ие, особые условия содержания и лечения. По счастью, их не очень много. В основном тихо помешанные, те, кого раньше на Руси называли юродивыми. Совершают судорожные движения, встают на четвереньки, лают. Другие, наоборот, уходят в себя, теряют дар речи, перестают двигаться. Есть пациент – бывший сотрудник райкома комсомола, – ходит по больнице и собирает комсомольские взносы, вернее, думает, что собирает, все записывает в тетрадку, чертит таблицы, графики…
– Как же вы лечите их, доктор? (1cdeb)
– Как можем, – пожал плечами Мясницкий. – Квалификация персонала сомнений не вызывает, как и квалификация вашего покорного слуги… Юродивым не позволяют лишнего, как в прошлом, но над ними не издеваются. Это такие же советские люди, только больные. Смирительная рубашка не служит лечебным средством, как когда-то, применяется по необходимости. Электросудорожную терапию не используем – метод гестаповский, а эффективность не доказана. Раньше лечили сном – тоже полная глупость. Кормили снотворным, и больные спали сутками, будили, чтобы покормить. До революции в качестве воспитательной меры применяли сульфозин – раствор серы в масле. От этого варварского метода советская психиатрия давно отказалась. У больных поднималась температура, возникали жуткие боли в месте укола… Лечим в основном медикаментозно, к каждому больному ищем подход. Врать не буду, не всегда срабатывает. Кто-то отказывается принимать лекарство, тогда используем силу, вводим внутримышечно. Бесчеловечных экспериментов не проводим. Самый популярный диагноз – шизофрения. Лечится галоперидолом. Лекарство так себе, имеет массу побочек. Полагаю, вы видели, как умалишенные меняют позы, совершают резкие непроизвольные движения. У них плохой сон, тревожность, снижение мыслительной активности. Открою секрет, Павел Андреевич: это происходит не потому, что эти люди сумасшедшие. А потому, что таковы побочные явления от приема галоперидола.
– Сложно, – вздохнул Горин с понимающим видом.
– Да уж, непросто, но ничего, работаем. Рано или поздно жизнь войдет в колею, ситуация изменится… Простите, молодые люди, – доктор глянул на часы, – был рад поболтать, провести познавательную лекцию, но надо работать. Не переживай, Маша. И Игорь Леонидович пусть успокоится. Никто не умер. За твоей мамой будут наблюдать, выводить из опасного состояния. Полного выздоровления не обещаю, но, поверь, все будет хорошо…
Глава 8
Он не стал донимать расспросами расстроенную девушку, молча вел машину. Павел начинал ориентироваться в этом городе. Две центральные улицы – Ленина и Пролетарская, две перпендикулярные – Щорса и Октябрьская, а все остальное – фактически периферия, бараки и частные дома, разбросанные по обширной площади. Район, где проживали Душенины (а также Каплины и прочие достойные горожане), был единственным приличным в городе. Он требовал обновления, многие дома и объекты – реконструкции, однако здесь было приятно находиться. Восстановительные работы начинались именно отсюда. Полпути девушка молчала, потом вздохнула, решилась рассказать:
– Мы больше трех лет прожили в эвакуации… Моему брату Сереже было восемь, когда это случилось… Нас увозили в район станции Мги. Эвакуироваться в Ленинград было поздно, немцы уже отрезали дороги. Наши войска отступали, на дорогах творился хаос… Самолет пикировал на колонну, я его прекрасно помню, вижу, как сейчас, глаза пилота за очками – холодные, злорадные… Он выпустил очередь и взмыл в небо, долетев почти до земли… Мы находились в кузове – я, Сережа и мама. Отца не было, он задержался, обещал приехать позднее. Этот ужас никогда не забыть. В машине было много людей. Меня закрыл собой незнакомый мужчина, не намеренно, так получилось, в него попали пули… Людей косило, кто-то вывалился из кузова. Мама кричала, стала прикрывать собой Сережу. Потом оказалось, что опоздала, прикрывала уже мертвого… Маму ранило в обе ноги, водитель потерял управление, машина свалилась в кювет, перевернулась. Я потеряла сознание, очнулась от воя мамы. Нас вытаскивали из кучи тел, выжили несколько человек. Мама какое-то время была в сознании, билась в припадке, я никогда ее такой не видела. Она пыталась вытащить Сережу, но тот был мертв, его убил этот фашист на самолете… Но мама не понимала, пыталась привести Сережу в чувство, злобно кричала на тех, кто ее оттаскивал. Моя психика выдержала, ее – нет… Мы жили в тылу, мама лежала в госпитале, я ее постоянно навещала. Приехал отец, но он не мог долго быть с нами, работал в тамошних структурах по партийной линии, постоянно разъезжал… раны на ногах мамы зажили, но она стала отдаляться, сделалась замкнутой, чужой. Так и не смирилась с гибелью Сережи, это и повлекло расстройство психики. Все происходило постепенно, случались прояснения. Отец добывал лекарства, приводил докторов. Но состояние ухудшалось. Поначалу это было тихое помешательство, мама переставала узнавать людей. Срыв случился лишь однажды – и снова по вине самолета… Обычно не летали, а тут прошли прямо над домом. Она запомнила этот рев, когда на нас пикировал штурмовик, он связался в мозгу с гибелью Сережи. Только через неделю мама успокоилась, еще больше замкнулась. Иногда вставала, ходила по дому, делала какие-то дела. Вдовин освободили, мы решили вернуться – отцу предложили должность. Маму обманули, каюсь, убедили, что дома она увидит Сережу. Такое ощущение, что за это она возненавидела нас. Перестала разговаривать, реагировать на раздражители. У отца хорошие отношения с Иваном Валентиновичем, он разрешил держать маму дома. Но рецидив не исключал, постоянно говорил про это… В общем, для одних праздник, для других тихий ужас… А мой шрам, – Маша осторожно коснулась поврежденного участка лица, – тоже с того времени остался. Вылетела из машины, когда она перевернулась, очнулась – все лицо в крови…
– Практически не заметно, – пробормотал Павел. – Вашу внешность он не портит.
– Да, украшает. – Маша невольно улыбнулась.
Игорь Леонидович находился дома, метался, как волк по клетке. Он уже позвонил в больницу, переговорил с Мясницким. Спокойнее от этого не стал. Руки у Душенина были перевязаны, кровотечение остановилось. Он глотал горстями какие-то таблетки, мутнеющий взгляд остановился на серванте – и человек словно прозрел. Достал бутылку коньяка, поставил на стол.
– Благодарю, Павел Андреевич, что составили компанию моей дочери. Не откажитесь от угощения.
– Откажусь, Игорь Леонидович. – Павел не без сожаления оторвал взгляд от коньяка. – Служба, рабочий день еще не кончился. Давайте в другой раз.
– Хорошо, ловлю на слове. Заходите.
Маша проводила его до прихожей, тоже поблагодарила, опуская глаза.
– Вы же придете еще, Павел Андреевич?
Не торопился ли он отбрасывать прошлое? Весь день ловил себя на мысли, что ему приятно находиться рядом с этой девушкой. Горин скупо улыбнулся, пообещал заглянуть и заспешил на работу.
– И где нас носит в рабочее время? – ядовито осведомилась Кира Латышева, когда он, хлопнув дверью, ворвался в отдел. Женщина сидела за столом, заполняла бумаги, тщательно слюнявя карандаш. Куренной раздавил в консервной банке окурок, оторвался от окна.
– Явился не запылился…
– Сам отправил, Вадим Михайлович. – Павел поведал о драматических событиях в доме Душениных и о поездке в клинику.
– Страсти-то какие… – поцокала языком Кира. – Но в целом неплохо провел время в женском обществе, верно? – Женщина отложила карандаш и уставилась на коллегу с каким-то неуловимым смыслом.
– Дурдома нам только не хватало, – пробормотал Куренной. – Подальше бы от психов держаться. Хотя… – он скорбно поджал губы, – не зарекайся, как говорится, от сумы, тюрьмы и подобных богаделен…
– Нет уж, чур меня. – Кира поежилась. – Лучше пулю в сердце, чем эта растительная жизнь… В общем, внедряешься, Павел Андреевич. Хорошо, мы это всячески приветствуем.
– Может, сменим тему? – Павел начал злиться. – Есть подвижки по Каплиным и отцу Мефодию?
– Не поверишь, но есть, – хмыкнул Куренной. – Нашли машину, на которой злодеи прибыли к дому Каплиных, а потом увезли их в лес.
– Серьезно? – насторожился Горин. – Ее не сожгли, не утопили?
– Нет, ее просто бросили – на пустыре вблизи Заводской улицы. Номера сняты. Серый ГАЗ-М1 – пожилой, побитый, но на ходу. Машину нашли на краю оврага за свалкой. Бдительные граждане позвонили куда следует. Группа прибыла на место. Ключ зажигания не нашли – преступники решили не упрощать нам жизнь. Но умельцы завели машину, замкнув нужные провода. При запуске двигатель издает странный звук на высокой ноте. Также в работу мотора вмешивается характерный посторонний шум – вышел из строя водяной насос.
– Да, это она, – встрепенулся Горин. – Вспомним показания гражданина Платонова…
– И без тебя вспомнили, – отрезал Куренной. Злорадно оскалилась Кира. – Оперативники сработали быстро, опросили население. Большинство пожимает плечами, пользу принес лишь один пьющий гражданин, который позапрошлой ночью не дотянул на бреющем до дома, рухнул в кусты…
– А говорят, что водка вредна, – подметила Кира. – Как бы мы работали без этих алкашей? И какая отсюда мораль?
– Водка полезна, – хмыкнул Куренной. – Впрочем, государство и без нас наращивает производство этого замечательного напитка. Дело происходило позапрошлой ночью в предутренней мгле. Из машины вышли трое или четверо, спустились в овраг и пропали. Человека допрашивали тщательно, но что с него взять? Еще не протрезвел, в глазах двоилось. Точное число людей сказать не может – далеко это было, вроде бы мужчины… Других очевидцев не нашли, спасибо и на этом. Машину угнали ранее – из частного гаража в поселке Гольцово. Это в пяти верстах от Вдовина. Владелец транспорта – глава тамошнего сельсовета не в шутку занемог и несколько дней не открывал гараж. Сегодня открыл и удивился, сообщил об угоне в поселковое отделение. Тамошняя милиция отчиталась: сотрудники опросили жителей близлежащих домов, ничего не видели, не слышали.
– Это понятно, – вздохнул Горин. – Преступники действуют продуманно. Отпечатки пальцев в машине сняли?