м отступления.
Вслед за первым хлопком пистолетного выстрела Кемаль тупо ожидал второго. Играл в какую-то глупую угадайку. Угадал. Психованный приемщик, выйдя, наверное, на огневой рубеж, произвел очередной выстрел. «Теперь заткнется минут на двадцать...» Это о приемщике. А Юсуф Умаров должен, нет — обязан ответить автоматной очередью. Вот она — семь или восемь пуль выпустил, кретин! Кемаль тихо порадовался, что не слышит снизу криков типа: «Сдавайся! Ты — молодец! Мы не тронем тебя». Это уже не конфуз, а черт знает что... Хотя такое в боевой практике Кемаля случалось дважды. Один раз все закончилось трагически. Окруженный боевиками лейтенант-спецназовец крикнул в ответ, что сдается. Когда боевики подошли, он подорвал и их и себя гранатой. И вообще таких примеров, начиная с 1994-го, Кемаль мог припомнить не один десяток.
Ну что там?.. Кемаль понял, что начинает прислушиваться, что центр основных событий невероятным образом сместился, скатился на самую периферию. И сам Кемаль попал в сумеречную зону и с перекошенным центром тяжести в ноющей голове.
С другой стороны, присутствие пары бойцов в непосредственной близости от выхода на площадь была необходимой. Собственно, выход контролировался напрямую из центрального корпуса, незамеченным оттуда выйти и войти было невозможно. Минимум пять человек следили в этом направлении, включая пару снайперов. То место у них было как под микроскопом — ни одна блоха не проскочит.
Юсуфом овладела бессильная злоба. Боясь навлечь гнев всевышнего, он мечтал хоть на короткое время стать, как он, бесплотным и просочиться сквозь толстые стены отделения приема и выдачи багажа. Порвать ту паскуду, которая забаррикадировалась там, и снова стать человеком — из плоти и крови.
Чаще всего именно пустяк заставляет раздувать ноздри, это он разжигает внутри ярость и застит глаза пеленой детской обиды. Вот она, любимая игрушка, но ручонки не достают, а мать на крики не обращает внимания, думает, что дитя просто-напросто обкакалось, ну и черт с ним.
Одна за другой перед глазами узбека проплывали кровавые картины. Он врывается в зал, держа за волосы отсеченную голову приемщика, и пинает ее в середину толпы заложников. Но одной головы мало. Он чует неладное и радуется этому безумному чувству. Возвращается. У приемщика отросла новая голова. Он отрубает ее, несет за волосы, пинает. И так несколько раз.
— Не психуй, — посоветовал ему напарник Владимир Юнусов.
Юсуф ожег «метиса» свирепым взглядом и угрожающе прошептал:
— Тебя никто не спрашивает!
Он был готов сорваться и на командира, если тот снова выйдет на связь. «Почему именно мне достался этот пост?» — по-военному и все так же озлобленно размышлял узбек. Потом задал себе ДРУ" гой вопрос, почему он здесь, а не в Узбекистане, рядом со своим старшим братом, который сколотил бригаду и скупал за гроши квартиры у русских. Семьдесят баксов за двухкомнатную квартиру, и пошли все вон отсюда. Завтра цена станет иной — тридцать пять. Послезавтра выгонят бесплатно. Такой же террор, против таких же неверных, которые и в Африке неверные. И настроение совсем другое: ленивое, даже праздное, приносящее полное удовлетворение. Оскорбительный пинок под зад одному, другому: «Пошли вон отсюда!» Запомнилась одна женщина, которой не хватило денег на оплату багажа. Она стояла в дверях вагона и плакала, глядя на вещи, брошенные на перроне. Поезд еще не тронулся, как местная толпа буквально раздербанила багаж. Юсуф сравнил это с национальным корейским блюдом: у карпа быстрым движением ножа вырезают печень и бросают на сковородку. А он, беззвучно открывая рот, смотрит, как она жарится.
Что было применимо и к этой дурацкой ситуации. Жжет изнутри, а ничего поделать нельзя. Хоть кричи, хоть в полном молчании шлепай губами.
И гранатой со слезоточивым газом не воспользуешься: Кемаль разразился диким криком, когда его достал обычный дым, что говорить о пылеобразном «си-эс»... Применение спецсредств против своих.
А пока сам Юсуф «наслаждался» пороховыми газами, которые ударили в нос после очередных выстрелов в амбразуру приемки.
30
«Из „дерринджера“, что ли, лупит?..» — пытался определиться Ильин. Когда-то у него был такой пистолет, даже имелось разрешение на ношение. По большому счету — оружие для острастки, в темноте, например, поскольку вид у «дерринджера» был невзрачный. Напугать мог лишь громкий револьверный хлопок. Хотя пуля калибра 9 миллиметров легко оставит приличную дырку в голове.
То, что неизвестный «лупил» именно из «МР-451», командир определил и по частоте выстрелов — их он услышал всего два: поочередно из двух стволов. Охранник, милиционер, вооруженный «вторым» страховочным стволом, который легко прячется на любом участке тела? Или это предусмотрительный служащий вокзала?
Он занял позицию перед турникетом, выводящим в платный туалет. Укрывшись за кабинкой билетера, командира группы страховали Слон и Гадкий Утенок. При внезапном появлении террористов из любого места, будь то зал камер хранения или лестница, ведущая в зал ожидания, бойцы могли быстро сменить позицию, не выдавая себя.
С момента короткой перестрелки в зале номер 2 прошло десять минут. Первые пять минут бойцы группы Чилы провели в напряженном ожидании, скрываясь в «Погребке». Кто стрелял, почему возникла эта ситуация — непонятно. В любую секунду спецназовцы ожидали хотя бы обычного рейда небольшой группы террористов.
Время шло, и Чила все больше убеждался, что перестрелка, на первый взгляд кажущаяся из ряда вон выходящей, таковой не является. Даже больше: для террористов она стала привычной, поскольку на нее никто не отреагировал. Если не считать ответной короткой очереди из пистолета-пулемета. Такой вывод базировался на простом факте, что Чила видел австрийский «ПП» у боевика из группы прикрытия, а значит, это стрелял террорист: у автоматной пули заряд пороха больше и звук получается совсем другой, более резкий.
Вторая пятиминутка, проведенная после молниеносной смены позиций, лишь подтвердила догадки Ильина. К тому же он, изучая обстановку и ориентируясь на указатели, сделал небольшое открытие: небольшая группа боевиков контролирует выход из «минус первого этажа». Он либо закрыт, либо забаррикадирован.
И снова взгляд Ильина скользнул влево, откуда шли наверх лестничные марши, рассчитанные на два потока пассажиров. Четыре, судя по всему, пролета. Их террористы преодолеют за несколько секунд даже большой группой. Так что этот этаж взят под контроль ради пропорции. Два или три человека, окончательно определился командир. Не считая неизвестного стрелка.
«Интересно, откуда он лупит, если его не могут убрать? Только из хорошо укрепленного дзота». И стрелок все еще жив. Вот он снова дал знать о себе, грохнув из «пугача». В ответ раздались две короткие очереди.
Две.
Боевиков всего двое.
И тут в голову Чилы пришла сумасбродная, с одной стороны, а с другой — вполне реальная мысль, моментально переросшая в план. Не так давно Артемов в трагикомичных тонах рисовал перед собой такую картину: Чила берет «языка», наотмашь бьет его прикладом, связывает, находит на стволе посеченной осколками березы розетку, включает в нее утюг...
То, что казалось невозможным всего несколько минут назад, сейчас могло осуществиться. «Язык» был нужен как воздух. Но любого пропавшего товарища террористы будут считать убитым и ответят контрмерами: за каждого убитого расстреляют десять заложников. Чила понял, как рыбку съесть... Без каких бы то ни было трагических последствий.
Штык-нож остался на месте, в ножнах, притороченных к поясному ремню. Ильин взял в руки «громогласный» «варяг». Звук выстрела из этого мощного оружия не уступал оглушительным хлопкам из «дерринджера», а большое расстояние поглотит разницу.
Чила поднял руку и показал два пальца — порядковый номер Слона. Все так же не оборачиваясь, условным сигналом подозвал бойца. Снайпер-разведчик приблизился неслышно, как филин, и задышал в ухо командира.
— Слушай внимательно, Слоняра, — шепнул Ильин. — Глаз у тебя наметанный, ступай к камерам хранения. Не знаю, как здесь, но обычно это просторный вестибюль и несколько окон приема. Может, есть индивидуальные ячейки. Короче, срисуй обстановку. По возможности оставайся на месте, «отморзи» условными сигналами. Мы с Гадким Утенком страхуем тебя с этой стороны. Гений и Лилипут прикроют тебя сзади. В случае чего стреляй из пистолета — но не больше двух выстрелов, это важно. Парень ты цепкий, справишься. Ножом и автоматом работать запрещаю.
Слон в последнем распоряжении не разобрался. Чумазый, с повязкой на лбу, он походил на Марата Сафина, ударившегося лицом в грязный корт.
Он тронул командира за плечо: «Понял». И освободил кобуру от «варяга».
Евгений Тропкин и Лопатин, получив указания, совершили быстрый и рискованный маневр. Лилипут шел первым. Он задержался на выходе в зал ожидания. Держа нож наготове, выглянул. Взгляд разведчика скользнул по ступеням, уходящим вверх, ухо уловило отдельные голоса, словно сорвавшиеся по спирали лестничных маршей.
«Чисто» — подал он знак товарищу. Гений передал его дальше, командиру, которого отчетливо видел на прежнем месте: «Чисто».
Двум разведчикам пришлось на миг показаться в проеме. Короткая перебежка, и они стали у противоположного края. Слева и на расстоянии примерно двадцати метров оказалась широкая стойка буфета. Прямо — часть двери, ведущей во 2-й зал. Дверь открыта, но за ней пока ничего не видно.
Одна... три... пять... десять секунд.
Чила мотнул головой: «Давай, Слон, пошел!»
Гадкий Утенок остался на месте. Из-за кабинки билетера он видел и Гения с Лилипутом, застывших в напряженной позе, и Чилу со Слоном. Вот Мамонтов скрылся из виду.
Ступая вдоль вестибюля, от которого разведчика отделяла стена, Слон на время остался под прикрытием лишь командира группы. Шел «не с руки» — стена справа и пистолет в правой руке. Ножны тоже справа. Почувствовал себя одноруким. Но не одноглазым. Походя он изучал обстановку, схватывал и откладывал в памяти все незнакомое, что открывалось на его пути. Еще немного, и он окажется в поле зрения пары разведчиков. Когда до двери во 2-й зал осталось несколько шагов, оттуда раздался какой-то металлический звук. Дверь открывалась внутрь, и Слону показалось, что ее то ли открывают, то ли, наоборот, закрывают.