– Знаете что, милочка… Наш разговор выходит за рамки беседы, которую можно вести в присутствии детей. Главное – вы увидели, что ваши племянницы живы, здоровы и благополучны, чего и вам желают. Все дальнейшие вопросы – только в тесной компании между мной, тобой и Анной Сергеевной. Еще при желании можно позвать к нам Анастасию, Лилию и мисс Зул и, не откладывая дела в долгий ящик, устроить тебе экспресс-консилиум… А тут, как и всегда в подобных случаях, старшим на хозяйстве остается Его Высочество британский принц-консорт Альберт-Эдуард… Сэр, не будете ли вы добры немного побыть пастырем для подрастающего поколения?
И только тут я заметила пожилого джентльмена, одетого по британской моде примерно пятидесятилетней давности, скромно стоящего в углу.
– Разумеется, госпожа Кобра, я выполню вашу просьбу, – по-английски произнес он, – тем более что это совсем не сложно.
Потом его взгляд обратился в мою сторону, и, приподняв цилиндр, он сказал:
– Здравствуйте, сударыня, я и в самом деле супруг отставной королевы Виктории Альберт-Эдуард, а вы, как я понимаю, дочь лучшего друга моего старшего сына… Можете мне поверить: в этом странном месте вы можете встретиться с самыми разными людьми, большинство из которых давно умерли, а некоторые еще не родились. Так что ступайте за мисс Коброй и мисс Анной, и будьте уверены – все, что они вам скажут, является правдой, правдой и только правдой. Эти люди могут разгромить вашу армию, свергнуть вас с трона и приговорить к изгнанию в далекие дали, но они никогда не будут вам лгать.
– Идем! – сказала госпожа Кобра, и я пошла за ней, усилием воли переставляя непослушные ноги. При этом в моей голове билась только одна мысль: «Выпустите меня отсюда, верните в мой маленький уютный мирок, где я могла бы существовать, отгородившись как от постылого супруга, так и от страшного и ужасного внешнего мира…»
Шестьсот четырнадцатый день в мире Содома. Вечер. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Мудрости.
Анна Сергеевна Струмилина. Маг разума и главная вытирательница сопливых носов.
Когда Ника сказала, что для продолжения разговора нам нужно пройти в мой рабочий кабинет, Ольгу тут же стала бить крупная дрожь. Она была испугана, и этот испуг был сродни тому, какой каждый нормальный человек испытывает, когда у него под ногами неожиданно раскрывается бездна. Всего несколько слов, сказанных Ольгой-младшей – и привычный мир моей пациентки разлетелся вдребезги, рассыпаясь мелкими осколками.
– Анна Сергеевна, голубушка… – стуча зубами, сказала она, когда я усадила ее на стул, – я ничего не понимаю. Скажите же, наконец, пожалуйста, кто вы такие, и почему с такой бесцеремонностью вмешиваетесь в нашу жизнь? Мой милый братец Мишкин, раньше такой тихий и скромный, после того как побывал у вас в этом Тридесятом царстве, стал не похож сам на себя. Едва увидев Петра, он ударил его кулаком в лицо…
– И правильно ударил, – с нажимом сказала Ника. – Твой так называемый муж, Ольга – сволочь, каких мало. Если бы на минутку воскрес твой отец, то это существо пришлось бы очень долго отскребать от стенки.
– Погоди, Ника… – сказала я, – Петр Ольденбургский, конечно, большая сволочь, но зачем же кулаками размахивать? Ты можешь представить себе Серегина, который бы бил морду в частном порядке хоть кому-либо?
– Могу, – заявила она, – последним пострадавшим от Батиных кулаков был миляга Арес. Но того сразу после драки сразу утащили хоронить, ибо он был мертв как бревно. С нашим Командиром шутки плохи.
– Арес – это особый случай, – парировала я, – Серегин его бил, защищая от издевательств и побоев слабую женщину, а не для повышения своей самооценки. И убил тоже не для того, чтобы показать свою крутость, а для предотвращения тяжких последствий.
– Последствия все же наступили, – хмыкнула Ника, – но тяжкими они были совсем не для нас. Если бы Батя не завалил этого козла, а Афина не передала бы ему энергооболочку Бога Войны, то мы до сих пор шарахались бы по миру Подвалов, отыскивая выход из того места, куда до того был только вход.
Слушая наш разговор, Ольга от удивления даже забыла, как стучать зубами.
– Анна Сергеевна, госпожа Кобра, – дрожащим голосом спросила она, – простите, я не понимаю… как господин Серегин мог убить Ареса – ведь это же мифический персонаж?
– Поверь мне, – усмехнулась Кобра, – через три тысячи лет твое имя тоже либо совершенно сотрется из людской памяти, либо ты превратишься в такого же мифического персонажа, как и боги древних эллинов. Второе, кстати, совсем не исключено, ибо в тебе есть искра потенциала, которую еще можно раздуть в бушующее пламя…
– Да, – подтвердила я, посмотрев на Ольгу внимательным взглядом, – если бы внутренняя слабость твоего брата Михаила оказалась неизлечима, то мы обратили бы свое внимание на тебя. В тебе нет зла, и в то же время внутри у тебя имеется железный стержень, просто ты пока не знаешь, как на него опереться.
– У меня внутри железный стержень? – удивленно спросила Ольга.
– Да, у тебя! – ответила я. – Или ты уже не дочь своей матери? Но только она умеет и любит манипулировать людьми, а тебе такие методы претят. В нашем прошлом этот стержень помог тебе пережить все испытания и не сломаться, хотя это была далеко не самая счастливая жизнь.
– Анна Сергеевна, милочка… – простонала Ольга, – вы говорите загадками, и я вас опять не понимаю, ведь вы не ответили толком ни на один мой вопрос…
– Мне кажется, – сказала я, обращаясь к Нике, – что Ольга достойна того, чтобы знать о нас все. Несмотря на то, что сейчас она выглядит просто как испуганная девочка, внутри она значительно больше, чем снаружи, и должна иметь право выбора, оставаться ей в этом мире или, подобно Сосо, уходить с нами наверх.
– Тогда придется рассказывать все, начиная с самого начала, – озабоченно ответила Ника, – а это долго.
– Ничего, – сказала я, – время у нас есть. Это Серегин должен спешить, чтобы успеть перебить тапком всех тараканов, пока они окончательно не загадили этот мир, а нам торопиться некуда.
– Хорошо, Птица, – согласилась Ника, усевшись на стул и закинув ногу на ногу, – я постараюсь сдержать свой темперамент и никуда не спешить. Скорее всего, ты права, и овчинка и в самом деле стоит выделки…
Я щелкнула пальцами – и в воздухе прямо перед Ольгой завис высокий стакан, до краев наполненный искрящейся живой водой.
– Выпейте это, моя дорогая, – сказала я, – и приготовьтесь слушать нашу историю. Эта вода заряжена флюидами усиленного внимания и доброй толикой адаптогенных заклинаний, чтобы суметь понять и принять вещи, которые иначе показались бы невероятными, да и просто невозможными.
Ольга какое-то время смотрела на парящий в воздухе стакан, потом взяла его дрожащей рукой – и, сначала медленно и с опаской, мелкими глотками, а потом все быстрее и быстрее, осушила до дна.
– Ну вот и хорошо, Ольга, – кивнула я. – А теперь слушайте. Все началось в далеком мире, отстоящем от вашего более чем на сто лет тому вперед. Жизнь там для вас была такой же чуждой и непонятной, как у каких-нибудь обитателей Марса. Это мы про вас знаем очень многое, если не все, а вы про нас – ничего. А все потому, что на протяжении двадцатого века Россия пережила две величайших геополитических катастрофы, сравнимых только со Смутным Временем, и одну Великую Войну, по сравнению с которой нашествие Наполеона кажется обыкновенными маневрами – и все это изменило нас до неузнаваемости…
Я рассказывала, и перед моей слушательницей развертывались картины наших приключений. Иногда, если речь шла о событиях, которым я сама не была свидетелем, на помощь приходила Ника. Ольга слушала внимательно, не перебивая и почти не задавая вопросов, и несколько раз по ходу нашего повествования с небес грохотал отдаленный гром. Ни с кем из наших гостей мы прежде так не откровенничали. Наверное, все дело в том, что и я и Ника почувствовали в Ольге родственную душу, человека, опередившего свое время.
Когда наш рассказ закончился, на улице уже царила ночь с яркими звездами на темном небе, а с танцплощадки приглушенно доносились звуки духового оркестра.
Ольга сложила ладони перед грудью и долго молилась; по щекам у нее текли слезы, и время от времени она чему-то кивала. Мы с Никой терпеливо ждали. Даже неопытному человеку было бы понятно, что это не обычная односторонняя молитва: там, на Небесах, Ольгу слышат и отвечают.
Закончив молиться, наша гостья утерла слезы платочком, который подал невидимый слуга, а потом сказала:
– Спасибо вам, мои дорогие, что были со мной откровенны. А то я уже и не знала, что и думать. Уж очень страшно со стороны выглядит господин Серегин – непререкаемый и неумолимый, будто Верховный судия. Для одних, гонимых и обиженных, он готов исполнить самые сокровенные мечты, других он низвергает в прах, не слушая никаких оправданий.
– А ты что думала, Ольга, когда ломают мир об колено, выправляя его на истинный путь – это весело? – вздохнула Ника. – Нет, это страшно и жестоко – да так, что бывалые генералы не верят, что такое вообще может быть. А в случае внутренней Смуты это еще и тягостно, ведь приходится резать по живому без наркоза, невзирая ни на какую боль. А ваш мир трудами твоего брата Николая оказался на самом краю кровавого болота. Потому-то Батя торопится и рубит сплеча. Еще немного – и спасать Российскую империю было бы поздно, пришлось бы строить первое в мире государство рабочих и крестьян. А это такая кровавая маета на несколько лет…
– Но почему?! – воскликнула Ольга и осеклась.
– А потому, – мрачно ответила Ника, – что ровно через месяц по вашему счету должно было случиться одно омерзительное событие, именуемое Кровавым Воскресеньем. Это когда один козел-псевдореволюционер повел многотысячную мирную манифестацию под церковными хоругвями и царскими портретами приносить петицию твоему брату Николаю, а другие властьимущие козлы, действующие с ним заодно, отдали приказ стрелять в безоружный народ залпами из винтовок. В результате несколько сотен убитых и