элена, ты ревнуешь меня к семнадцатилетней девушке? Ты?
— С чего ты взял? — туманно улыбнулась она.
— А зачем тогда это было? Напротив окна? Она же была там, верно? Сидела и смотрела, поэтому ты решила это сделать.
Внутри меня медленно росло непонимание. Элена недоуменно пожала плечами.
— О чем ты? Там никого не было.
Но я знал, что был прав.
— Она тебе не конкурентка. Поцелуешь меня так же сейчас, когда ее уже нет?
Элена рассмеялась и воскликнула:
— Сергей, не будь смешным. Я не занимаюсь такими глупыми состязаниями.
Я тоже начал смеяться, не переставая на нее смотреть.
— Ну поцелуй меня снова. Давай же, просто так. Слабо?
— Какой ты глупый, — покачала она головой и снова коснулась меня своими губами, но я почувствовал, что это было механически.
Понемногу становилось ясно ее отношение ко мне. Хотелось только улыбнуться, и если бы я плакал в этом возрасте, то потом и расплакаться. Потому что Элена выбирала эгоистичные и злые пути.
— Что она тебе сделала? Что ты хотела доказать этой девочке? — спросил я, глядя на ее лицо, которое застыло в паре миллиметров от моего.
Она смотрела куда-то мне в подбородок, хотя я понимал, что ей просто не хочется поднимать глаза: ведь я ее раскусил.
— Наверное, просто не люблю с кем-то делиться своими достижениями, — лишь пробормотала она.
— Что? — Я слегка опустил голову, взглянув в ее лицо. — Я — твое достижение?
— В некотором роде.
Элена позволила себе очередную ухмылку, а затем поцеловала меня снова, почти невесомо.
— Пока, Сергей.
С этими словами она направилась к подъехавшему такси. Где была Алина, я не знал: из музея она не выходила. Сегодня Элена удивила меня с неприятной стороны. Не зная, что и думать, я отправился к Дэну, в его секцию тай-бо, потому что мне надо было с кем-то поговорить.
10
Тай-бо находилось у черта на куличиках. Помимо него у Дэна были еще баскетбол, только в частной секции, и легкая атлетика. Я понятия не имел, как у него на все хватает энергии. Иногда я ходил с ним на баскетбол — просто посмотреть, как играют другие, — и понимал, что у меня не хватило бы сил на такой гиперактивный образ жизни.
Тренировка Дэна как раз заканчивалась. Он не знал, что я приеду, поэтому слегка удивился, увидев меня в холле. Сам он был взмылен, но расслаблен, как обычно с ним бывало после тренировок. Я без лишних переходов рассказал, что произошло, и он лишь присвистнул.
— А теперь просто дай этому оценку, как ты умеешь, без лишних заморочек.
Мы сидели в пустой раздевалке. Запах стоял неважный, пахло прелой обувью, но нам было все равно.
— Твоя Элена звезданутая и чокнутая.
— Чокнутая немного, — согласился я.
— Вообще полностью. Эти больные творческие эксперименты… Или у нее просто нет мужика. Был бы мужик, она бы такой херней не занималась.
Для таких людей, как Дэн, разумеется, многое в наших отношениях с Эленой было непонятно, но я и не винил его.
— А звезданутая потому, что она это сказала.
— Что я — ее достижение?
— Ага. — Он откинулся назад, подложив под голову полотенце, и слегка прикрыл глаза. — Она все видит только как… продукт своего влияния. Не знаю, так мне кажется.
Я растерянно смотрел в пространство, думая над тем, что он сказал. До этой малоприятной истины я и сам дошел.
— Алину твою жалко, — добавил Дэн. — По-моему, она — хорошая девчонка.
— Очень.
— Но ты ее больше не любишь.
— Нет. Только зачем Элена так поступила?
— Потому что она — жестокая, самовлюбленная сука, которая из развлечения показала девочке ее место.
— Ты превращаешься в голос моей совести, который я игнорирую.
Дэн внезапно ухмыльнулся и пробормотал:
— Зато будет что вспомнить в старости. Как из-за тебя чуть не подрались знаменитая художница и твоя бывшая.
— Они не дрались. И это только звучит весело. Я был в весьма неудобном положении. А Элена… просто странная. Я не понимаю ее.
— Да что тут понимать. Ты ей нравишься, но она никогда не будет с тобой мутить. Почему, я тебе уже говорил. Потому что ты — школота. Она как бы… метит территорию, — и он издал веселый смешок, — но не позволит тебе больше, чем эти поцелуйчики. Да и то… только когда она этого захочет.
— Хреновый вывод.
Тяжелая рука Дэна легла мне на плечо, и он сказал мягким, доверительным тоном:
— Чувак, отцепляйся уже от нее. Она только измучает тебя. Эта история закончится ничем.
Раньше я упрямо говорил что-то вроде «мы еще посмотрим», но в этот раз вдруг, к собственному удивлению, промолчал. Значит, я и сам начинал принимать правду, которую всегда игнорировал.
11
Я снова погрузился в напряженный режим учебы, и у меня не было времени ходить в музей или к Элене. При иных обстоятельствах я послал бы все к черту, чтобы только увидеть ее, но сейчас тормозил себя каждый раз, когда эта идея начинала одержимо барабанить в моей голове.
Потому что мне не понравилось то, что случилось в прошлый раз.
Мне не понравилось ни ее странное отношение ко мне, похожее на контрастный душ, ни то, что она обидела Алину из веселья и ненужного самоутверждения. Ей не хотелось чувствовать себя лучшей. Она и так ею была и знала об этом. Элена сделала это из той самой странной жестокости, которая пряталась в ней и показывала голову в редкие минуты.
Каждый раз, когда ситуация была неоднозначна, я брал паузу.
Элена оставалась со мной во снах: хрупкая, как фарфоровая статуэтка, а в глазах завихрялась тьма всезнания и скрытой порочности. Она смотрела на меня вызывающим взглядом, словно приглашая к чему-то, но я стоял как истукан, не в силах сделать к ней шаг навстречу.
Это ощущалось как что-то неправильное: понимать, что тот, кто был для тебя всем, вдруг оказался не таким, каким ты его видел.
Мы пропали друг у друга из виду. Я рисовал что-то для конкурса, а потом комкал бумагу или складывал из нее самолетики. Смысла ни в чем не было. Все я делал на автомате, хотя и без осечек. Но перестал ассоциировать себя со своими действиями.
В эти дни я периодически доставал свой главный рисунок с домом в тысячу этажей и смотрел на него, размышляя, что с ним сделать. Рука не поворачивалась сбросить на него атомную бомбу или лавину либо окатить его водами всех океанов. Я каждый раз откладывал его, потому что не мог уничтожить то, что стало выражением меня самого. Эксперимент зашел в тупик.
Или же я просто видел перед собой ее слегка одержимый взгляд, когда она говорила, что создала живое существо и убила его. Я боялся, что со мной произойдет что-то непоправимое. Подростковый период — и без того время психических травм.
Больше ничего не происходило. Весь месяц был окутан снежным маревом, в котором терялись дома, фонари и вообще все. Словно город превращался в большую снежную личинку. Это был период ожидания и смутной тревоги. Я знал, что город вылупится прежним из этой зимы. Но, может, в моей жизни что-то поменяется?
В это время я даже с Дэном виделся эпизодически. У него были соревнования, и мы пересекались только в школе, а остальное время он пропадал на тренировках.
Привычка проводить субботы в уютном доме Элены действительно отмирала со страшной болью. Даже если суббота принципиально не отличалась от воскресенья, она все равно чувствовалась странно, как если бы я был не на месте. Я весь день ходил по комнате, глядел в окно и смутно ощущал, что надо куда-то