– Вы правы, это не наследственное… – Маша застыла, глядя в одну точку. – Сейчас поверните направо, поедем вдоль больничной ограды.
– Понял вас. – Павел сделал вираж, перепугав бродячую собаку, мирно трусившую по своим делам. – Удивительно, что в маленьком городе есть своя психиатрическая лечебница.
– Просто повезло. – Мария невесело усмехнулась. – Если можно так выразиться. Это психиатрическое отделение районной больницы – не более того. Но отделение крупное, занимает большую площадь. Для многих это удобно – не надо везти пациентов в соседние города. Приехали, Павел Андреевич, заезжайте в ворота…
В этом было что-то символическое. Утром – воровская малина, днем – психбольница. Первое, если честно, понравилось больше. И обитатели кремлевских подвалов – вполне милые люди… Последующие полтора часа он недоумевал: откуда в городе столько душевнобольных? Их прятали за забором, со стороны – все пристойно, но стоило оказаться внутри, как волосы вставали дыбом. Этот послевоенный феномен был страшным и пока оставался неизученным. По садику слонялись люди в больничных пижамах, некоторые сидели на скамейках. На вид – обычные люди, молодые, пожилые, но у большинства из них пустые глаза. На крыльце дежурили санитары, которые наблюдали за подопечными. Машина, на которой привезли Елену Витальевну, стояла на стоянке за беседкой. В здание пропустили – стоило лишь назвать пару фамилий. По больничному коридору тоже сновали люди. За дверью кто-то смеялся. Скороговоркой частила растрепанная женщина – видимо, сама с собой: Сенечка завтра вернется с войны, она это точно знает, уже отбил телеграмму со станции, осталось только сбегать на базар, купить что-нибудь к столу… «Семеновна, ты дура! – рассмеялся растрепанный юродивый. – Твоего Сенечку бомбой убило на Висле. Об этом вся округа знает, а ты – нет!» Дорогу заступила молодая женщина со взглядом принципиального партработника, вытянула шею, стала пристально разглядывать. Неприятно зачесалось под лопаткой. Пациентку тактично обошли, она исподлобья смотрела вслед – словно тигрица, приготовившаяся к прыжку. Маша невольно прижалась к плечу Горина, сжала локоть.
– Спокойно, Маша, – пробормотал Павел. – Эти люди не опасны, иначе не разгуливали бы тут…
Вывод был весьма спорным, всех не запрешь. И опять же – пока гром не грянет, мужик не перекрестится…
– Вы к доктору Мясницкому? – К ним подошла плотно сбитая молодая женщина в белом халате. У нее была приятная внешность, но холодноватые глаза. Из-под медицинской шапочки стекали на плечи волнистые пряди.
Маша снова напряглась. Движение не укрылось от внимания медика.
– О, не волнуйтесь, я не пациентка… – усмехнулась женщина. – Хотя, признаюсь, одной из них недавно удавалось одурачить посетителей… Вы по поводу Душениной? Меня зовут Клара Ильинична, фамилия Макеева, я помощница Ивана Валентиновича. Пройдите в конец коридора, там будет холл и кабинет главного врача. Не знаю, на месте ли Иван Валентинович, но когда освободится, то обязательно с вами поговорит.
Женщина побежала дальше – она спешила. Холл напоминал большую нишу. На стук никто не отозвался, дверь была заперта – хорошо, имелась скамья. Мария съежилась, прижала к груди сумочку, обтянутую замшей. Глянула искоса.
– Страшновато здесь…
«Ничего и не страшно, – подумал Павел. – Все свои, советские люди».
– Никогда здесь не были?
– Бог миловал. Отец приезжал к Ивану Валентиновичу, привозили маму на осмотр. Но это было давно, еще прошлым летом. Больница уже работала – ее открыли по приказу крупного чиновника из облздрава…
– Маша, дорогая, прости, что заставил ждать. – Из коридора вывернул мужчина в белом халате со связкой ключей в руке.
Поднялись одновременно. Доктор Мясницкий, вопреки представлениям, оказался не такой уж харизматичной фигурой. Среднего роста, коротко стриженный, с правильным, но каким-то «усредненным» лицом. В армии он, похоже, не служил – отсутствовала армейская выправка, заметно сутулился. Когда он улыбался, на лице появлялись морщины.
– Иван Валентинович, что с моей мамой? Ее уже осмотрели? Что произошло? Она останется в больнице?
– Ох, Машуля, так много вопросов. Я ведь даже не знаю, что у вас произошло. Признаться, воспользовался своим положением, поместил Елену Витальевну в отдельную палату, ей ввели седативное. Я очень расстроен, Маша, и, если честно, растерян. Нужно провести обследование, выявить причины произошедшего. Мы не волшебники… А вы, молодой человек? – Доктор повернулся к Павлу, поколебавшись, протянул руку.
– Горин Павел Андреевич, уголовный розыск. – Павел ответил на рукопожатие.
– О боги, а при чем здесь уголовный розыск? – Доктор не изменился в лице, но брови слегка приподнялись.
– Все в порядке, Павел Андреевич просто меня сопровождает. Нас вчера опрашивали по поводу несчастного случая с Каплиными.
– Еще одна беда, – помрачнел Мясницкий. – Можете и меня допросить, Павел Андреевич, чтобы два раза не ходить. Добрыми товарищами мы не были, но иной раз встречались. По правде, недолюбливал Давида Марковича, но чтобы желать ему такой участи…
– Успеем еще поговорить, Иван Валентинович. Но если считаете, что в этом есть необходимость…
– Язык мой – враг мой… – Доктор натянуто улыбнулся. – Убежден, в этом нет необходимости, только время потратите. Всегда держался подальше от этого туманного товарища…
– С мамой-то что, Иван Валентинович? – перебила Маша. – Можно ее навестить?
– Пойдемте. – Доктор не стал открывать кабинет, убрал ключи в карман. – Это на втором этаже, там спокойно. Но предупреждаю, Маша, здесь командую я, а вы подчиняетесь.
Наверху действительно было тихо. Людской муравейник остался внизу, встречались лишь работники заведения. Доктор подошел к запертой двери – открыл окошко на уровне подбородка, приник к нему. Оторвался со смущенной миной, понизил голос:
– Прости, дорогая, но в палату я не пущу. Смотри отсюда. Не хватало нам повторного взрыва. Не хочу тебя огорчать, но и скрывать ничего не буду. У Елены Витальевны крайне тяжелое состояние. Все демоны, спавшие в подсознании, вырвались наружу, она стала неконтролируемой. Что послужило толчком, пока не знаю, надеюсь, ты просветишь. Она на препарате, спит. Что будет дальше… посмотрим.
– Хорошо. – Маша прильнула к оконцу, смотрела недолго, оторвалась от него, изменившись в лице. – Боже мой, зачем ее пристегнули ремнями? Это так необходимо?
– Ты не ребенок, – доктор нахмурился, – должна понимать. Она не может все время находиться в смирительной рубашке. Твоя мама бросалась на санитаров, ее с трудом зафиксировали. Но когда пытались поставить укол, опять пришла в неистовство, выбила шприц… Санитары справятся, люди бывалые, дело не в этом. Она сама себе причинит вред. А у нас, знаешь ли, не хватает средств обить каждую палату мягким войлоком, если понимаешь, о чем я…
Павел тоже посмотрел в оконце. Палата была маленькой, в ней не было ничего, кроме кровати с округлыми боковинами. Женщина спала, стиснутая ремнями. Ее лицо казалось спокойным. Волосы разметались по подушке. Она дышала – глубоко и часто.
– Не скажу, что здоровый крепкий сон, но она спит. И чем дольше проспит, тем лучше. Все, Маша, не будем мотать нервы, пройдемте в мой кабинет, и расскажешь, что случилось.
В кабинете у главврача было спокойнее. Не сказать что уютно, но тихо. На стене висели портреты основоположников «жанра»: Сербский, Кащенко, Бехтерев. Портреты Ленина и Сталина в подобных заведениях, видимо, считались крамолой.
– Присаживайтесь, молодые люди, в ногах правды нет. – Доктор сел за стол, снял очки и протер слезящиеся глаза чистым платком. Он выглядел смертельно усталым, без очков его лицо казалось беззащитным. Он, видимо, знал об этом, быстро водрузил очки на переносицу.
Маша повествовала, доктор слушал.
– Понял, дорогая, – кивнул он. – Это самолет, как я же сразу не сообразил. По радио сказали: намечается крупный авиационный праздник…
«И что я тут делаю? – подумал Павел. – Повышаю свой образовательный уровень? Мог бы подождать в коридоре. Или вообще на улице».
– А что не так с самолетом, доктор?
– Воздержусь, Павел Андреевич, если Маша не хочет. – Тень недовольства легла на лицо медика. – Существуют врачебные тайны, разрешите их сохранять, не возражаете? Подержим, Маша, твою маму несколько дней, сделаем выводы.
– Но можете сообщить в нескольких словах, что с ней, доктор?
– Женщина несколько лет назад перенесла серьезный стресс, психика получила глубокую травму. На фоне этой травмы развилось то, что мы называем умственным расстройством. Ранее эти демоны дремали, усыпленные медикаментами. Я всегда был против ее госпитализации, хотя и являюсь главврачом клиники. Пусть наша психиатрия передовая, пусть мы совершаем прорывы во многих ее областях… но все же дома и стены помогают. Видите, что здесь творится?
– Откуда столько больных, доктор?
– Уверяю вас, это еще не все. Многих мы просто не принимаем. Отправляем домой под присмотр родных, отвозим в соседние города, где еще есть места в больницах. Во Вдовине чуть больше десяти тысяч населения – на них приходятся три сотни психических больных, и это только выявленных.
– Такое невозможно…
– А эти факты не афишируются. Область, до которой никому нет дела. С одной стороны, понятно, страна разрушена, нужно восстанавливать народное хозяйство, нужны положительные эмоции… Слышали про такую штуку: постмобилизационный синдром? Война окончена, и организм, рекрутированный на выполнение задачи, резко сдает, слабеет. Человек оказывается в непривычных, давно забытых условиях. Кто-то стал инвалидом, обозлен на весь мир, у другого разрушена нервная система, третий пьет, чтобы забыться. Женщины теряли на войне мужей, сыновей, отцов. Думаете, это проходит даром? Многое зависит от степени привязанности. Одни справляются, начинают жизнь заново, другие не могут, продолжают жить в придуманном мире. Звучит парадоксально, но окончание войны для многих не в радость. Война мобилизует душу, мозг, тело, дает смысл. После войны рушатся подпорки, человек становится беспомощным, дезориентированным – пусть на поле боя он и демонстрировал чудеса героизма. В последний месяц мы наблюдаем рост психических расстройств. Шизофреники, параноики, психопаты. Угнетенные состояния, психозы. Тот же алкогольный делирий, более известный как белая горячка. Допиваются до полного бреда. День-другой не употребляют по ряду причин, и начинается. Физический недуг при этом можно пережить, но вот то, что происходит в мозгу… Слуховые и зрительные галлюцинации, иллюзии – все как по-настоящему. В дом вторгаются гномы, черти, к одному явилась зондеркоманда в форме СС – как живые. Люди решительно сходят с ума, им кажется, что они вершат благие дела. Один сжег свой дом, будучи уверенным, что в нем засела разведгруппа абвера. Хорошо, домашних не было дома. Семье другого не повезло – принял их за фантастических чудищ, набросился с топором, покрошил в капусту не только жену с тещей, но и маленьких детей. Этот случай произошел на прошлой неделе, в частном доме на улице Гвардейской. Одноногий фронтовик, вся грудь в орденах… Как судить такого человека, если он даже не понимает, что сделал? Моя бы воля – запретил бы продавать водку. Эти пациенты – буйные, к ним особое отношен