– Госбанк они охраняют?
– Нет… Точно нет. В банке своя система, но под твое описание не подходит. Списанные по болезни военные, милиционеры на пенсии… Вохровцы – замкнутый коллектив. Работают посменно. База – в бывшей гостинице «Маяк» на Крылова. Особо не пьющие – во всяком случае, не злоупотребляют, что уже подозрительно. На днях поймали вора – забрался в кабинет второго секретаря, вскрыл фомкой сейф. Наказали своей властью – всыпали сто горячих, потом в милицию сдали. Этот бедолага ходить не мог, вся задница горела. И не докажешь мужикам, что самосуд – это плохо. Вроде их задача – стеречь кассиров в дни выдачи зарплаты. Но ночью на кирзаводе их что-то не видели…
«Потому что в масках были», – подумал Павел.
– Есть другие кандидаты?
– Студенты из Ленинграда свинарник строят в поселке Вишенка, – вспомнил Куренной. – Это рядом с городом, на юго-востоке. Пешком до центра за полчаса дойти можно. Обычные студенты, летом трудятся на стройках народного хозяйства, зимой сидят на лекциях.
– Кто такие? – насторожился Горин.
– Договор у них с исполкомом. Рассчитывают копеечку получить. Покойный Золотницкий проверял студентов. Трудятся ударно, по вечерам выходят в город, с девчонками знакомятся, выпивают. Но вроде в меру. На вид сознательные, комсомольцы. Считаешь, следует проверить?
– В первую очередь. Перевертышей в наше время развелось…
– Хорошо, проверим. Есть рыболовецкая артель на Чудском озере. Недавно организована – под полным контролем городских властей. У них баркас, выходят в озеро, забрасывают сети. Улов принимает райпотребсоюз, а мужикам перепадает неплохая оплата. Эдакие просоленные мужики, слова лишнего не скажут. Живут в своем мирке, употребляют крепко – хотя и не в ущерб работе. Проживают в поселке Устянка на берегу озера – в отдельном бараке. От деревни до городских окраин – километра полтора.
– Западная окраина – это улица Камышинская, где напали на патруль? – прикинул Павел.
– Примерно. Эту публику тоже проверяли по нашему ведомству, ничего подозрительного не выявили.
– А что такое «полный контроль городских властей»?
– Как обычно. – Куренной засмеялся. – Приехали, посмотрели, сверили бумаги. Через месяц еще раз приехали, красотами полюбовались, рыбкой затоварились. А рыбка на озере знатная: ряпушка, налим, сиг, судак, окунь с лещом… То есть реального контроля за этими работягами нет. Верим мы безоговорочно в сознательность граждан. А потом удивляемся, когда они нас резать начинают…
– Приличный объем работы, – оценил Горин, – всех объездить, присмотреться, опросить под благовидным предлогом. А если еще кого вспомнишь – то и за месяц не управимся.
– Через месяц, если так пойдет, нас выведут на площадь и показательно расстреляют, – мрачно напророчил Куренной, – дабы знали, как не надо работать. И это не фигура речи…
– Закурились уже, – приоткрылась дверь, выглянула Наталья. – Фу, дышать нечем. Мужчины, вы на работе про работу говорить не пробовали? Чай остывает.
– Идем, милая, – спохватился Куренной. – Увлеклись мы что-то. Давай еще по одной, чайку – и топай домой, дай мне с женой побыть…
Глава 11
Утром в кабинете надрывался репродуктор: Москва, Красная площадь, части и соединения к проведению Парада Победы Советского Союза над фашистской Германией готовы! Вся страна припала к радиоприемникам и уличным громкоговорителям. Парад принимал маршал Жуков, командовал войсками маршал Рокоссовский. Специально для праздника из Берлина доставили знамя Победы, водруженное над рейхстагом. Строем проходили сводные полки, вражеские знамена и штандарты бросали на брусчатку перед Мавзолеем. Десятки тысяч военнослужащих чеканили шаг – рядовые, офицеры, генералы, маршалы. Захлебывались от волнения радиоведущие, описывая великое событие. А вся страна это зримо представляла. Прервали работу предприятия и организации, люди замерли в трепетном благоговении…
Телефонный звонок был так некстати. Звонил дежурный. Куренной выслушал, хмуро уставился на замолчавшую трубку, отыскал взглядом Горина.
– Снова звонила Мария Душенина. Ты ей нужен. В психиатрической больнице покончила с собой ее мать… Давай по-быстрому, одна нога здесь, другая там. Разберись. Шефер тоже подъедет – для порядка, так сказать…
Горин бросил машину у больничной ограды, взлетел на ступени, ворвался в холл. Маша и Душенин уже были здесь. Игоря Леонидовича трясло, он едва сохранял спокойствие, обнимал дочь. Маша плакала, размазывала слезы кулачками. Увидела Горина, дернулась к нему, схватила за руку.
– Почему? Я не понимаю… Как такое случилось?
Помощница Мясницкого Клара Ильинична – миловидная, широковатая в кости женщина – что-то сбивчиво объясняла Душенину. Она волновалась, то бледнела, то покрывалась румянцем. Замолчала, когда подошел новоявленный «друг семьи».
– Что произошло, Клара Ильинична? Доктор Мясницкий в курсе?
– Да, конечно, у Ивана Валентиновича был вчера тяжелый день, он с коллегами прибыл из Пскова уже под утро. Позвонил мне, сказал, что падает с ног и утром задержится часа на три… Но такое произошло… Он уже здесь, прибыл полчаса назад. Мы ничего не трогали там… где это произошло… В милиции сказали, что отработают криминалисты и только потом можно будет… снять тело…
Навзрыд заплакала Маша, смертельно побледнел ее отец.
– Извините, – взмолилась Клара Ильинична. – Мы закрыли палату на ключ, ничего там не трогали.
– Мы можем туда пройти? – пробормотал Душенин. – Почему нас не пускают? Что у вас происходит? Иван Валентинович клятвенно заверял, что с моей женой ничего не случится.
– Мы не можем вас пока пустить, Игорь Леонидович… – Женщина не знала, куда деть руки. Чувство вины ее буквально разрывало. – Хоть режьте, Игорь Леонидович, но нельзя… Пройдите к Ивану Валентиновичу, поговорите с ним, если не хотите ждать в холле… А вы – пойдемте. – Она стрельнула глазами. – Вы же из милиции, верно?
Женщина почти бежала, шурша больничными тапочками. Павел едва поспевал за ней.
– Просто ужас, – бормотала Клара Ильинична. – Не припомню такого, товарищ Горин… Я правильно запомнила вашу фамилию? Товарищ Мясницкий дал четкие инструкции: Елена Витальевна – особая пациентка, ей следует уделять повышенное внимание. Он лично установил набор препаратов и последовательность приема. Пациентка успокоилась уже через несколько часов с начала терапии. Адекватно реагировала на окружающую обстановку, отвечала на вопросы персонала. С ней беседовал Иван Валентинович. Сделал вывод: пациентка склонна к депрессии, но рецидива быть не должно – при условии выполнения предписаний. Я лично видела, как Елена Витальевна возвращалась к жизни. Она поела, спокойно реагировала на присутствие санитаров. Да, она ничего не чувствовала, эмоции подавили, но Елена Витальевна вела себя так, как вел бы любой человек на терапии. Мы перевели ее в другую палату – тоже одноместную, но комфортную, с собственным санузлом. Она же особый пациент… За ней наблюдали, но, увы, не каждую минуту. Ремни не использовали – зачем? На окнах решетки, острые предметы отсутствовали. Видимо, санитары что-то упустили… Иван Валентинович удивлялся: ему доложили, что пациентка сидит на кровати и загадочно улыбается… Потом их насторожило, что она слишком долго находится в туалете, решили войти… Проходите, пожалуйста… – Клара Ильинична отперла ключом дверь палаты. – Хотя нет, постойте, лучше я войду первой…
Палата действительно была приличной – с кроватью, тумбочкой, шторами на окнах. На ум пришли «особо важные персоны» – секретари райкомов, председатели советов народных депутатов… Кровать была укрыта покрывалом – небрежно, просто набросили. Дверь в санузел была приоткрыта. Туалет небольшой, без душа, унитаз, прикрученный к стене сливной бачок. Ничего не оторвешь, никаких острых углов. Под потолком проходила вмурованная в стены труба. Этого хватило… Зрелище было печальным. Женщина в длинной ночной сорочке (очевидно, домашней) висела в петле. Ноги не доставали до крышки унитаза. Голова склонилась набок, глаза налились кровью. Руки покойницы висели плетьми.
Павел попятился, наступил на ногу Кларе Ильиничне. Женщина ойкнула, отступила. На ней лица не было.
– Вот такой ее и нашли… примерно час назад… На двери оконце, санитар посмотрел – больной не было, видимо, ушла в туалет. Через несколько минут снова посмотрел, вошел в палату удостовериться, что с пациенткой все в порядке…
– Ничего не трогали?
– Да боже упаси… Как увидела, кинулась звонить Ивану Валентиновичу.
– Что, по-вашему, случилось?
– Повесилась, вы не видите? – Женщина подавила истерические нотки. – Извините… В обязанности санитаров не входит постоянно следить за больными. Это физически невозможно. Она порвала простыню на полосы, скрутила их, связала, накинула на трубу… Не знаю, товарищ Горин, что еще сказать, просто нет слов… – Клара Ильинична замолчала.
– Игорь Леонидович, не надо сюда заходить, не пускайте Машу, умоляю вас… – прозвучал знакомый голос, открылась дверь.
Доктор Мясницкий вошел в палату, закрыл за собой дверь. Он был темнее ночи, губы у него дрожали. Доктор не выспался, еще не брился. Искоса глянув на присутствующих, он шагнул к санузлу, распахнул дверь, издал тяжелый вздох, похожий на стон. Прозвучало приглушенное ругательство. Снова покосился, буркнул: «Извините». Он не стал заходить, отступил. В дверной щели было видно посиневшее лицо висельницы.
– Клара Ильинична, дорогая, как вы это допустили? – У доктора от волнения просел голос. – Вы должны рассказать… Дьявол, не спал всю ночь, эти утомительные переезды… Я буду у себя, нужно выпить крепкого чая. Постараюсь увести отсюда Душениных.
Он вышел из палаты, даже не скрывая своей взволнованности. В коридоре шумели, доносился срывающийся голос Маши. Потом шум усилился, вошел эксперт Шефер с помощником.
– Доброе утро, – буркнул Борис Львович, бросая на кровать чемоданчик. – Цинично прозвучало, вы уж не подумайте…
Праздничного настроения, невзирая на Парад, не предвиделось. Шефер заглянул в санузел, покачал головой. Потом откинул покрывало, уставился на изорванную простыню.