Подле Феди, у самых дверей, поручик Отрельбицкий, обнимая туго затянутую, скрипящую корсетом толстую Любовь Андреевну, выжидал такта, чтобы начать, и раскачивал своей вытянутой левой рукою правую голую руку дамы, покрытую родинками и темным пухом.
Наконец они пустились, быстро переставляя ноги. Федя перебежал через зал и успел опередить маленького прапорщика Фокса, шедшего к Наташе.
Наташа, как только увидала Федю, радостно улыбнулась ему и встала, кладя ему руку на плечо.
— A trois temps? (В три такта.) — сказала она.
— Как прикажете.
Федя танцевал мастерски. Водка придала ему смелости. На несколько минут все внимание зала, полного офицерами и дамами, сосредоточилось на юной паре.
— Хотите au rebour? (В обратную сторону.) — шепнул Федя.
— Вы пили водку!.. Какой ужас! — прошептала, ловко меняя направление, Наташа.
— Разойдемся и сойдемся, хорошо? — говорил Федя, предлагая ей танцевать с фигурами.
— Бросьте это!.. Не станьте таким, как все… Дайте мне видеть в вас рыцаря, — тихо шептала Наташа, расходясь и сходясь со своим кавалером.
— Пройдем ползала прямо.
— Дайте слово не пить больше…
— Новые питерские танцы, — снисходительно сказала толстая жена казачьего командира, обращаясь к подошедшему к ней уездному начальнику.
— Вам нравится, Сергей Сергеевич?
— Манерно очень… Как-то балетом отзывает. Нет настоящей лихости вальса.
— Ничего красивого, — фыркнула, поджимая губы, старая дева, свояченица командира батальона. — Фигуряют, словно парни с девками в хороводе.
— Но Наташа прелестна! — сказала казачья дама. — Украшение полка.
— И всего гарнизона, — сказал Сергей Сергеевич, — скажу больше — всего моего уезда.
— Вы находите? — ядовито сказала свояченица. — Конечно, она институтка. Но от института я ожидала видеть больше скромности и достоинства. Она шепчется с кавалером во время танца и улыбается. Она совсем не глядит вниз. Молодое поколение ужасно. Оно вносит разврат в крепкие стены семьи.
— Нет, очаровательная пара, — сказал Сергей Сергеевич, — их надо повенчать.
— Стыдитесь, Сергей Сергеевич. Ваше ли это дело. Сами жениться не сумели, а других сватаете.
— Мое время не уйдет, — вздыхая, сказал Сергей Сергеевич, — закрутил накрашенный ус и поправил накладку на черепе.
Федя подвел, вальсируя, Наташу к стулу и посадил ее.
— Наталья Николаевна, могу вас ангажировать на первую кадриль?
— Нет, Федор Михайлович. Кадриль я обещать вам не могу.
— Почему? — спросил Федя.
— Я обещала первую нашему адъютанту.
— А вторую?
— Вторую я буду танцевать с артиллеристом Сакулиным.
— Котильон?
— Котильон меня просил сотник Грибанов. Я не могла ему отказать. Он правая рука папы.
— Это жестоко!
— О чем же вы, милый человек, раньше думали?
— Нет, Наталья Николаевна, вы не сделаете этого.
— Чего?
— Вы не будете с ними танцевать!
— Как же я могу, когда я обещала!
— Наталья Николаевна, — начал Федя, но в эту минуту маленький изящный Сакулин, звеня шпорами ярко начищенных ботинок, подбежал к Наташе, приглашая ее на вальс.
Наташа встала, ласково улыбнулась Феде и положила руку на плечо Сакулину.
XVII
Мрачен стал Федя. "Вот возьму и набодаюсь, как зверь, — подумал он. — Буду пьян, как дым, пускай видит!"
Он исподлобья посмотрел на скользившего мимо со своей дамой Сакулина и пошел не глядя по залу.
Любовь Андреевна окликнула его. Он не оглянулся.
В маленькой, скромно меблированной гостиной дамы постарше играли в лото. Николай Федорович сидел с ними и, вынимая из мешка бочоночки с цифрами, неторопливо возглашал:
— Пять… семь… шесть…
Дамы подвигали билеты по картонам и вздыхали. В карточной начальник гарнизона, сердито раздувая большие усы, распекал командира батальона.
— Так нельзя, сударь, играть, — говорил он начальническим голосом. — Игра объявлена в пиках, а вы… Это черт знает что.
Черный бородатый артиллерийский полковник молча тасовал карты.
— Ваше превосходительство, разрешите сдавать? — сказал он.
— Да, — меняя голос, ласково сказал начальник гарнизона. — Сдавайте, пожалуйста, голубчик. Почем заключили контракт на овес на вторую половину года с Нурмаметовым?
— По сорок пять копеек. Как вам нравится наше новое собрание? Вот и нам есть куда приткнуться.
— Собрание хорошее, да только в случае землетрясения ног не унесешь, — генерал покосился на тяжелые балки дощатого потолка.
"Вот-то славно, — подумал Федя, — сейчас землетрясение. Рушатся потолки, стены ходят. Все бегут в паническом страхе, а я бросаюсь и спасаю ее. Я!.. а не адъютант, не Грибанов, не Сакулин"…
Их всех он ненавидел в эту минуту.
В столовой солдаты накрывали на ужин и «кустиками» расставляли по столу бутылки с вином и сидром.
В буфетной Бирюков, прапорщик Лединг, лекарь Вассони капитан Фармазонов пели нестройными голосами, сидя за круглым столом:
Полно, брат, молодец,
Ты ведь не девица,
Пей, тоска пройдет.
Пей! Пей!
пьяными голосами орали они.
Тоска — про-ой-дет!
закончил один Бирюков и громко икнул.
— Кусков, — крикнул он. — Не гордитесь и не фордыбачьтесь. Садитесь и составьте нам компанию, гордость батальона… Фармазон, правда, что сей юноша л-лучший фронтовик и… п-пять пуль безотказно в мишень?
— Верно! Тэн пан може!..
— Тогда пусть хлещет с нами по-казацки!
Бирюков подвинул граненый стаканчик и дрожащей рукою налил водки.
— Пей, молодчи-чинадзе!
Феде в эту минуту они казались отличными, добрыми людьми. Ему льстило, что Бирюков, командир сотни, и Фармазонов, ротный командир, ухаживают за ним. Он хлебнул водки.
— Залпом, залпом! Он, братие, и пить не умеет, — захохотал Фармазонов.
— Нет, я умею, — упрямо встряхивая волосами, сказал Федя.
— А ну, докажи! — сказал Бирюков и налил большой чайный стакан водки. — Хвати-ка, брат, кубок Петра Великого.
Налей, налей, товарищ,
Заздравную чашу,
Бог знает, что будет,
Что будет с нами впереди! —
нескладно затянули Вассон и Лединг.
Федя молча взял стакан, медленно выпил до дна, опрокинул, чтобы показать, что в нем ничего не осталось, и с треском поставил его на стол.
Малиновые круги плыли у него перед глазами. Ему казалось, что он уже давно так сидит в полутемной буфетной с этими четырьмя милыми офицерами и ему с ними было хорошо. С ними все было просто.
Через запертую дверь доносились звуки музыки и кто-то, верно адъютант, звонко кричал:
— Et balancez vos dames… Chaine chinoise… Et tournez… Et balancez vos dames vis a vis. (Кружите ваших дам. Китайская цепь… Кругом… Кружите дам противоположной стороны…)
Дирижер плохо выговаривал по-французски и путал команды. Федя криво, ядовито улыбался и смотрел в стакан.
"Туда же, — думал он, — дирижировать собрался. По-французски говорит, как сапожник".
Чья-то волосатая рука налила ему чайный стакан водки.
— Нет, больше не буду, — сказал Федя.
— За батальон! — сказал прапорщик.
— Разве что за батальон, — тихо сказал Федя и сам не слышал своих слов. Глухо звучали они. Он стал медленно пить, расплескивая водку по подбородку.
Допив до дна, он медленно поставил стакан на стол. Тяжелым казался он ему. Боялся поставить его мимо стола. Красные круги расплывались перед глазами, комната казалась огромной, низкой и мрачной. В черном тумане тонули белые лица сидевших за столом, и от них шли блестящие лучи по всем направлениям. Все было криво и косо. Стол плавно качался под рукою.
— Эгэ! — услышал он, как сквозь сон, возглас Бирюкова. — Малый молодчина! Спасибо, Кускино-Кускинини, так, кажется, называют испанских грандов?
Чьи-то пьяные толстые уста, мокрые и пахучие, прижались к его губам и сочно его поцеловали.
— Еще стакашок. Бог любит троицу, — сказал прапорщик Лединг.
— Довольно ему, он и так готов, — сказал заботливо Фармазонов.
И Феде показалось, что они уплыли куда-то далеко и он был один за столом. В голове шумело, и маленькие молоточки назойливо стучали в виски. Душная тошнота подступала к горлу.
Федя встал, икнул и пошатнулся. Ноги были как чужие. Солдат подбежал к нему.
— Пожалуйте, ваше благородие, — сказал он, почтительно обхватывая за талию.
— Это н-ни-че-го, — забормотал Федя и почувствовал, что язык не повинуется ему. — Н-но-ги за-текли. П-пройдет… Я х-хочу… в сад!..
XVIII
Первую кадриль Наташа танцевала с адъютантом казачьего полка Волковым, стройным вихрастым офицером с томным лицом и глубокими темными глазами. Всего танцевало шестнадцать пар.
Наташа оглядела залу, ища Федю. Среди танцующих его не было. Не было его и в толпе, стоявшей у дверей и смотревшей на танцы. Это ее обеспокоило.
"Неужели засадили в карты, — подумала она. — Так нет. Он, кажется, совсем и не умеет".
Когда ее кавалер крикнул:
— Et remerciez vos dames. (Благодарите ваших дам.)
Она взяла его под руку и сказала:
— Пройдемтесь по собранию. Я еще не рассмотрела его как следует.
Они прошли в маленькую гостиную, где продолжалась игра в лото и сидело несколько офицеров со скучающими лицами, побывали в карточной. Начальник гарнизона оторвал глаза от карт, ласково улыбнулся Наташе и сказал:
— Наташа… Ну как? Много танцуете?
— Ах, очень! — вспыхнув, сказала Наташа.
— Хорошее дело танцы. Очень хорошее… Танцуйте, Наташа… Однако… Вы что объявили, — строго обратился он к артиллерийскому подполковнику.
— Шесть червей.
— Я пас, — сказал генерал и уткнулся в карты.
Из буфетной неслось нестройное пьяное пение. Двери были заперты. Наташа брезгливо поморщилась.