С «Народом» вышло по-другому. Он явился, как цунами, и поглотил меня.
Это случилось примерно за полгода до жуткого азиатского цунами 2004 года. Увидев новости, я сообщил издателям, что не могу сейчас писать такую книгу. Это было бы неправильно.
Но эта история продолжала крутиться рядом, пока я не сдался. Я мог либо написать ее, либо сойти с ума. Сначала я придумал песню.
Мне казалось, что я всегда знал, как волна, вызванная вулканом Кракатау, забросила пароход на пару миль в глубь тропического леса. Такие вещи обычно не забываешь. И меня всегда очаровывало слово calenture, то есть тропическая лихорадка, болезнь, которая заставляет моряков видеть зеленые поля вокруг тонущего корабля. Ведь первый человек, который выглянул за борт корабля, заброшенного в джунгли, решил, что сошел с ума. Так что я написал дополнительную строфу к «За тех, кто в море», которую напевал бедный капитан Робертс, пока «Милую Джуди» тащило по лесу, птицам и листьям. Моряк оказывался не в море, а внезапно – и очень быстро – на земле.
У меня в голове всё крутился образ корабля под белыми парусами, идущего во тьме из Старого Света в Новый, и его полубезумного капитана, привязанного к штурвалу и сочиняющего, глядя, как гибнет его корабль, новые строки одного из прекраснейших христианских гимнов. Я часто его пел, пока писал книгу.
И всё это время меня не оставляло другое видение. Оно до сих пор совершенно ясно. Ко мне спиной стоял мальчик с копьем в руках и кричал на море. Я знал, что он что-то потерял, но вдруг понял, что он потерял всё.
Должна была быть и девочка. Викторианская девочка, со всем тем багажом, который вручил бы ей тот мир. Жеманная и хорошо воспитанная по стандартам носящих штаны жителей Северного полушария. Но под строгой викторианской одеждой она должна быть очень сильной. Это я принял как должное, потому что талант всегда подводит меня, если мне нужно описать слабенькую девочку. Я на это не способен. Можете тыкать в меня палками, это ничего не изменит. Поначалу они, может, и пытаются лить слезы, но, обнаружив, что это не работает, немедленно превращаются в близких родственников мисс Пигги.
И так далее. Короче говоря, я едва не утонул в этой книге. Она до сих пор существует у меня в голове в виде картинок, а не слов, как будто я видел фильм, который еще не сняли (а может, и не снимут; посмотрим).
Авторы часто приберегают идеи на будущее. Думаю, у меня таких идей больше, чем у кого-либо. «Народ» стал свалкой для результатов пятидесятилетнего беспорядочного счастливого чтения всякой ерунды. История Тихого океана, написанная Хендриком Виллемом ван Лооном, дала мне много полезной информации. В дело пошли различные отчеты об извержении Кракатау и его последствиях. Три полные полки мирового фольклора дистиллировались в мифологию одного острова. Друзья-ученые поделились эзотерической информацией о том, как можно определить возраст стекла. А потом – вот это была настоящая удача – на каком-то ужине я сел рядом с человеком, который не просто знал, что вода очень сильно замедляет пули и что иногда они могут срикошетить от ее поверхности, но и имел возможность провести соответствующий эксперимент в огромных танках, просто чтобы удостовериться. Голубой Юпитер – вид огромной планеты в дневном свете – я открыл сам как-то в начале осени. Я увидел в небе Сириус и понял, что очень умная функция перехода в моем сверкающем новеньком телескопе сможет использовать эти данные и найти Юпитер.
Пять минут спустя я его действительно увидел – бело-голубой, как Луна днем, окруженный тремя видимыми спутниками.
Выходит, вселенная работает даже днем! Я всегда это знал, но этот момент стал для меня откровением – не знаю, зачем и почему, но любое откровение хорошо.
Даже теперь, через год с лишним после завершения, я не знаю точно, что такое «Народ», потому что мне кажется, что половина его явилась извне. Я имею репутацию (может быть, это обвинительное заключение) юмористического писателя. Конечно, юмор порой прорывается наружу, и улыбка прокладывает себе дорогу. Но всё же роман начинается с того, что мальчик хоронит почти всех, кого знал. Я восхищаюсь дилеммой Мау, который самостоятельно изобрел гуманизм, обвиняя богов в том, что их не существует, и одновременно нуждаясь в них, чтобы было кому выслушать обвинения. Мне сложно вспомнить, как я создал Мау. Кажется, он создал сам себя по ходу сюжета.
В этот момент люди обычно нежными голосами говорят, что на роман явно повлиял диагноз (болезнь Альцгеймера), поставленный мне во время его написания.
Это заявление было бы интересным, будь оно верным, но оно неверно и оттого еще более интересно. Первый, довольно сложный черновик был уже закончен к моменту постановки диагноза. Заднюю кортикальную атрофию – так официально называется мой вариант болезни – тяжело обнаружить даже эксперту. Поэтому мне сказали, что болезнь могла тихонько и невозбранно захватывать территорию уже много лет, прежде чем мне пришло в голову, что что-то не так.
Все авторы иногда думают о происхождении волшебства. Порой я тоже не понимаю, откуда взялась сила Дафны или бестолковый гнев Мау. Но откуда бы они ни взялись, я верю, что «Народ» – лучшая книга, которую я написал или когда-либо напишу.
В развязке – или, возможно, в кульминации – я должен поблагодарить своих редакторов по обе стороны Атлантики, которые выжали из «Народа» максимум, втыкая мне иглы под ногти (это древнее редакторское искусство). Я знаю, что это делалось ради моего блага, и я благодарен. Искренне благодарен. Я не шучу.
Я был бы счастлив (и удивлен) предстать перед вами сегодня, если бы я в самом деле стоял перед вами. Это означало бы, что второй шанс сработал, что бывает редко. До середины девяностых годов я почти не был известен в Соединенных Штатах, хотя уже продавал огромное количество книг по всему миру. Ситуация с изданиями была ужасна. Я помню, что одна книга в бумажной обложке вышла с ошибкой в моей фамилии на каждой второй странице. И да, приезжая на конвенты в США, я каждый раз сталкивался с толпами фанатов, нагруженных контрабандными британскими изданиями, да еще и в твердой обложке.
Мой агент кое-что подсчитал и показал издателям цифры, демонстрирующие, сколько им стоит лень. Что-то зашевелилось. Вскоре после этого то ли мой издатель кого-то поглотил, то ли его поглотили – на практике это всегда сложно понять, потому что издатели сталкиваются, как галактики, и совершенно неясно, кто в кого влетел, понятно только, что какие-то звезды взорвались, а какие-то созвездия остались не у дел.
Но вскоре мне достались очень яркие звезды – редакторы, которые знали мою работу и любили ее, и даже издатели, знавшие мою фамилию (очень полезная для издателей черта).
Начали происходить странные вещи. Я стал получать роялти. Я стал собирать толпы. Пару лет назад во время автограф-сессии в независимом книжном магазине все мои книги кончились за пару минут. Толпа побежала в ближайший «Барнс энд Нобл» и смела книги и там. Кто бы мог такое предвидеть?
Горжусь ли я? Я англичанин, я рыцарь, и поэтому я скромен и застенчив. Ура! Бинго! Хахха! Я всегда буду гордиться тем, что феминистская группа Американской библиотечной ассоциации включила мой роман в «Список Амелии Блумер». Всегда приятно, когда мужчину с бородой хвалят за феминистические тексты. Но это премия «Бостон Глоуб – Хорн». Я горд тем, что ее вручили мне, особенно если учесть, что ее распределяют либо библиотекари, либо люди, играющие в одной команде с библиотекарями.
Недавно меня пригласили на мероприятие для библиотекарей. Пригласила леди, которая весело сказала: «Нам нравится считать себя поставщиками информации». Меня поразил этот недостаток амбиций, я извинился и не пошел. В конце концов, если у вас есть выбор, почему бы не назваться Служителями божьей искры Литературы в темной и мрачной вселенной? Согласен, написать это на значке трудновато, так что можно было бы сократить до «библиотекарей».
Уверен, некоторые из вас знают об одном предмете моей гордости. Пару лет я был библиотекарем-волонтером, работал по выходным, получая за это чашку чая с печеньем и возможность уносить домой больше книг, чем полагалось.
Даже тогда мне казалось, что библиотекари и им подобные не просто «поставщики». Информация сыплется на нас, как конфетти, мы стоим в ней по колено.
Я считал своих товарищей-библиотекарей скромными проводниками и дарителями историй. Это мнение сильно укрепилось в тот день, когда один из них положил на стойку три книги, перевязанные веревочкой, и сказал: «Тебе должно понравиться». Это был «Властелин колец». Вот это – настоящий библиотекарь.
P.S.: «Народ» обошел весь Голливуд, но никого не заинтересовал, потому что в него нельзя вставить смешных и остроумных животных. Будем же благодарны за маленькие радости.
При просмотре «Народа»
«Дейли телеграф», 16 декабря 2009 года
Сценические адаптации получаются плохо, если кто-то считает, что знает лучше автора, вот и всё. Во всех остальных случаях всё проходит нормально.
В прошлом году маленькая местная труппа поставила «Держи марку!». Они любители, но очень хороши. Куда профессиональнее профессионалов. У них всё вышло правильно, включая музыку. Поэтому, думаю, я буду выбирать любителей. Их и побить можно, если что. Но не нужно, потому что они всё делают хорошо.
В прошлую среду я ходил в Национальный театр и смотрел пьесу «Народ», основанную на моей книге, которая по счастливому совпадению тоже называется «Народ». Я думаю, что это лучшая книга, которую я когда-либо написал или еще напишу. И она точно потребовала больше всего усилий.
(Если говорить коротко, действие «Народа» происходит в альтернативном девятнадцатом веке, где цунами кракатуанских масштабов опустошило океан и оставило мальчика-туземца по имени Мау одного на пустынном острове в компании Дафны, вежливой викторианской девочки, вынесенной на берег той же волной. Их сложные нежные отношения помогли им спасти смытых волной людей, которые добрались до острова. В процессе им пришлось сражаться с разными захватчиками, которые хотели найти тайну традиций острова, и всё это почти буквально перевернуло мир.)