Это было самое злосчастное время, это было… ладно, давайте на этом остановимся. Это было самое злосчастное время, потому что я был смутьяном. Представьте себе: в Хай-Уикоме медленно тянулись шестидесятые, а директор школы считал себя несгибаемым противником всего шестидесятнического.
На самом деле большинство детей просто хотели получить свой аттестат. И я тоже. Но, принеся в класс журнал «Мэд», я стал плохо влиять на остальных. Я! Ребенок, который столько времени проводил в библиотеке, что ему приходилось долго моргать, чтобы снова приспособиться к дневному свету. Я был очень удивлен. Надо сказать, что в журнале «Мэд» в те времена печатались очень неплохие и наблюдательные пародии на бродвейские шоу, часто с толикой безвредного политического юмора. Директору это казалось подрывом устоев общества. И его общество действительно было под угрозой. Но мне просто нравился журнал. Как-то раз меня поймали с журналом «Прайват ай», что опять же было признано преступлением. На самом деле я был дружелюбным, хотя и слишком разговорчивым мальчиком, который очень любил читать и даже не имел пластинок Боба Дилана (этим я выделялся среди других). Наверное, Гарри Уорд был хорошим учителем, но вот директором – не слишком хорошим. По крайней мере, он никак не мог понять, что подростки – это просто, ну, подростки, и мало у кого из нас действительно были проблемы. Все мы носили с собой складные ножи, которые куда удобнее точилок, если вы много чертите – а мы чертили. Я помню только один случай, когда нож использовали в драке. Это был тот самый странный мальчик, который вскоре ушел из школы. Но Гарри совершил классическую ошибку тирана, разглядев бунт в самом невинном проступке и проступок в самом невинном поступке – или вообще на пустом месте. Помню мальчика – здесь я буду называть его Чарльзом, – которому не повезло родиться с добрым характером и ртом, который сам собой складывался в улыбку. Помимо этого, у него было только одно выражение лица – сдержанное непонимание, когда улыбка приносила ему неприятности. Но в школе царила атмосфера подозрительности, и его считали либо клоуном, либо наглым дураком. Влияние Гарри поставило его в сложное положение.
Будучи идиотом от природы, я постоянно сталкивался со школьным хулиганом, потому что я предпочитал разрешать конфликты словами, а он кулаками. Мой школьный друг любит вспоминать, как я вышел из себя, разбежался и ударил хулигана в живот так сильно, что он упал и раскроил себе голову об железную каминную решетку. После этого я стал для него невидимым, и проблемы исчезли. Школьный кодекс чести гласил, что если речь не идет об убийстве, взрослые не привлекаются.
Недавно один мой одноклассник рассказал, что после моего ухода (это случилось раньше, чем ожидалось), он, шестиклассник, разговаривал с директором и узнал, что тот страдал от последствий пережитого во время Второй мировой войны и, в частности, поэтому был так скор на расправу. Ну не знаю.
Теперь я знаю, где он побывал, и могу посочувствовать, но что я мог сделать тогда? Я был в лучшем случае шутом, а жестокость директора вытащила на поверхность то, чего раньше не было. Но я благодарен ему за то, что он укрепил меня в решении уйти из школы, не сдавая экзамены А-уровня – раньше это казалось немыслимым. Я знал, что хочу стать писателем. Я выиграл конкурс в «Панче» и продал два рассказа в научно-фантастические журналы. Но будучи сыном своих родителей, я провел некоторые исследования и понял, что шансы зарабатывать писательством на жизнь были равны нулю, а журналисту в газете платили каждую неделю. Еще в школе, присматриваясь к должности главного библиотекаря, я написал редактору местной газеты «Бакс фри пресс» и спросил, будет ли у них в следующем году вакансия. Он мгновенно ответил, что не знает насчет следующего года, но прямо сейчас она есть.
Спасибо Гарри Уорду – в субботу я поехал на встречу с редактором, а в понедельник вернулся в школу, сдал учебники и вышел через дверь, предназначенную для гостей и старост. Чудесное ощущение. Школа может быть довольно жалким местом. Гарри подтолкнул меня к этому решению, публично заявив, что я не стану старостой – пост, который традиционно получали главные библиотекари. Узнал я это нечестным образом. Каждый четверг я убирал библиотеку и реставрировал книги, и это был акт чистой злобы. Пост старосты хорошо выглядит в резюме. Он бы мне пригодился. Но Артур Черч, редактор «Фри пресс», принял меня на работу прямо на собеседовании. Кажется, он сказал: «Мне нравится ваше упорство, молодой человек». Действительно ли он это сказал? Это на него похоже. Но не забывайте, что я писатель и бывший журналист и подсознательно считаю, что любая фраза только выиграет, если ее немного подправит специалист. Кажется, Дуглас Адамс однажды сказал, что если ты говоришь о себе так часто, то сам перестаешь понимать, насколько некоторые вещи реальны.
Работа журналиста-стажера в середине шестидесятых мало отличалась от рабства. Ты мог жить дома, и тебя не пороли. Иногда я работал семь дней в неделю, включая большинство вечеров. Конечно, субботы, особенно летом, тоже редко бывали выходными. Ходили слухи о мифическом звере под названием «отгул», но я редко встречал его до более поздних этапов карьеры. Я был подмастерьем, настоящим подмастерьем, отцу даже пришлось подписать за меня договор ученичества, выглядящий совершенно по-средневековому. По этому договору я запродал свою душу на три года, а в ответ меня обещали научить основам, хитростям, неприличным анекдотам, подозрительному фольклору и клише местной новостной журналистики. Если твоим младшим редактором становился Джонни Хоув, ты быстро узнавал все неприличные анекдоты, поскольку Джонни достался удивительно извращенный ум, который был ему необходим. Младший редактор, во всяком случае, в местной газете, обязан различать малейшую двусмысленность. В самом ли деле некий корреспондент однажды прислал репортаж об устроенной Женским институтом выставке цветов и прочих плодов сельского хозяйства, где упоминался голый мужчина, который пронесся по проходу «трогая булочки, пока его не поймали в районе яиц»? Джонни, как две капли воды похожий на пожилого Стабби Кея, сказал мне это, твердо глядя прямо в глаза. Наверняка соврал. Любой писатель должен уметь различать двусмысленности, как лесник должен замечать браконьеров. Но не стоит пренебрегать хорошо продуманными двусмысленностями. Я сам однажды сотворил трехсмысленность. Полагаю, за достойные деньги мы бы справились и с четырехмысленностью.
Джонни был толстым коротышкой, а Кен Берроуз (за глаза его звали Багси), угрюмый заведующий новостным отделом – высоченной жердью. Когда они в обед выходили в паб, это выглядело так, как будто число десять собралось прогуляться. Багси научил меня сдавать работу вовремя, проверять факты и никогда не пытаться его обманывать. Джордж Топли, ведущий корреспондент и самый талантливый журналист, которого я встречал в жизни, научил меня пользоваться правдой и раскрыл кое-какие полезные секреты человеческой природы. И, наконец, был Артур Черч, местный парень, редактор местной газеты, который очень серьезно относился к делам Хай-Уикома. Он научил меня честности, самоуважению и тому, что, по возможности, не стоит оскорблять методистов. Этого достойного человека шестидесятые приводили не в меньшее замешательство, чем моего недавнего директора, но Артур был готов смириться с шестидесятыми, если они включали в себя Хай-Уиком. Когда с «Аполлона» прислали знаменитые снимки Земли, сделанные с Луны, «Вестминстер пресс», владельцы газеты, раздобыли их в один прекрасный четверг и начали отчаянно искать, какая из их газет сможет быстрее всего напечатать цветные фотографии. Как они, должно быть, скрежетали зубами, поняв, что кому-то придется позвонить Артуру Черчу и велеть ему освободить передовицу и еще минимум две страницы. Возможно, они там бросали монетку. Мы, репортеры, подслушивали под дверью, как Артур в ужасе отстаивал преимущества Хай-Уикома над всей вселенной. В чем-то он был прав. На следующий день в каждой национальной газете могли бы красоваться фотографии с Луны, но только в одной была бы информация о важных происшествиях в Хай-Уикоме, не говоря уж о Марлоу, Лейси-Грин, Лузли-Роу, Вест-Уикоме и Спине. Этот момент отдавал Честертоном. Несомненно, он был прав, но хотя его просили, после долгой схватки он все-таки распознал в этой просьбе замаскированный приказ. Мы бросились прибирать столы, пока он ходил по редакции со слезами на глазах. В конце концов, Луна – это просто большой булыжник. Но потом он вдруг разрешил вопрос ко всеобщему удовольствию, улыбнувшись и вежливо сказав: «Полагаю, что Луна светит над Хай-Уикомом так же, как и над другими местами». Мы чуть не зааплодировали!
На следующий день «Бакс фри пресс» распродали за считаные минуты, даже в Спине. Телефон Артура разрывался. Важные люди городка поздравляли его с замечательным выпуском. Хай-Уиком одобрил! Он был так доволен, что чуть не купил нам выпить.
Редакторов местных газет часто обвиняли – и, возможно, до сих пор обвиняют, если они еще существуют, большинство из них давно уступили место бесполезным и подозрительным «информационным листкам» местного управления – часто обвиняли в зашоренности. Но она необходима для этой работы.
Весь мир знает, как погиб Джон Ф. Кеннеди. Почти никому не хочется знать о смерти неудачливого горожанина, найденного мертвым в собственном гараже, со шлангом, тянущимся из выхлопной трубы в окно машины. Убийство? Вряд ли. Суицид? Возможно, но город или район должен узнать правду. В те дни она до них доходила, потому что я мрачно сидел в углу в коронерском суде и стенографировал – довольно прилично – все заключения коронера. Нам не нравилось этим заниматься. Люди выдумывают множество разных способов резко оборвать свою жизнь, и все эти способы противные, особенно для тех, кому приходится иметь дело с последствиями. Для самоубийства нужна практика, вот в чем проблема. Альберт Пирпойнт знал, как повесить человека быстро, какой длины взять веревку, где нужно расположить узел. Большинство людей этого не знают. Однажды родственник человека, который совершил особенно мерзкое самоубийство, попросил коронера запретить газетам публиковать результаты расследования. Он очень корректно сказал, что мы обязаны присутствовать по закону, и всё бы было хорошо, если бы он не добавил что-то вроде «хотя я вас прекрасно понимаю и сам пор