— Может, и сталкивались когда по работе, но так, навскидку, не помню. А что?
— Да нет, ничего… Мало ли, думаю, знакомы. Это мой адвокат!
Георгий Алексеевич делает паузу, ожидая моей реакции, но я молча выдыхаю дым, никак не реагируя на его слова.
— Очень грамотный адвокат, между прочим, — продолжает тот. — Я вообще обратил внимание, что из следователей выходят вполне приличные адвокаты.
— Не всегда, — замечает Платонов.
— Разумеется — люди разные бывают. Но в большинстве случаев…
Монолог Мещерякова прерывает стук в дверь, и на пороге появляется Ковалев. Интересно, какого черта он стучится в свой собственный кабинет?
— Георгий Алексеевич, Сурина…
— Пусть войдет!
В комнату заходит средних лет брюнетка в огромных роговых очках и в строгом темно-синем костюме.
— Галина Евгеньевна! Вот тут сотрудники милиции интересуются продажей квартиры некоего… — Георгий Алексеевич берет со стола постановление, — …Гойхмана Михаила Борисовича. Здесь имеется адрес — посмотрите, пожалуйста…
Женщина берет бумагу, пробегает ее глазами и утвердительно кивает.
— Да, я помню эту квартиру. С клиентом был заключен соответствующий договор. Там сделка закрыта, деньги продавцу выплачены полностью. Занималась этим Лена Михайлова, а пакет документов, если надо, могу принести прямо сейчас.
— Будьте так добры, — кивает Мещеряков.
— Минуточку! — встревает в разговор Платонов. — А эта сотрудница, которая занималась материалом по данной квартире, сейчас здесь?
— Да.
— Я хотел бы с ней побеседовать… Прошу вас! — Сергей указывает на дверь Суриной, которая застыла на месте, нерешительно глядя на своего патрона.
— Проводите, пожалуйста! — снова кивает тот, и женщина в сопровождении Платонова покидает кабинет.
Некоторое время мы молча курим, а затем Мещеряков неожиданно обращается ко мне:
— Павел Николаевич! Мы могли бы с вами побеседовать с глазу на глаз? Я надеюсь, что ваш коллега… — Мещеряков переводит взгляд на Андрея Шилова, примостившегося на стуле в углу, — …сможет сам составить необходимый протокол?
— Мне нужны будут двое сотрудников фирмы в качестве понятых, — лениво замечает тот.
— Сергей Яковлевич вам их обеспечит. Прошу, Павел Николаевич! — Георгий Алексеевич жестом приглашает меня на выход.
Кабинет коммерческого директора агентства «Агасфер» выгодно отличался от кабинета генерального, причем не только размерами, но и прочим антуражем. Мебель здесь — более дорогая, на столе «навороченные» компьютер и письменный прибор, в углу на стойке подвешен телевизор с большим экраном. Но при этом — никакой безвкусицы! Кабинет делового человека, который знает себе цену и заботится о своем имидже, но при этом не собирается тратить денег на дешевую показуху. Собственно, все то же самое можно было сказать и об облике самого Георгия Алексеевича: ничего наносного, но, тем не менее, сразу понимаешь, про кого американцы говорят: «Он выглядит на миллион долларов». При этом хозяин кабинета держался естественно, с чувством собственного достоинства, без тени высокомерия или же, напротив, подобострастия, а просто предложил мне кресло напротив его стола.
— Я не хотел вести этот разговор в присутствии подчиненных. Думаю, что и вам интереснее будет переговорить с глазу на глаз — неофициально. Дело в том, уважаемый Павел Николаевич, что я немного представляю себе специфику работы наших славных органов, и, уж если РУОП занимается расследованием обычного убийства, то тут явно что-то не так.
— Вы хотите, чтобы я разъяснил, что именно?
— Если это возможно, — с едва заметной улыбкой кивает мой собеседник.
— А разве у вас в бизнесе принято раскрывать все карты? Как же, к примеру, коммерческая тайна, о которой вы же сами сегодня упоминали?
— В бизнесе как раз бывают ситуации, когда наоборот выгодно открыть конкуренту все карты.
— Ну, у нас особый бизнес… — развожу я руками.
Мещеряков на мгновение задумывается, а затем утвердительно кивает головой:
— Хорошо… Тогда я просил бы вас вот о чем. Не могли бы вы съездить со мной сейчас в одно место? Это недалеко — на Юго-Западе. Ваши коллеги, думаю, смогут закончить здесь все дела самостоятельно. А вас я потом привезу в любую точку города, которую вы назовете. Излишне, полагаю, говорить о том, что вашей безопасности ничто не угрожает — мы поедем вдвоем…
Я принял приглашение. Если вас, уважаемый читатель, обстоятельство сие удивило — вы не оперативник и никогда таковым не станете. Это ангелу возбраняется беседовать с чертом, а черт презирает белые одежды ангела. Опер же должен общаться с обоими и к обоим постараться подобрать ключик.
По дороге Георгий Алексеевич в основном молчал. Лишь когда мы встали в пробке перед Обводным каналом, он поинтересовался обстоятельствами убийства Михаила Гойхмана. Я рассказал практически все, что знал, — да там и знать-то нечего было…
Мы приехали на улицу Маршала Казакова. Зайдя в один из домов — стандартный «корабль» салатного цвета, вытянувшийся вдоль проезжей части на добрую сотню метров, — мы поднялись на лифте на последний этаж и остановились возле неимоверно грязной и обшарпанной двери. Мещеряков достал из кармана связку ключей, выбрал самый длинный из них, но не стал вставлять его в замочную скважину, а просто поддел им дверь, которая послушно отворилась.
— Прошу!
Я шагнул внутрь и оху… ммм… остолбенел то есть. Хотя остолбенел — совсем не то слово, поверьте…
Не хвастовства ради, а объективности для замечу, что за время службы в самых разных шалманах побывать пришлось. Однажды проверяли двухкомнатную квартиру, в которой, как потом оказалось, жили цыгане всех возрастов — от семидесятилетней старухи до грудного младенца — в количестве… семнадцати человек! Как они еще лошадь туда не подселили — ума не приложу… И что там творилось — тоже объяснять, думаю, нужды нет. В другой раз в «хрущевке» труп осматривал, который там уже пару месяцев пролежал. Побыл я в этой квартире от силы минут пятнадцать, а рубашку потом все равно пришлось сжечь — запах было не вывести никакими патентованными порошками. Так что еще раз повторяю: повидал. Но тут, доложу я вам…
Однокомнатная квартира выглядела словно после основательного погрома. Нигде во внутренних помещениях: в комнате, на кухне, в ванной и туалете — не было дверей. Обшарпанные стены еще сохраняли следы когда-то существовавших обоев, а вот потолки по цвету напоминали мартовский снег, лежащий вдоль оживленной автомагистрали. Грязь повсюду была неописуемой. Унитаз в положенном месте отсутствовал — вместо него зияла дыра. Ванна была просто черной — она не видела воды лет пять. Да и откуда было бы взяться воде, если смесителя не было и в помине — патрубки на его месте были заглушены деревянными пробками. На кухне не было ничего, кроме искореженной двухконфорочной электроплиты, причем одна конфорка была будто выдрана с корнем. В углу за плитой я с ужасом узрел большущую кучу экскрементов. Не лучше выглядела и комната, всю обстановку которой составляла куча грязного тряпья, служившая, вероятно, хозяину постелью. Про пол вообще говорить нечего, ибо под слоем грязи было не разобрать — линолеум там или же паркет. Вся перечисленная мерзость должна была бы издавать жуткий смрад, но он почти не чувствовался по той простой причине, что окно в комнате было разбито, а на кухне его не было вообще — там зиял пустой проем…
— Ну и как вам жилище современного человека? — участливо поинтересовался Мещеряков, явно наслаждаясь произведенным эффектом. — Обитель homo sapiens, так сказать…
Сказать было просто нечего — вместо ответа я полез в карман за «Далласом». Мой собеседник с трудом сдержал улыбку.
— Да вы не стесняйтесь, Павел Николаевич! Я вас прекрасно понимаю. Сам в шоке был, когда впервые сюда вошел… Так вот, к вашему сведению: эту миленькую квартирку моя фирма приобрела у хозяина три дня назад в полном соответствии с законом. Пакет документов — в полном порядке. В настоящий момент вы имеете возможность лицезреть жилище в том первозданном состоянии, в котором его оставил прежний владелец. Комментировать, как видите, нечего. А я, представьте, вычищу этот свинарник, сделаю здесь капитальный ремонт, который начнется уже завтра, и через неделю вы квартиру не узнаете. А потом я ее продам. При этом и денег заработаю, и долгожданное новоселье кто-то справит, и жить здесь будут уже нормальные люди, а не какой-то спившийся ублюдок.
Георгий Алексеевич на секунду умолк, прикуривая сигарету, а затем продолжил:
— Если бы вы видели, как соседи по лестничной клетке радовались, когда узнали, что этот урод отсюда съезжает. Да они мне руки готовы были целовать — говорю вам без всякого преувеличения! Еще бы — терпеть такую мразь под боком… А теперь скажите мне: это что — махинация? Если да, то кому в результате этой так называемой махинации стало хуже?.. Нуждающиеся люди получат квартиру, жильцы дома — нормальных соседей, мы заработаем себе на жизнь. Повторяю: кому хуже?!.. А если вас заботит судьба этого быдла — так не извольте переживать. Его уже перевезли в комнату в пригороде, он еще и доплату получил, живыми деньгами. Так что уже жрет где-нибудь водку в компании таких же скотов…
Снова в комнате повисла неловкая пауза. Мещеряков, вероятно, ожидал услышать что-либо от меня, но тщетно. Мне нечего было сказать. Да и не думаю, что моему собеседнику сейчас нужны какие-либо контраргументы. Он сделал пару глубоких затяжек и вновь заговорил:
— Это, так сказать, с точки зрения высокой морали. А с юридических позиций… Эта мразота, получив задаток, попыталась улизнуть. Не скрою — пришлось провести определенную… воспитательную работу. А что прикажете делать в данной ситуации? В милицию обращаться с официальным заявлением?.. Вам-то, надеюсь, не надо объяснять, что никто в вашей системе подобным вопросом заниматься не станет, — у милиции своих забот хватает. И ваша фирма сейчас зря копья ломает, поскольку все ваши робкие попытки инкриминировать мне что-либо заведомо обречены на провал.