столе трупу. Даже Рутенберг воспринимается ей как живой, а этот – мертвяк мертвяком.
«В таком случае надо наложить на него заклинание стасиса, – послал я мысль Колдуну. – Разбираться будем уже у нас, в застенках государственной безопасности, а то как-то эта мизансцена затянулась…»
Хлоп! – и Гапон, не утративший скептически-раздраженного выражения на лице, вдруг окаменел, а аватар Небесного Отца, опустив крест, внимательно посмотрел на коленопреклоненную женщину.
– Встань, дочь моя, – сказал он с громыхающими нотками в голосе, – мне не за что тебя прощать. Грех твоей несчастной любви был совершен по неразумию, и настолько незначителен, что не виден с моих высот. Все последствия падут на твоего соблазнителя и сожителя, ты же для меня – лицо невинное и страдающее. Но возьми ребенка и приготовься – вы навсегда покинете этот мир…
– О Господи! – не поднимаясь колен, воскликнула сожительница Гапона. – Неужели ты хочешь забрать нас с Костичкой[9] прямо к себе на небо?
– Нет, – отрицательно покачал головой аватар, – Тридесятое царство, главная вотчина Артанского князя – это далеко не небо, хотя теперь оно гораздо ближе ко мне, чем любой другой мир. Там ты очистишься душой и телом, после чего начнешь новую жизнь. А сейчас поспеши, дорогая, ибо время твое здесь почти вышло.
Если Александра Уздалева пошла к нам в Тридесятое царство сама, только подхватив в одеяла ребенка, которому едва исполнился год, а Рутенберг переставлял ноги лишь при небольшом понукании Матильды с Профессором, то погруженного в стасис Гапона пришлось нести. Впрочем, это не составило большого труда. Вошла бойцовая остроухая, взвалила на плечо это чучело вместе со стулом, и под ойканье несчастной Шурочки поволокла его прочь. Следом за нашими недобровольными гостями квартиру Гапона покинули и остальные. Мы с Коброй уходили последними, задув керосиновую лампу и закрыв за собой портал. Все, никого тут больше нет, и полиция, если войдет в это место, будет премного удивлена. Впрочем, не в первый и не последний раз.
Шестьсот шестнадцатый день в мире Содома. Вечер. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Терпения.
Бригитта Бергман, инициированный маг Истины.
Ну вот, теперь у меня целых два новых подследственных, и я, подобно Буриданову ослу, не знаю, с которого мне начать. Шутка. Обоих фигурантов посадили на табуреты в камере для допросов и наложили на них заклинание, которое парализовало их ниже шеи. Поворачивать голову и отвечать на вопросы они могли, а вот двигаться – нет. Кроме того Дима-Колдун наскоро научил меня заклинанию «колпак тишины». Этим колпаком по своему выбору я могла накрывать любого из допрашиваемых, чтобы тот не мог слышать моих вопросов, обращенных к другому подследственному и, соответственно, его ответов. Так очная ставка могла переходить в раздельный допрос, и обратно. Помещение разделял напополам полог односторонней проницаемости – за ним расселись лояльные нам революционеры, русский император Михель, политические консультанты товарищи Юрченко, Антонов и Половцев, а также господин Зубатов и Шурочка Уздалева, приведенные к состоянию «молчи и слушай» (должны же эти двое знать всю глубину того болота, в которое вляпались по своей наивности). Свидетели могли слушать и видеть все происходящее в допросной, а подследственные и не подозревали об их существовании. При этом товарищ Серегин находился в допросной рядом со мной, и я могла общаться с ним мысленно; наблюдатели же со стороны не обладали такой возможностью. Итак, все готово.
Господин Гапон (назвать его священником не поворачивается язык) при внешнем осмотре выглядит как человек, руководимый исключительно мотивом жажды большой славы. Все остальное для него побочно, он равнодушен к деньгам, бытовым удобствам, а также ему безразличны интересы тех, кто доверил ему свою судьбу. Он согласен предавать доверившихся ему рабочих, обманывать «кураторов» и, с той и с другой стороны, толкать людей на смерть – лишь бы мутная революционная волна любой ценой взметнула его на недосягаемую высоту и сделала хоть на мгновение равным самому царю. Отсюда и текст петиции, больше похожий на ультиматум – смотрите, мол, какой я храбрый… В нашем общем с товарищами прошлом это принесло ему желаемую известность, затмившую славу Иуды: ведь тот предал на смерть одного человека, а Гапон ради своей отравленной геростратовской славы погубил сотни и тысячи душ.
К тому же Дима-Колдун, в нашей организации считающийся экспертом по людям с разного рода особыми способностями, уже здесь, посмотрев на этого человека внимательным взглядом, выдал заключение, что тот является неинициированным колдуном – то есть человеком с особыми способностями, но без доступа к межмировым энергетическим потокам. Необходимую ему энергию Гапон собирает с толп своих последователей и почитателей, и тут же неосознанно транслирует ее в направлении увеличения своей известности. И эта система, раскручивающая все больше и больше, не может закончиться ничем хорошим, потому что по своим интеллектуальным и моральным качествам господин Гапон годен в народные вожди не более, чем дрессированный медведь – для дирижирования симфоническим оркестром.
Господин Рутенберг рядом с Гапоном выглядит почти обыкновенно. Злодей, помешанный на тираномахии[10], но пока равнодушный к сионизму[11], при этом не лишенный некоторых положительных качеств, чего и в помине нет у первого фигуранта. Если Гапон любит только себя (точнее, свою будущую славу), то Рутенберг переживает за свой страдающий бездомный народ. Но только извращенная любовь к «своим» выливается у этого человека в равнодушие и ненависть к «чужим» – то есть к тем людям, что являются для его народа вмещающей нацией. Одних русских он называет «тиранами» и призывает к их истреблению, других считает бессловесным «быдлом» и намеревается использовать для достижения своих целей. Это очень опасная практика, ибо, как говорят русские, «посеявший ветер пожнет бурю». Только вот пострадают от этой бури не такие, как этот Рутенберг, образованные выходцы из состоятельных слоев[12], а самые бедные и незащищенные представители гонимого народа, и совсем не обязательно на территории России.
В нашем прошлом единомышленники господина Рутенберга (примкнувшие, впрочем, к совсем другой, более успешной, политической силе) устроили в России такой кошмар, что, посмотрев на это, народ Германии разом откачнулся от левых идей в сторону сторонников национал-социализма. Я это знаю, потому что сама была свидетельницей тех событий. Товарищ Серегин называет систему, практикуемую единомышленниками Рутенберга, «нацизмом наоборот». Если Гитлер (на первом этапе) хотел подавить и уничтожить национальные меньшинства, входящие в большую немецкую нацию, то эти, напротив, революционным путем желают установить диктат меньшинства над большинством. Они хотят, чтобы русские, повинуясь их пропаганде, сами надели на себя цепи и вручили им в руки кнут, сменив феодально-монархическую диктатуру на гораздо более жестокую тиранию «малого» народа. О таких намерениях этих людей говорит то, что они отказываются поддерживать идеи «классических» сионистов о репатриации еврейского народа на Обетованную Землю Палестины, потому что свой Эрец-Исраэль они собираются строить прямо по месту нынешнего проживания. Причем это – меньшинство из меньшинства. Большая часть этого народа давно впала в нищету и сейчас занята добычей хлеба насущного, и если оттуда и идут в «революцию» отдельные представители, то только в рядовые боевики, быстро оказываясь на каторге или заканчивая жизнь на эшафоте.
Сам товарищ Серегин лишен всяческих национальных предрассудков: среди его Верных встречаются представители самых разных наций, и даже подвидов человечества. Своих остроухих воительниц и даже деммок из далекого нечеловеческого мира он любит и ценит ничуть не меньше (но и не больше), чем обычных людей. С ним я спокойна за будущее своей немецкой нации, которую я тоже очень люблю, ибо являюсь ее частью. Он совершенно лишен обычных для европейцев мстительных рефлексов, и, вбив в прах напавшего на его страну вооруженного врага, начинает исповедовать принцип «ты ответственен за тех, кого победил». Зато любых носителей идей разного рода национальной исключительности, обосновывающей право на господство над другими народами, товарищ Серегин будет истреблять до последнего человека, при этом не допуская никаких репрессий по принципу принадлежности к какой-нибудь расе, религии или полу.
«Этот допрос должен выявить истинную сущность этих двух господ, не имеющую ничего общего с борьбой за народное счастье, – мысленно сказал он мне перед тем, как все началось. – При этом от Гапона нам требуется рекомендательное письмо на имя товарища Стопани, чтобы тот мог перехватить управление Собранием фабрично-заводских рабочих, а показания господина Рутенберга должны превратить партию эсеров в быстро остывающий политический труп. Несмотря на свою показную отстраненность от действий Боевой организации, он вполне в курсе шашней Азефа с департаментом полиции. Дальнейшая судьба этих двоих для меня безразлична, только ни один из них не должен вернуться в свой мир…»
«Как я понимаю, вы уже отказались от идеи полной вербовки Гапона?» – так же мысленно спросила я.
«Посмотрев на этого кадра вблизи, я понял, что затея безнадежна, – беззвучно ответил товарищ Серегин. – Даже если после вас с ним поработает боец Птица, у меня имеются большие сомнения, что этот персонаж в принципе поддается позитивной реморализации. На протяжении своей „карьеры“ он был воинствующе неверен всем, с кем вступал в соглашения, а его единственным желанием было заполучить немеркнущую славу и запечатлеть себя в веках. Окормление разного рода людей, оставшихся без средств к существованию, ему показалось слишком мелким занятием, и он переключил внимание на рабочее движение, желая остаться в Истории в качестве победителя „прогнившего царского режима“. Мы, конечно, можем попытаться убедить его сотрудничать, да только эта убежденность будет весьма недолгой. Пройдет совсем немного времени – и господин Гапон решит, что мы мешаем ему самовыражаться. В таком случае, как уже было в его проектах с приютами для бездомных, он тут же станет настраивать против нас как рабочих членов Собрания, так и широкую либеральную общественность. По-иному действовать этот человек просто не умеет».