ется несколько лет. Когда мы вернулись из эвакуации, началась острая стадия. Но случались прояснения – сейчас их уже нет. Она никого не узнает. Доктор Мясницкий из местной психиатрической лечебницы иногда заезжает, осматривает больную, выписывает новые лекарства. Он честно признается: в больницу лучше ее не класть, лечебное учреждение переполнено, и это не пойдет Елене Витальевне на пользу. Мы ухаживаем за ней в свободное от работы время. В остальные часы приходит сиделка – это женщина из нашего подъезда, бывший медик, проживает этажом ниже. Давайте не будем о причинах тяжелого расстройства Елены Витальевны, вы же не за этим пришли?
– Да, простите, мы не знали, – кивнул Павел. – Понимаем, как вам нелегко.
– Ваша дочь работает? – спросил Куренной.
– Конечно, – удивился Душенин, – сейчас все работают. Каюсь, пристроил Машу, воспользовался, так сказать, своим служебным положением. Она библиотекарь, работает в нашем ДК, в данный момент замещает приболевшую заведующую. У Маши свободный график, но часто приходится сидеть допоздна. В таких случаях я выхожу ее встречать. Дом культуры в двух шагах, но идти приходится через темный сквер, а это, знаете ли, щекочет нервы… Вы же не считаете, что руководство библиотечным фондом – это нечто ненужное, второстепенное?
– О нет, ни в коем случае, – поспешил заверить Куренной. – Каждый трудится на своем фронте, даже в наше мирное время. Знание – сила, культуру – в массы, это понятно… Давайте уточним – вы работаете директором городского Дома культуры?
– Работаю, – кивнул Душенин, – и надеюсь, очень скоро ему присвоят статус Дворца культуры. Беспокойное хозяйство, надо вам сказать. Библиотека – лишь малая часть. Проходят семинары – приглашаются лекторы из других городов, инструкторы райкома партии. Для детей работают кружки и секции, скоро откроется изобразительная студия, работает кружок театральной самодеятельности. Кинозал практически не пустует, постоянно завозятся новые киноленты. И это не старое кино. Только за последний месяц мы демонстрировали «Ивана Грозного» Сергея Эйзенштейна, «Два бойца» Леонида Лукова, «В шесть часов вечера после войны» Ивана Пырьева. Все эти картины сняты в военное время – с сорок третьего по сорок четвертый год. Да, забыл сказать, я возглавляю первичную партийную организацию нашего учреждения. Моя дочь – комсомолка, недавно ей предложили должность комсорга. К сожалению, пришлось отклонить предложение по причине ухода за больной матерью…
– Мы поняли, Игорь Леонидович. – Куренной беспокойно шевельнулся. – Давайте к делу. Что скажете о Каплине и его супруге? Часто ли приходилось общаться? Когда вы виделись в последний раз?
Павел помалкивал, делал мысленные зарубки. На цыпочках вернулась Мария, присела на край стула. Девушка был напряжена, ей не нравилось происходящее. О трагическом инциденте Душениным сообщили несколько часов назад, оба находились на работе. С Каплиными не то чтобы дружили, но поддерживали отношения еще с довоенного времени. Эвакуация разбросала, но, вернувшись в город, опять сошлись, стали общаться. Давид Маркович – натура сложная, не сказать, что приятный человек, есть в нем что-то скользкое, да и по натуре довольно скрытен. Но не отнять – весьма эрудированный, с ним интересно общаться. И не жаден, как некоторые могли бы подумать. Никогда не приходит в гости с пустыми руками – то коньячок армянский принесет, то вкусные пирожные, Машу постоянно балует – то коробкой конфет, то душистым «буржуйским» мылом. А вот супруга у него, Надежда Соломоновна, – весьма приятная дама, доброжелательная, отзывчивая и тактичная. Когда Давид Маркович начинает громко смеяться или употреблять словечки, не уместные в приличном обществе, обязательно наступит ему на ногу. На этом месте сидящая в углу Мария украдкой улыбнулась, но быстро сделала строгий вид.
– Простите, что употребляю настоящее время, – спохватился Душенин и стиснул подлокотник кресла, побелели костяшки пальцев. – Видимо, не осознал, пребываю в другом мире… Это ужасно. – Он закрыл глаза. – Самое печальное, что такое может случиться с каждым, мы не защищены, а преступность окончательно распоясалась…
– У вас есть оружие?
– Да, – Душенин вздрогнул, – это «вальтер», его презентовал, кстати, ваш начальник майор Скобарь Юрий Евдокимович. Оружие полагается официально, в силу ответственной должности, есть на него бумага. Я не участвовал в войне с Германией, но знаю, что это такое. Имею военное прошлое. Принимал участие в боях на КВЖД, потом на озере Хасан. Получил ранение, был списан, пришлось вспомнить про гражданскую специальность… Спасет ли это оружие? – Он устремил встревоженный взгляд на дочь. Маша вздохнула и опустила глаза. – Что случилось с Каплиными, товарищ Куренной? Нам рассказывали такие ужасные вещи…
– Да, их пытали, перед тем как убить, вывезли в лес… Когда вы их видели в последний раз?
– В самом деле, когда… – Душенин задумался, устремил вопросительный взгляд на дочь: – Маша, помоги, у меня сегодня беда с головой.
– Пару недель назад? – Маша тоже задумалась.
– Точно, – хлопнул себя по лбу Душенин. – Только не две недели, а дней десять назад, вечером в четверг. К нам заглянул доктор Мясницкий Иван Валентинович – проведать больную. Он возвращался с работы, живет недалеко, иногда забегает на чашку кофе или рюмочку коньяка… Иван Валентинович уже уходил, когда нагрянули Каплины с бутылкой вина… Но знаете, просидели недолго, все же рабочая неделя…
– Было в их поведении что-то необычное?
– Нет, не скажу… Надежда Соломоновна трещала, как печатная машинка. Давид Маркович, впрочем, был немногословен, уходил в себя, улыбался как-то рассеянно.
– Расстроен он был, папа, чего уж там, – подала голос Мария. – Ты еще спросил, не случилось ли чего. Он встрепенулся, сразу стал улыбаться, шутить…
– Возможно, – допустил Душенин. – Знал бы, что это важно, – запомнил бы. Но у Давида Марковича проще дорогой коньяк выпросить, чем объяснение, что случилось. Возможно, ничего серьезного, старые болячки или неурядицы на работе. Я помог ему устроиться в контору, занимающуюся снабжением городских магазинов продуктами питания. Насколько известно, нареканий на Давида Марковича не поступало.
– Он не изъявлял желания перебраться в другой город?
– Изъявлял, – кивнул Душенин. – Однажды заявил, что хочет переехать в Ленинград, а еще лучше – в Пушкин, где не так шумно. Привлекают, дескать, дворцы, фонтаны, старинные парки – пусть там все и разрушено. Надежда Соломоновна смеялась: меня, как всегда, забыл спросить. Не думаю, что он серьезно, – мало ли о чем фантазируют люди…
– Есть мнение, что он скопил кое-что на безбедную старость. И это не только деньги, но и ценные предметы, в основном драгоценные камни, ювелирные украшения. Причем скопил еще до войны, но в эвакуацию с собой не брал – чему имеется целый ряд причин. А вернулся именно из-за этого. Решил переждать год-другой, чтобы никто ничего не заподозрил…
– Вот этого я точно не знаю – Душенин протяжно вздохнул. – Не буду вступаться горой за Давида Марковича – дескать, он кристально честен, все такое. Человек был своеобразный, не побоюсь этого слова, предприимчивый, знал, где можно получить выгоду, а в какое предприятие лучше не ввязываться. Но Каплин не был преступником – в том смысле, который вкладываете вы. Я ответственный работник, коммунист, член бюро горкома – да, творческая личность, но не настолько же, чтобы дружить с фигурой из криминального мира? Давид Маркович таким не был. Пусть он что-то скопил – не хочу отбрасывать вашу версию, просто не владею необходимыми сведениями. Но это не преступление, верно? Гражданам СССР не запрещается иметь сбережения. Вопрос – каким образом он их накопил? Путем преступных махинаций – другое дело. Это должны решать следственные органы и суд. Вы согласны со мной?
– То есть о планах Каплина вам ничего не известно, о его материальном положении – тоже?
– Да, товарищи, в этом вопросе мы с Машей не сильны. Общались с обычной советской семьей – пусть ее глава и был несколько… своеобразен. Думаете, его убили из-за этих сбережений? – Душенин беспокойно шевельнулся.
– Не расстраивайся, папа, – девушка сухо улыбнулась, – это не наш случай. Наших с тобой сбережений хватит лишь на неделю безбедной жизни, не считая ухода за мамой.
– Ты права, девочка. Зарплата директора пусть и не мала, но практически вся улетает. Есть к нам вопросы, товарищи?
Засиживаться не стоило. Вышли на улицу и с наслаждением закурили. Носилась ребятня, пронзительно гудели машины. Женщина кричала в окно какому-то Васе: уже вечер, и, если он не хочет ремня, пусть немедленно возвращается домой. Возможно, призыв относился к одному из дворовых пьянчуг, расположившихся на крышке погреба.
– Что скажешь, Павел Андреевич, об этом семействе?
– Не знаю. Ведут себя правильно. Некоторые аспекты своих отношений с Каплиными, понятно, утаивают. Жена Душенина тяжело больна. Видел бы ты этот жутковатый взгляд…
– Подумаешь, психиатрическое расстройство, – проворчал Куренной. – У нас у каждого, в кого ни плюнь, психиатрическое расстройство. Думаешь, у тебя его нет или у меня?
– Но не все его скрывают, – усмехнулся Горин.
– Тоже верно. Ну, и как тебе девица? Неплоха, да? Воспитанна, комсомолка, ухаживает за больной матерью… Только не говори, что не обратил на нее внимания. Есть дефект на лице, но в глаза не бросается.
– О чем ты? – Павел искренне недоумевал. – Считаешь это уместным, Вадим Михайлович?
– Ладно, забудь, извини. Ты же у нас в трауре.
Глава 7
Местный кремль, судя по открыткам, был неплох – хотя и невелик. В текущий отрезок времени он лежал в руинах. От собора осталась только нижняя часть – основательная, фундаментальная. Колокольня имела такой вид, будто ее обстругали тупым ножом. От базилики, связывающей эти два строения, уцелело тоже немного. Кое-где сохранились части стен, фрагменты пилястр, часть открытой галереи, обрывающаяся в пропасть. Машина с оперативниками остановилась за разбитой крепостной стеной, и пассажиры покинули салон. Следом подъехал пикап ГАЗ-4, выгрузились восемь человек в милицейской форме. Могли бы подкатить к месту, но опасались ловушек. Люди крались вдоль стены, по одному просачивались на территорию кремля. Вдоль развалин, сунув руки в карманы отвислых штанов, прохаживался небритый тип в кепке. Что-то его насторожило, и он завертел головой. Из-за пилястры возник гибкий, как прутик, Виталий Мамаев, сбил его с ног, придавил горло предплечьем. Тот захлопал глазами, крик застрял в горле. Сотрудники схватили его за шиворот, поволокли к машине. Мамаев успел послужить в разведке перед ранением, помнил, как снимать часовых. Группа продолжала движение. Куренной перебежал, втиснулся за угловатый выступ. В нише имелся проход в глубину здания – точнее, в обширные полуподвалы ранее «церковного назначения». Куренной обернулся, махнул рукой. Перебежали двое, заняли позиции по краям ниши. Пистолеты держали наготове.