Когда священник уходил из церкви, а органист возился на галерее со своим органом, я воровато пробирался в священную ризницу, чтобы полюбоваться там святыми облачениями. С наслаждением проводил пальцами по стихарю, поглаживал отделку его пояса, вдыхал запах всегда ароматного ораря, который обычно свисал с левого плеча священника, восхищался прекрасными неземными узорами ризы, цвета которой, как разъяснил мне священник, символизировали кровь, огонь, надежду, покаяние и скорбь.
Когда Ольга бормотала магические заклинания, ее лицо всегда приобретало выражение, внушающее страх или почтение. Она вращала зрачками, ритмично качала головой и делала пассы руками. Священник, наоборот, во время службы оставался самим собой. Он лишь переодевался и говорил немного иначе, чем обычно.
Его зычный, полный жизни голос, казалось, поддерживал церковный свод и будил усевшихся на высоких скамьях немощных старушек. Они неожиданно начинали шевелить поникшими ручками и с трудом приподнимали морщинистые, похожие на высохшие гороховые стручки веки. Их выцветшие тусклые глазки испуганно оглядывали все вокруг. Очнувшись, старухи вспоминали, где находятся, пытались продолжить прерванную сном молитву и снова погружались в дрему.
Служба заканчивалась, старухи толпились в проходе между скамьями, протискиваясь вперед, чтобы поцеловать рукав священника. В дверях органист тепло прощался с ним и махал мне рукой. Мне пора было возвращаться к Гарбузу — убирать, кормить скотину, готовить еду.
Когда я возвращался с пастбища, приходил из курятника или коровника, Гарбуз сначала изредка, а потом все чаще и чаще заводил меня в глубь дома и испытывал на мне новые придуманные им способы порки ивовым прутом. Еще он по-разному бил меня кулаками и щипал. Рубцы и порезы на моем теле не успевали заживать и превращались в сочащиеся желтым гноем язвы. Я был до того запуган Иудой, что перестал спать по ночам. Любой слабый шум, хруст, скрип половиц будил меня и заставлял настораживаться. Вжимаясь в угол, я вглядывался в кромешную тьму и так напряженно вслушивался во все шорохи в доме и во дворе, что мои уши, казалось, вытягивались длиннее заячьих.
Но когда я, наконец, забывался сном, мне виделись воющие собаки. Вот они тянут морды к луне, фыркают, принюхиваясь к ночным запахам. Я чувствовал, как ко мне идет Смерть. Заслышав собачий вой, Иуда во сне подкрадывался ко мне и у самой постели, по команде Гарбуза, бросался на меня и терзал когтями. На моем израненном теле вздувались волдыри, и потом местный знахарь выжигал их раскаленной докрасна кочергой.
Я просыпался от собственного крика, Иуда и вправду начинал лаять и кидаться на стены дома. Спросонок Гарбуз думал, что в усадьбу забрались воры, и выбегал на кухню, убедившись, что ничего не произошло, он начинал дубасить и пинать меня ногами, пока не уставал. Я лежал на тюфяке весь в крови и ссадинах и боялся снова увидеть во сне кошмар.
Днем я засыпал на ходу, и Гарбуз бил меня за нерадивость. Иногда я забирался на сеновал в амбаре и засыпал там. Когда Гарбуз обнаруживал, что я увиливаю от работы, все начиналось сызнова.
Я был уверен, что непонятные мне вспышки ярости Гарбуза объясняются какими-то таинственными причинами. Я вспоминал магические заклинания, которыми пользовались Ольга и Марта. Они предназначались для наведения болезней и прочих вещей, далеких от настоящего колдовства. Я стал изучать обстоятельства, предшествующие вспышкам ярости Гарбуза. Несколько раз мне показалось, что я отыскал ключ к его настроению. Дважды подряд он избил меня сразу после того, как я почесал голову. Кто знает, может быть, действительно существовала связь между вшами в моих волосах, в чью спокойную жизнь непрошенно вмешивались мои пальцы, и поведением моего хозяина? Я тут же прекратил скрестись, хотя порой зуд бывал просто невыносим. Однако через два дня после того, как я оставил вшей в покое, он снова избил меня. Пришлось пересмотреть свои выводы и начать размышлять сначала.
В другой раз я предположил, что на него действует калитка, ведущая на клеверное поле. Трижды после того, как я проходил через нее, Гарбуз подзывал меня и давал оплеуху. Я подумал, что таким образом тревожу живущего там злого духа и тот в отместку настраивает Гарбуза против меня. Чтобы не беспокоить духа, я стал лазать через забор. Гарбуз не понимал, почему я трачу время, вместо того чтобы кратчайшим путем пройти через калитку. Он решил, что я хочу подразнить его, и поколотил меня больнее обычного.
Гарбуз все время подозревал, что я имею против него какие-то дурные намерения, и непрестанно мучал меня. Он развлекался тем, что тыкал мне под ребра рукояткой мотыги, швырял меня в крапиву или колючие кусты, а потом веселился, наблюдая, как я вытаскиваю из тела колючки. Он стращал меня тем, что за непослушание посадит мне на живот мышь, как это делают мужья с неверными женами. Эта угроза приводила меня в ужас: я слишком ярко представлял на своем пупке накрытую стаканом мышь. Я чувствовал, как будет невыносимо больно, когда попавший в ловушку грызун начнет прокладывать себе путь к спасению через мой пупок и внутренности.
Я перепробовал самые разные заклятья, но Гарбуза ничего не брало. Однажды, когда он привязал мою ногу к табурету и щекотал пятку пшеничным колоском, я вспомнил один из рассказов Ольги — о ночной бабочке с изображением черепа на спинке, похожим на то, что я видел на фуражке немецкого офицера. Если поймать такую бабочку и трижды дунуть на нее, то самый старый человек в доме очень скоро умрет. Вот почему новобрачные не спят по ночам. Чтобы поскорее получить наследство, они ловят эту бабочку.
Теперь по ночам, после того как Иуда и Гарбуз засыпали, я ходил по комнатам, открывал окна и запускал в дом ночных бабочек. Они слетались тучами и, сталкиваясь друг с другом, бешено вились вокруг дрожащего пламени свечки. Некоторые летели прямо на огонь и сгорали заживо или прилипали к оплывающему воску. Говорили, что по промыслу Божьему они превращались в разные существа и в каждом воплощении подвергались страданиям в соответствии со своей провинностью. Но меня нисколько не интересовали их грехи. Пусть, размахивая в окне свечой, я заманивал всех бабочек — нужна мне была только одна. Как-то ночью огонь свечи и мои движения разбудили Иуду, а его лай поднял Гарбуза. Он незаметно подкрался ко мне сзади. Увидев, как я прыгаю по комнате со свечой в руке, окутанный тучей мух, ночных бабочек и других летучих насекомых, он решил, что я исполняю какой-то языческий цыганский обряд. Наутро меня постигло особенно жестокое наказание.
И все же я не отказался от своего намерения. Много недель спустя, уже перед самой осенью, я наконец поймал вожделенную бабочку с причудливой отметиной. Осторожно подув на нее три раза, я отпустил ее на свободу. Бабочка покружилась возле печки и улетела. Теперь я знал, что Гарбузу осталось жить считанные дни, и с жалостью смотрел на него. Он не догадывался, что палач уже вышел за ним из далекого, населенного недугами, болью и смертью ада. А может быть, он уже близко и лишь дожидается удобного случая, чтобы перерезать нить его жизни, как срезают серпом хрупкий стебель. Я перестал обращать внимание на побои и внимательно заглядывал в лицо своего мучителя, надеясь увидеть признаки приближающейся смерти. Если б он только знал, что его ожидает!
Но несмотря ни на что Гарбуз оставался таким же сильным и здоровым, как и прежде. На пятый день я начал подозревать, что Смерть пренебрегает своими обязанностями. Вдруг из амбара раздался крик. Я помчался туда, надеясь увидеть последний вздох Гарбуза и позвать к нему священника, но он всего лишь склонился над издохшей индейкой, которую получил в наследство от деда. Она жила в амбаре и было совсем ручная. Гарбуз гордился ею — это была самая старая птица в деревне.
Таким образом, я испробовал все известные мне средства, чтобы приблизить конец Гарбуза. Он же, в свою очередь, изобретал для меня новые пытки. Иногда он подвешивал меня за руки на ветвях дуба и выпускал под дерево Иуду. Лишь появление дрожек священника заставило его прервать это развлечение.
Я чувствовал, что мир стягивается вокруг меня, как каменный мешок темницы. Я подумывал рассказать обо всем священнику, но боялся, что он только пожурит Гарбуза, а тот изобьет меня за ябедничество. Одно время я намеревался сбежать из деревни, но в округе было слишком много немецких постов, и я боялся, что если немцы снова поймают меня, то примут за цыганенка, и кто знает, что они сделают со мной на этот раз.
Однажды я услышал, как священник объяснял пожилому крестьянину, что за чтение молитв Бог дает от ста до трехсот дней небесного блаженства. Старик не понял его, и священник пустился в пространные разъяснения. Их них я узнал, что те, кто усердно молятся, зарабатывают много дней небесного блаженства. От молитв зависела также жизнь человека на земле — чем больше молитв он прочитывал, тем лучше жил, а чем меньше молился, тем больше боли и невзгод приходилось ему перенести.
Так неожиданно мне открылся во всем своем великолепии правящий миром закон. Я понял, почему люди бывают сильными и слабыми, свободными и угнетенными, богатыми и бедными, здоровыми и больными. Просто кто-то первым понял, что будет вознагражден за усердие в молитве. Где-то далеко наверху все поступающие с земли молитвы аккуратно сортировались и в специально подготовленные для каждого сундуки складывались заработанные им дни блаженства.
Я вообразил бескрайние небесные луга, сплошь уставленные сундуками: большими, набитыми днями блаженства, и почти пустыми, маленькими. Где-то в стороне я увидел совсем свободные сундуки для тех, кто подобно мне еще не узнал о ценности молитвы. Я перестал винить других — я понял, что сам во всем виноват. Я был слишком глуп, чтобы постичь закон, который правит людьми, животными, всей жизнью. Но теперь справедливость восстановлена, и мир людей приведен в порядок. Нужно только читать молитвы, чаще всего те, за которые полагается наибольшее количество дней блаженства. Тогда кто-нибудь из помощников Бога немедленно возьмет на заметку новичка из когорты праведников и выделит ему сундук, в котором, как мешки пшеницы в страду, станут скапливаться дни блаженства. В своих силах я не сомневался. Я верил, что очень скоро наберу таких дней больше, чем любой другой человек, что мой сундук заполнится необычайно быстро, и небесам придется выделить мне сундук побольше, но потом и он переполнится, так что мне понадобится новый, величиной с церковь.