изм уже пал, но образовавшееся дикое буржуазное государство все равно потребуется переделывать во что-то более человекообразное.
Наступила тишина. Артанский князь переглянулся с Коброй, а потом и с Анной Струмилиной.
– В общем, мне нравится ход ваших мыслей, Сосо, – сказал он после безмолвного обмена мнениями, – а детали этой операции можно обговорить позже. А пока добро пожаловать в команду, товарищ… Бесоев. Пусть это громкое в некоторых мирах имя послужит вам псевдонимом, чтобы в Основном Потоке зря не пугать людей фамилиями «Джугашвили» и «Сталин». А сейчас мы должны заняться текущими делами. Лилия!
Хлоп! И вот возле стола стоит мелкая божественность собственной персоной, в древнегреческом хитончике и с нимбиком над головой. Непривычного человека такие появления могут довести до икоты, но Сосо даже глазом не повел.
– Слушаю тебя, папочка, – спросила она, сдувая со лба непослушную челку.
– Вот этого человека, – Серегин указал на Сосо, – необходимо обследовать и выработать рекомендации по лечению…
– Но, товарищ Серегин, – возразил тот, – я абсолютно здоров…
– Не протестуйте, товарищ Бесоев, – твердо сказал Артанский князь, – вы же сами выразили желание отправиться с нами по мирам, а это дело неизбежно начинается с медкомиссии. Такой уж у нас порядок. Потом вами займутся отец Александр, Дима-Колдун, Анна Сергеевна и наш главный специалист по иконам стиля мисс Зул. Мне не нужно делать из него слащавого красавчика, но надо добиться, чтобы, когда он будет входить в Зимний дворец, ни одна собака не посмотрела на него второй раз. Выглядеть он должен молодо, прогрессивно, и в то же время абсолютно надежно. И вообще подберите этому человеку несколько ходовых образов, которые он в случае необходимости мог бы менять как перчатки. На этом пока все, Сосо, вперед, потому что время не ждет…
Шестьсот тринадцатый день в мире Содома. Утро. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Силы.
Серегин Сергей Сергеевич, Великий князь Артанский.
Отправив Сосо на комиссию, я вернулся к вопросу рабочего соглашения. Поскольку прочие мои гости ни разу не относились к категории властителей, то и поселили их в Башне Мудрости по соседству с Птицей и ее гавриками.
Еще с вечера с помощью Мэри, которая всегда знает, «сколько вешать в граммах», им удалось утрясти основные положения разрабатываемого документа. Но первым делом, просмотрев черновик, который перед переговорами набросал товарищ Стопани, я вычеркнул оттуда наиболее провокационные политические моменты, излагая свое мнение по пунктам.
– Чтобы на предприятиях можно было легально организовывать профсоюзы и кассы взаимопомощи – с этим я согласен, – сказал я, – а вот полная свобода стачек может обернуться тем, что их начнут использовать в конкурентной борьбе: например, Ротшильды против Нобелей. То же самое со свободой прессы. У вас одна типография, а у капиталистов их десятки. И в первую очередь на поверхность «свободной» прессы всплывет самая гнусная националистическая и религиозная пропаганда, натравливающая рабочих друг на друга. А вам, большевикам, оно надо?
– Сергей Сергеевич, вы имеете основания для таких утверждений? – с озабоченным видом спросил у меня Стопани.
– Разумеется, – ответил я, – таковых случаев у нас там, «наверху», в прежние времена был вагон и маленькая тележка, особенно по части националистической пропаганды, хотя и заказных забастовок тоже хватало. И уж тем более вам не стоит требовать низвержения самодержавия и созыва Учредительного собрания на основании всеобщего и тайного избирательного права. Первое означает объявление войны императору Михаилу и, соответственно, мне, а я в таких случаях бываю беспощаден. Моя задача – не допустить Смуты и краха государства, и я ее выполню, даже если придется оторвать множество упрямых голов. Второе… скажем честно, ваша партия сейчас далеко не в том состоянии, чтобы выигрывать парламентские выборы. Опять же, как и в случае со «свободной» прессой, данное требование преследует интересы крупного капитала. У кого есть деньги на проведение избирательной кампании, тот и будет заседать в Государственной Думе, или как там может называться российский парламент. А вам зачем этот геморрой, если и без того вас зовут принять участие в переустройстве политической системы Российской империи в социально-ответственном направлении? И последнее политическое требование – о включении Первого мая в число общегосударственных праздников – я тоже поддерживаю, но предъявлять его следует не бакинским нефтепромышленникам, а вашему государю-императору Михаилу Александровичу.
– И кто же эти требования предъявит? – спросил Стопани. – Неужели вы сами?
– Да нет, – ответил я, – это сделаете вы, Александр Митрофанович. Только не здесь и несколько позже. Подробности потом, когда мы закончим с вашей бакинской историей. Так что требование низвержения самодержавия и созыва представительского органа, выбрасываем во тьму внешнюю, ибо сие не в ваших интересах, а все остальное откладываем в отдельный список. Утрясанием с вами всех чисто экономических вопросов будет заниматься госпожа Мэри. А с ней не забалуешь. Это касается как вас, так и господ нефтепромышленников.
А сегодня утром я принес на финальное заседание комиссии протоколы допросов, снятых с братьев Шендриковых, господина Фейгля и полицмейстера Деминского. За ночь герр Шмидт, работая как стахановец, раскрутил эту компашку по полной программе.
– Вот, полюбуйтесь, – сказал я, – образчик заказной забастовки. Господа Ротшильды платят не такую уж и большую сумму, а братья Шендриковы обязуются организовать забастовку с беспорядками, погромами и поджогами нефтяных вышек у конкурентов. При этом власти в лице господина Деминского обязуются не препятствовать этому безобразию, ибо имеют с денежного пирога свою долю. В основном акция нацелена против предприятий господина Манташева и товарищества братьев Нобель, но при этом рикошетом достанется и остальным. А потом господа Ротшильды пойдут скупать собственность конкурентов. Налетай – подешевело. А все почему? А потому, что доведенного до отчаяния голодного человека легко подбить на что угодно… Поэтому, господа нефтепромышленники, подписываем предложенное вам коллективное соглашение, а потом исполняем его до тех пор, пока государь Михаил Александрович не издаст на эту тему соответствующие законы, что случится в самом ближайшем будущем…
– Мы-то подпишем, – проворчал господин Манташев, – уж очень хорошо вы нас убеждали. Но что будет с теми нашими коллегами, которые откажутся это делать?
– Тогда на их предприятиях произойдет забастовка, – отрезал я, – братьев Шендриковых в вашем мире уже нет, так что все будет культурно и цивилизованно, без погромов и поджогов. При этом мы с вашим государем-императором скинемся на поддержку забастовщиков, а полиция не будет вмешиваться в процесс. В том же случае, если хозяева нефтепромыслов наймут для разгона забастовки каких-нибудь бандитов, то все причастные к этому делу быстро умрут, а нефтепромыслы окажутся секвестрированы в казну. И то же самое произойдет, если господа упрямцы дотянут до момента выхода в свет новых трудовых законов. Тогда они просто станут государственными преступниками со всеми вытекающими из этого последствиями.
– Ну хорошо, господин Серегин, – сказал Манташев, поставив свою подпись под соглашением и передав бумагу дальше, – а теперь скажите, что будет с моим сыном?
– Ничего особенно страшного с вашим сыном не случится, – ответил я, – он уже большой мальчик, который, к несчастью, вырос невоспитанным засранцем. И уж точно ему ни в коем случае не стоило связываться с эсеровскими боевиками. Но сейчас это все уже неважно. Мы его вылечим от последствий ранения, а потом наложим небольшую епитимью. Ставка стандартная – сто зачатых от него детей.
– Детей? – переспросил Манташев, ошалело моргая.
– Вот именно, детей, – подтвердил я, – мальчиков и девочек. Ваш сын – не самый плохой представитель мужской половины человечества, а мои воительницы не желают рожать от кого попало. Амазонки на него, конечно, не купятся, этим в качестве отцов подавай не иначе как богоравных героев, но вот остроухие от такого папаши будут в восторге. Так что немного потрудится ваш Левон племенным жеребцом и вернется обратно в отчий дом, обремененный новыми впечатлениями. И не думайте, что я выдумал для него что-то особенное. Некоторое время назад у меня в той же роли трудились генералы и маршалы Наполеона Бонапарта, угодившие в наш плен. Но там были настоящие герои, а ваш сын – просто красавчик, поэтому и котироваться он будет пониже, примерно как Анна четвертой степени по сравнению с крестом Святого Георгия…
– Невероятно! – звонко воскликнула Бобровская-Зеликсон, быстро-быстро мотая головой. – Вместо орденов вы награждаете своих солдаток детьми. Ничего более шокирующего я в жизни не слышала!
– А вы, Цецилия Самойловна, разве еще не поняли, что в каждой избушке свои игрушки? – устало сказал я. – Этих женщин родили и вырастили в специальных питомниках ради бесславной смерти за интересы их хозяев. Я не только дал им свободу и вернул человеческое достоинство, но и стараюсь удовлетворить их самые насущные нужды. Возможность родить ребенка от хорошего отца – это, по их мнению, одно из первоочередных прав свободной воительницы. И я в меру возможности, чтобы не снижать боеспособность своей армии, обеспечиваю им реализацию их страстных желаний.
– Но кто же потом обеспечивает этих детей? – спросила Бобровская-Зеликсон. – Неужели бедные матери вынуждены сами справляться со всеми проблемами?
– Ну почему сами, – хмыкнул я, – для этого у меня в войске имеются детские ясли с няньками и кормилицами, снабженные всем необходимым. В свободное от службы время матери посещают своих детей и занимаются их воспитанием. Когда дети немного подрастут, у нас появятся детские сады и школы. Если есть желание увидеть, как устроено нормальное социалистическое государство в плане охраны материнства и детства, я могу попросить кого-нибудь показать вам это. А теперь я попрошу вас закрыть тему личной жизни моих воительниц, ибо к нашим сегодняшним делам отношения она не имеет. Как я понимаю, все члены комиссии подписали составленное соглашение – а значит, нам пора отправлять в Баку. Там люди тоже, знаете ли, ждут, оставаясь пока в полном неведении о том, получилось у нас что-то или нет.