ту картину. Мы не «проходили» греков. А «проходил» ли кто-то империи Африки и Азии? А теперь загляните в эту книгу. Эти ребята не пользовались рунами, рисовали вместо них птиц и змей, но зато умели вытаскивать мозг мертвого царя через нос…
И так я получал наилучшее из возможных образований, думая, что развлекаюсь. Случилось бы это в любом случае? Возможно. Никто не знает, почему происходят те или иные события. Но «Властелин колец» стал вехой в моем чтении. Я уже любил читать, но именно «Властелин колец» научил меня читать другие книги.
Раньше я перечитывал его раз в год, весной.
Потом понял, что перестал это делать, и задумался, в чем дело. Точно не в сложном и порой тяжеловесном языке. И не в том, что мир затмевает собой персонажей. Не в отсутствии женщин или другом мнимом или реальном нарушении нынешних социальных правил.
Просто в моей голове уже сорок лет есть фильм. Я всё еще помню зеленый свет в буковом лесу, ледяной горный воздух, пугающую темноту гномьих рудников, зеленые склоны Итилиена, запад Мордора, держащийся против наступающей тьмы. Персонажи не так важны для этого фильма, потому что для меня они всегда были только фигурками на фоне пейзажа, главного героя. Я помню это так же ясно – да нет, если подумать, куда яснее – многих мест, где я бывал в так называемом реальном мире. Странно это писать и думать, что я помню просторы Средиземья не хуже настоящих мест. Герои безлики, это просто точки в пространстве и источник диалогов. Но в Средиземье я побывал.
Думаю, это эскапизм. В моей школе он считался ужасным преступлением. В тюрьме это тоже ужасное преступление – по крайней мере, для тюремщика. В начале шестидесятых у этого слова не было положительных коннотаций. Но можно бежать не только откуда-то, но и куда-то. В моем случае побег был в точности таким, как описал Толкин в «Дереве и листе». Я начал с книги, потом пошел в библиотеку, а потом открыл весь мир.
Думаю ли я до сих пор, как думал тогда, что Толкин – величайший писатель в мире? Строго говоря, нет. Так можно думать в тринадцать. Если ты продолжаешь считать так же в пятьдесят три, что-то в твоей жизни пошло не так. Но иногда что-то сходится в правильном месте и в правильное время – книга, автор, стиль, тема и читатель. И возникает волшебство.
Я продолжил читать. Если прочитать достаточно книг, они начинают изливаться из вас, так что я стал писателем.
Однажды я подписывал книги в Лондоне. Ко мне подошла дама, одетая в костюм, который в восьмидесятых именовали «доспехами», несмотря на смехотворное отсутствие титана и протонных пушек. Она протянула мне книгу. Я спросил, как ее зовут. Она пробормотала что-то. Я переспросил – в магазине было шумно. Она снова что-то буркнула, и я опять ничего не понял. Когда я открыл рот, чтобы спросить в третий раз, она решительно сказала: «Меня зовут Галадриэль».
Я спросил: «А вы случайно не родились на плантации конопли в Уэльсе?» Она мрачно улыбнулась: «Я родилась в фургончике в Корнуолле, но идея верна».
Толкин в этом не виноват, но давайте посочувствуем всем Бильбо на этой планете.
Нил Гейман, Великий Фокусник
Программа конвента Boskone 39, февраль 2002 года
Когда я познакомился с Нилом, он называл себя халявщиком. Знаете, когда выходит новая книга, на презентации иногда подают выпивку и еду. Туда-то и притащится халявщик в поисках материалов для своего журнала, невзрачных канапе и теплого вина.
Тогда мы оба писали до изнеможения. Он мог позвонить мне посреди ночи и обсудить то, что мы делали. В основном в темноте. Мы понимали друг друга. А писателю очень полезно иметь такого собеседника.
От него я узнал самые чудесные слова в мире: не облагаемый налогом.
Что я могу сказать о Ниле Геймане такого, чего еще не сказал в «Смертоносном воображении: пять практических примеров»?
Он не гений. Он лучше.
Другими словами, он не волшебник, а фокусник.
Волшебникам не приходится работать. Они просто машут руками, и происходит чудо. А вот фокусники работают много и тяжело. В юности они долгие часы проводят, внимательно наблюдая за величайшими престидижитаторами современности. Разыскивают старые книги о трюках, и если они фокусники от природы, читают и всё остальное, потому что вся история – это одно сплошное волшебное шоу. Они подмечают, как люди думают и как часто они не думают. Они учатся скрытому использованию пружин, узнают, как открыть огромные двери храма легким касанием и как заставить трубы взреветь.
Они выходят на сцену и покоряют вас с помощью разноцветных флагов, дыма и зеркал, и вы вопите: «Невероятно! Как он это сделал? Что сталось со слоном? Куда делся кролик? Он что, правда разбил мои часы?»
А в заднем ряду сидим мы, другие фокусники, и тихонько шепчемся: «Неплохо. Это, кажется, вариация на тему Пражского левитирующего носка? Или Призрачное зеркало Паскаля, где девушки на самом деле нет? Но откуда тогда взялся пылающий меч?»
И задумываемся – а может быть, магия все-таки существует…
Я познакомился с Нилом в 1985 году, когда «Цвет волшебства» только что вышел. Это было мое первое интервью в качестве писателя. Нил зарабатывал на жизнь журналистикой и имел бледный вид человека, который высидел слишком много пресс-показов плохих фильмов, чтобы бесплатно поесть холодных куриных ножек, которые подают после показа (и чтобы внести пару номеров в записную книжку, которая теперь разрослась до размеров Библии и содержит гораздо больше интересных имен). Он занимался журналистикой, чтобы не умереть с голоду. Хороший способ научиться журналистике. Возможно, единственный.
Еще у него была ужасная шляпа – серая фетровая. Она ему совсем не шла. Между шляпой и человеком не было никакой связи. Тогда я увидел эту шляпу в первый и последний раз. Как будто осознавая свою недостаточную шляпность, он постоянно забывал ее в ресторанах. Однажды он за ней так и не вернулся. Я пишу это для самых ярых фанатов: если вы очень-очень постараетесь, то, может быть, найдете где-то в Лондоне маленький ресторанчик, где на полке валяется пыльная серая шляпа-хомбург. Кто знает, что случится, если вы ее наденете?
Так или иначе, мы поладили. Сложно сказать, почему. В основе явно лежало общее восхищение невероятной странностью вселенной, которая таилась в рассказах, в мелких деталях, в таинственных старых книгах из забытых магазинов. Мы поддерживали контакт.
[Раздается звук, как будто от календаря отрывают листки. В фильмах такого больше не показывают…]
Постепенно он стал знаменитым автором графических романов, Плоский мир тоже пошел в гору, и как-то раз Нил прислал мне страниц шесть из рассказа и сказал, что не знает, что случилось потом. Я тоже не знал. Примерно через год я вынул рассказ из ящика и понял, что было дальше – но пока не знал, чем всё закончится. Мы написали это всё вместе. Получились «Благие знамения». Роман написан двумя людьми, которым было нечего терять и которые хотели повеселиться. Мы не для денег его написали. Но в результате получили их целую кучу.
…О, давайте я расскажу вам странную историю. Однажды он остался у нас – мы занимались редактурой, – а потом мы услышали шум и зашли к нему в комнату. Два наших белых голубя влетели вслед за нами и не смогли выбраться, они носились по всей комнате, и Нил проснулся в вихре белых перьев со словами «Пшчтсл?» – по утрам он обычно разговаривает именно так. Или тот раз, когда мы сидели в баре и он встретил там Женщину-паука. Или когда мы поехали в тур, заселились в отель, а утром оказалось, что его телевизор показывал ему странное шоу с полуобнаженными бисексуалами и связыванием, а мой не нашел ничего лучше повторов «Мистера Эда». Или тот случай, когда после десяти минут в прямом эфире мы обнаружили, что журналист с нью-йоркского радио не знает, что «Благие знамения» – художественная книга.
[Врезка с поездом, катящимся по рельсам. Этого тоже больше не бывает в кино…]
И вот, десять лет спустя, мы путешествуем по Швеции и обсуждаем сюжет «Американских богов» (он) и «Удивительного Мориса» (я). Иногда одновременно. Прямо как в старые добрые времена. Один из нас говорит: «Не понимаю, как из этого выпутаться». А второй слушает и отвечает: «Решение, вагонетка, в том, как именно смотреть на проблему. Кофе будешь?»
За эти десять лет многое произошло. Он встряхнул мир комиксов, который никогда не станет прежним. Примерно то же самое сделал Толкин для фэнтези-романа – всё, что написано потом, так или иначе находится под его влиянием. Помню, мы ездили по США с «Благими знамениями» и устраивали автограф-сессию в магазине комиксов. Мы подписали книги для множества любителей комиксов, многих из которых явно обескуражила идея «книжки без картинок». Я прогуливался между полок и разглядывал конкурентов. И тогда я понял, что Нил хорош. Что его работы отличает тонкость и точность скальпеля.
Услышав замысел «Американских богов», я так захотел их написать, что почти почувствовал их вкус…
Читая «Коралину», я как будто смотрел чудесно нарисованный мультфильм. Закрывая глаза, я видел, как выглядит дом или кукольный пикник. Неудивительно, что теперь он пишет сценарии. Надеюсь, кому-нибудь хватит ума поручить ему режиссуру. Читая книгу, я вспомнил, что настоящий ужас живет в детских сказках. Мои детские кошмары без Уолта Диснея были бы довольно безликими. В этой книге есть несколько моментов с глазами-пуговицами, которые заставляют часть взрослого мозга в ужасе прятаться под кроватью. Но это книга не об ужасе, а о победе над ужасом.
Многих удивит, но Нил либо очень хороший открытый человек, либо отличный актер. Иногда он снимает очки. Насчет кожаной куртки я не уверен. Кажется, один раз я видел его в смокинге. Но, возможно, это был кто-то другой.
Он считает, что утро – это то, что происходит с другими людьми. Кажется, однажды я видел его за завтраком, но, возможно, этот человек просто был на него немного похож – и лежал лицом в тарелке с фасолью. Он любит хорошие суши и, в принципе, любит людей, но только не сырых. Неплохо относится к фанатам, если они не полные идиоты, и любит поговорить с людьми, которые умеют разговаривать. Он не выглядит на свои сорок: вероятно, это тоже случилось с кем-то еще. Или у него на чердаке хранится портрет.