больше тысячи раненых. Пуля – она и в самом деле дура, и не разбирает, кто перед ней: мастеровой, женщина или ребенок. А твой брат попросту умыл руки, смывшись в Царское Село, хотя все эти люди шли именно к нему, чтобы рассказать о своих бедах и проблемах. Батя у нас – Защитник Земли Русской, а не сословной монархии, и уж тем более не Дома Романовых, и его реакцию на расстрел безоружных русских людей русскими же солдатами ты можешь представить себе сама. Когда к Небесам вздымается пламя Благородной Ярости, мы просто перестаем считать отрубленные головы безумцев, решивших, что они превыше Божеского Закона Справедливости, и могут править как похощет их левая нога.
– Но это же ужас… – приложила Ольга ладони к щекам, – как только Ники такое мог допустить?
– Ты уж поверь мне, допустил, – сказала Ника, – при этом о предстоящем шествии и о предерзостном содержимом петиции в Петербурге знала каждая собака, а вот о том, что твой брат удрал в Царское Село, оставив за себя дядю Владимира, было известно узкой кучке лиц. Одни хотели поднять народ на царя, который глух к людским нуждам, а другие – урезать царскую власть за счет создания представительского органа, а при возможности и попереть твоего брата с трона. Именно поэтому мы вежливо попросили Николая отойти в сторонку, подать в отставку и не отсвечивать, а Командир, чтобы приучить вашу элиту жить по-человечески, сейчас мечется по вашему миру, рубит головы Гидре и заливает отрубленное горящим керосином. Ваш дядя Владимир вкупе с теткой Михень и их отпрысками уже сидит у нас в зиндане, но это только верхушка айсберга. А тебе, Ольга, предстоит решить, с кем ты будешь в этой войне за будущее России: с нами и твоим братом Михаилом или с теми, кто желает разжечь на Руси смуту.
– Конечно же, я с вами! – взмахнула руками Ольга. – Смуту непременно нужно остановить. Но что при этом могу сделать я?
– А вот об этом мы поговорим завтра, – сказала я. – А сейчас вам нужно отдохнуть. Я покажу вам вашу комнату. И если вам что нужно, то не стесняйтесь, просто подумайте об этом – и местные невидимые слуги тут же выполнят ваш заказ. Если нужно, подадут ужин в постель, или, если захотите, почешут пятки. Идем.
Шестьсот четырнадцатый день в мире Содома. Поздний вечер. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Силы.
Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский.
Особа, сидящая передо мной, выглядела как старая высохшая ведьма. На глаз ей лет семьдесят, если не больше. Пару недель назад по нашему счету, когда мы только начали свою Порт-Артурскую эпопею, разъезд амазонок в мире Подвалов обнаружил ее, одетую в поношенный синий спортивный костюм, бесцельно бредущую по степи, куда глаза глядят, бормоча вперемешку русские и немецкие ругательства. После случая с танковым полком я договорился с Кибелой и Великим Магистром тевтонов Густавом де Мезьером, что всех, кто выпадет на их головы из Верхних миров, они, не мешкая, должны доставлять в наше распоряжение в целости и сохранности, кто бы это ни был. Плата – десять солидов, пополам: амазонкам и в орденскую казну. Так что амазонки не стали убивать безумную старуху, а накинули на нее аркан, скрутили за спиной руки и посадили на заводную лошадь, на манер Всадника без Головы. Через несколько дней на пограничном торговом посту они передали пленницу отряду черных улан и получили за нее свои кровные пять солидов, на чем их роль себя исчерпала.
Старший отряда пересадил эту особу на свою лошадь таким же образом, выделил двух всадников для сопровождения и приказал на рысях гнать в Тевтонбург. В тамошнем гестапо сразу распознали в недобровольной гостье соплеменницу, и попробовали было аккуратно ее допросить, но, не добившись ничего, кроме безумного смеха, специфических русско-немецких армейских ругательств и имени «Бригитта Бергман», умыли руки, передав подследственную в руки моего адъютанта Гретхен де Мезьер. Едва увидев Гретхен, обмундированную подобно офицеру Советской армии, фрау Бергман прекратила заниматься своим любимым делом (то есть изрыгать ругательства), и остаток пути до нашей базы в заколдованном городе проделала в полном молчании, лишь настороженно вертя по сторонам взлохмаченной седой головой. Но привели ее не в тюрьму, в объятия герра Шмидта, а в приемный покой госпиталя. Там ее раздели, осмотрели и на несколько часов замочили в живой воде. А по одежде удалось установить период, из которого бабушка свалилась в мир Подвалов – последняя четверть двадцатого века.
По заключению Лилии, кажущееся безумие проистекало от сильного психологического потрясения, наложившегося на существенный износ мозга – так что краткосрочная лечебная ванна, насыщенная регенерирующими, адаптогенными и транквилизирующими заклинаниями, должна была откатить этот процесс вспять, вернув нашей гостье способность рассуждать здраво. И в самом деле, когда фрау Бергман извлекли из ванны, она самостоятельно надела выданную ей форму без знаков различия, затянула ремень и согнала за спиной складки гимнастерки. Ни один штатский так не может – вот тебе и божий одуванчик… Но это был не последний сюрприз. Сначала с ней попыталась побеседовать Гретхен, но после нескольких стандартных вопросов свернула разговор и передала дело по инстанции на самый верх, то есть ко мне. Слишком уж неравные статусы получались у собеседниц: армейский лейтенант и полковник запаса министерства государственной безопасности Германской Демократической Республики. При немецком чинопочитании подобное возможно только в том случае, если полковник будет подследственной, находящейся вне системы статусов, чего на самом деле не наблюдается.
И вот передо мной ложится картонная папка с надписью на обложке: «Бригитта Бергман. Год рождения – 1922-й, место рождения – город Берлин. Член СЕПГ с 1948 года, место службы – МГБ ГДР, она же „штази“, крайнее звание – полковник, в запасе с 1982 года. Крайнее место жительства – город Фюрстенвальде, крайняя дата пребывания в родном мире – 25 июня 1990 года».
Если посчитать на пальцах, то мир фрау Бергман не может быть тем, из которого в Подвалы свалился наш танковый полк: расхождение по датам на год с лишним, или же самопроизвольный перенос в Подвалы не всегда бывает параллельным. Кого-то швырнет раньше, а кого-то позже. Но если даже это не тот же мир, он должен быть максимально похож на него (впрочем, как и на наше родное прошлое). Иначе в Основном потоке просто быть не может.
Внутри папки – два сиротливых листочка. Первый – бумага из Тевтонбургского гестапо с записью о том, что подследственную, хорошо изображающую из себя сумасшедшую, зовут Бригитта Бергман. Второй – данные первичного медицинского осмотра уже у нас, за подписью Лилии и товарища Максимовой.
– Для начала позвольте преставиться: капитан спецназа ГРУ Серегин Сергей Сергеевич, по совместительству самовластный князь Великой Артании, Бог Русской Оборонительной Войны и Бич Божий для всяческих негодяев, – на тевтонской версии немецкого языка сказал я. – А теперь, геноссе Бергман, прошу вас садиться. Или вы предпочтете, чтобы я называл вас фрау Бергман?
Фрау Бригитта просверлила меня насквозь взглядом своих светлых, почти бесцветных глаз, и, видимо, удовлетворившись увиденным, хрипло ответила на чистом русском языке лишь с небольшим немецким акцентом:
– Спецназ ГРУ – это очень серьезная контора, хотя другие ваши «титулы», товарищ Серегин, приводят меня в некоторое недоумение. Тем более что мне не известно такое государство, как Великая Артания… Впрочем, судя по вашему званию, красному знамени при часовом на первом этаже этого здания, а также форме ваших офицеров и солдат, вас больше бы устроило обращение «товарищ». Или я ошибаюсь?
– По поводу моего звания, красного знамени и предпочтительности обращения «товарищ» никакой ошибки с вашей стороны нет, – сказал я, – а вот сомнения по поводу всего остального я постараюсь рассеять…
– Так… – хрипло произнесла фрау Бригитта, – интересно девки скачут, по четыре штуки в ряд… Я-то, дура, думала, что вы меня допрашиваете как иностранку с неопределенным статусом, а тут вон как…
– Да какой там допрос, товарищ Бергман, – махнул я рукой, – допросами тут занимаются совсем другие люди, а я просто провожу установочную беседу – с целью понять, можете ли вы быть мне полезной и в каком качестве…
Та посмотрела на меня долгим внимательным взглядом, потом вздохнула и сказала:
– Знаете, молодой человек, у меня есть такое чувство, что если бы не мой возраст, то мы с вами обязательно сработались бы, даже несмотря на мою нелюбовь ко всяческим самовластным монархам и прочим аристократам. Но что взять со старушки шестидесяти восьми лет от роду… В таком возрасте думают уже о последнем пристанище, а не о поступлении на службу…
Я ответил в ней таким же внимательным взглядом. Несомненно, под пеплом множества разочарований в душе этой женщины постепенно разгорался огонь Призыва, и это было хорошо. Пройдет еще немного времени – и она не сможет противиться охватывающему ее чувству. Мечтали, товарищ капитан, о политически мотивированном особисте? Получите лучшее, что есть на складе, и не забудьте расписаться в ведомости.
– Знаете, товарищ Бергман, – с легким пренебрежением сказал я, – вы сейчас находитесь в том единственном месте Мироздания, где старость – это не более чем вполне излечимая болезнь. Были уже прецеденты. Так что вопрос с последним пристанищем для тех, кто поступил ко мне на службу, откладывается очень и очень надолго. Имейте это в виду.
В ответ на это заявление она покачала головой и сказала:
– Я все никак не могу понять, кто из нас более сумасшедший: вы, обещающий мне невозможное, или я, которая готова вам поверить…
– Ничего невозможного в моем предложении нет, – пожал я плечами, – неужели вас в этом не убедила предварительная медицинская процедура, которой вас подвергли сразу после поступления в нашу, гм, организацию?
– Вот в этом-то все и дело, – хмыкнула фрау Бригитта, – я, как видите, неплохо владею русским языком, но не поняла и половины слов, которыми обменивались осматривавшие меня доктора… если, конечно, врачом можно назвать двенадцатилетнюю соплюшку…