Лицемер и маловер, он с особой остротой воспринял опыт непосредственного общения с рассерженным Творцом Всего Сущего, и теперь, устрашенный неизбежными грядущими вечными муками, сутки напролет изо всех сил каялся в своих грехах. Последствия заклинания Угрызений Совести – это только бледная тень того, что испытывает грешник, непосредственно испытавший гнев Небесного Отца. Насколько я понимаю смысл всего этого процесса, такие тяжкие душевные муки Георгий Гапон будет испытывать до тех пор, пока его раскаяние не станет искренним и чистосердечным, а страх наказания за грехи не сменится осознанием ужаса от того, что он совершил, или собирался совершить. Пока что с этим было туго. Заглянувшие в келью члены Правления Собрания, которых Гапон даже не заметил, смогли вдосталь полюбоваться на коленопреклонную, бьющую лбом о пол фигуру своего соблазнителя и послушать слова покаянной исповеди, раз от раза произносимой грешником вслух. Вот, товарищи, такой у вас был вождь и учитель – воистину настоящий козел, взявшийся вести стадо баранов прямо на бойню.
Кстати, против ожидания, герр Шмидт довольно легко принял старшинство над собой товарища Бергман, едва только узнал о ее крайнем чине в предыдущей организации. Ни о каком разрыве контракта даже речи не шло. В тевтонском мироощущении оберст (полковник) является для майора непререкаемым авторитетом, тем более что товарищ Бергман оказалась обременена немалыми магическими талантами, а герр Шмидт в этом смысле был гол как сокол. Да и работы по специальности у нас хватит на многих и многих жандармов, чекистов и особистов, а не только для двух специалистов германского происхождения. Двадцатый век, он такой.
Совещание по вопросу составлению петиции собрали в моем кабинете. Никого лишнего, только непосредственные участники обсуждения: мы с Михаилом, товарищ Стопани, а также члены Правления Собрания и милейший Сосо, без которого обойтись было нельзя. Политические консультанты из числа моих офицеров, маги и прочие особые специалисты остались за кадром.
Первым делом Михаил положил перед Карелиным, Васильевым, Кузиным и Варнашевым два листа бумаги. На одном была отпечатана так называемая «Программа пяти», составленная под руководством Георгия Гапона, на другом – результат ее глубокой переработки, произведенный мной вкупе с товарищем Стопани.
– Что это, Ваше Императорское Величество? – неожиданно хриплым голосом спросил Алексей Карелин.
– Это ваш смертный приговор, – Михаил постучал пальцем по «Программе пяти», – который вы сами написали сами себе вместе с господином Гапоном. Часть этих требований абсолютно неприемлема, ибо их реализация принесет вред как Нашей Державе, так и интересам российского трудового народа, а сама ваша программа составлена в таком недопустимо хамском тоне, что принимать из ваших рук такую бумагу не стал бы ни один император, даже такой добрейший либерал, как мой дед Александр Николаевич. Помимо неприемлемого содержимого и тона этой вашей петиции, было еще одно обстоятельство, скрываемое от вас господином Гапоном самым тщательным образом. Господа эсеры, представителей которых товарищ Варнашев отгонял от Собрания со всей возможной решимостью, на самом деле входили в ближайшее окружение вашего вождя и учителя. Господин Рутенберг, представленный вам в качестве беспартийного интеллигента, наряду с иными его приятелями, как Нам достоверно известно, входил в руководство этой небогоугодной организации, и его замысел включал в себя попытку убийства моего брата во время подачи петиции из рук в руки. Об этом же, как и о содержимом петиции, был осведомлен Департамент Полиции – то ли от самого Гапона, то ли от какого-нибудь другого агента, внедренного в ваши ряды…
– Но, Ваше Императорское Величество, откуда… – воскликнул Карелин и осекся.
– Вы спрашиваете, откуда Нам это известно? – хмыкнул Михаил. – Артанский князь Сергей Сергеевич Серегин, в гостях у которого мы сейчас находимся, происходит из мира, опережающего наш более чем на сто лет. Защитник Земли Русской, присланный в наш мир Всемогущим Господом Богом, он не только оказал Нашей державе помощь войском и советом в войне с Японией, но и взялся помочь Нам устранить самые вопиющие внутренние неустройства государства…
– Там, у нас, эта провокация вполне удалась, – подтвердил я. – Осведомленный как о хамском тоне петиции с неприемлемыми требованиями, так и о запланированной попытке цареубийства, царь Николай счел за лучшее вовсе покинуть Санкт-Петербург, сложив с себя ответственность за происходящее. Вместо себя он оставил за старшего своего дядю Великого князя Владимира Александровича, не испытывающего к простонародью никаких теплых чувств. В результате грандиозная народная манифестация под церковными хоругвями и царскими портретами, организованная господином Гапоном ради подачи петиции, была расстреляна ружейными залпами гвардейских полков и порубана казачьими саблями. Результатом сей акции стали сотни погибших, тысячи раненых и арестованных, а на сладкое – запрет вашего Собрания как антиправительственной организации. И все это из-за одного сладкоголосого авантюриста, решившего на вашей крови получить немеркнущую в веках славу борца с самодержавием. Могу сказать, что он этого почти добился, и имя господина Гапона последующие сто лет поминалось наравне с именем Иуды. Но по сравнению с более отдаленными последствиями жертвы расстрела вашей манифестации можно счесть обыкновенной карманной мелочью. Ее конечным итогом стали два года внутренней гражданской смуты, тысячи погибших и раненых, проигранная война с Японией, а также умаление авторитета Российской империи на международной арене. А уже результатом этого умаления стала случившаяся десятью годами позже еще одна война, на этот раз в Европе, в которую из-за своего низкого авторитета Россия вступила на невыгодных для себя условиях. Вот там уже погибших и искалеченных считали миллионами…
По мере того мы с Михаилом говорили, Карелин и его товарищи сначала покраснели, а потом и побледнели от ужаса.
– Именно этот тяжкий грех господин Гапон пытается сейчас замолить усердным постом и покаянием, – сказал Михаил, – а отнюдь не соблазнение и жизнь во грехе с неразумной девицей. Что касается Нас, то Мы и в самом деле хотим радикально улучшить жизнь Нашего народа, а потому бумагу, которую вы составили с господином Гапоном, Мы отбрасываем во тьму внешнюю, как будто ее никогда и не было. Вы все прощены, потому что действовали под влиянием ловкого интригана, имевшего свои сугубо меркантильные цели. Забудем о вашей «Программе пяти» и перейдем к рассмотрению проекта заменяющего её документа, составленного совместно Артанским князем и товарищем Стопани.
С этими словами Михаил скомкал гапоновскую петицию и под облегченный вздох четырех страдальцев бросил ее в сторону урны для мусора. Мне только лишь осталось чуть подправить полет комка бумаги, в результате чего та упокоилась там, где ей и было положено. Гол!
Интересно было смотреть, как товарищи Карелин, Васильев, Кузин и Варнашев, сдвинув головы, с потрясенным видом читали лежащий перед ними документ. О многих пунктах, изложенных в нем, они прежде не могли и мечтать, и в то же время там полностью отсутствовало требование созыва представительного органа и перехода к конституционной монархии, такое общеупотребительное в левых и либеральных кругах.
– Неужели народ так никогда и не будет допущен к управлению государством? – растерянно спросил Иван Васильев.
– Народ сам по себе – это очень аморфное понятие, – в ответ сказал Михаил. – А все потому, что у нас неграмотны около семидесяти процентов мужского и девяносто процентов женского населения, из чего следует, что эти люди не способны самостоятельно ориентироваться в политической действительности и чрезвычайно подвержены влиянию разных ловких манипуляторов. Примерно таким образом вы сами попались на удочку господина Гапона. Состав так называемых народных представителей можете представить себе сами: процентов двадцать – крупная и средняя буржуазия, еще столько же – левые популисты с лозунгами «все отнять и поделить», остальные – беспринципные болтуны, нынешние интеллигенты, насмерть зараженные тем презрением, которое чистая публика испытывает к простонародью. Представительский орган, с которым Мы хотя бы отчасти сможем разделить тяжесть управления Империей, появится не раньше, чем полностью завершится процесс ликвидации неграмотности, и в России будет введено всеобщее бесплатное среднее образование. Доверить формирование желаемого вами представительского органа можно только грамотным, ответственным и разбирающимся в политике людям, и это должны быть самые широкие народные массы, а деление на бар и мужиков пусть окончательно канет в лету.
– Товарищ Михаил прав, – веско заметил Сосо, – от созыва представительского органа выигрыш получит буржуазия и примкнувшая к ней интеллигенция, а отнюдь не рабочие и крестьяне. Продолжая настаивать на созыве представительского органа, вы сами готовитесь надеть себе на шею дополнительный хомут. Есть мнение, что постулат о том, что перед переходом к социализму необходимо до упора развить капиталистические отношения, является ложным и работает исключительно в интересах наших врагов. Товарищу Серегину, да и нам тоже, известны примеры из истории опередивших ваше время иных миров, прямо опровергающие это утверждение.
Я добавил:
– В России парламент может быть либо источником безответственной деструктивной политики и скандалов, либо инструментом обратной связи монарха со своим народом и утверждения коронных решений. Третьего не дано. Там, у нас дома, в двадцать первом веке, и с грамотностью населения, и с его политической сознательностью дела обстоят значительно лучше, чем у вас, но на нашу всенародно избранную Государственную Думу глаза бы мои не глядели. Нужные и давно назревшие законы не принимаются, а ненужные или прямо вредные для государства штампуются почти беспрепятственно. И только когда проекты законов выдвигает сам Владимир Владимирович, от этого процесса появляется хоть какой-то толк.