В тот вечер мы уже собирались домой, когда он неожиданно сказал:
— Пойдем, Паша, в «Аленку» — по соточке пропустим.
— Зачем в кафе идти? — удивился я. — Ты что— забыл? У Нинки Шляховой из следствия день рождения сегодня. Мы тоже приглашены как дружественное подразделение, так что…
— Там и без нас народу хватит, — перебил Николаев. — А мы с тобой в «Аленушке» причастимся. Дело есть, Паша! С человечком одним хочу тебя познакомить.
Ну, раз дело, то тут с Колей спорить было абсолютно бессмысленно. Мы уже достаточно долго проработали вместе, дабы я это усвоил. Поэтому молча проверил окно, опечатал сейф и, окинув напоследок взглядом кабинет — всели в порядке, ничего ли не забыли выключить, — запер дверь и спустился вниз.
Мы заскочили в гастроном напротив за водкой, после чего втиснулись в троллейбус и через пару остановок сошли возле кафе с ласковым названием «Аленушка». Это сейчас оно чистое и уютное — я там иногда по старой памяти появляюсь, — а тогда это был средней паршивости шалман. Насчет поесть там всегда было не очень — в лучшем случае закусить, а вот выпить — напротив, без проблем. Основной контингент посетителей тогдашней «Аленушки» составляли невзрачные субъекты — в недавнем прошлом интеллигенты, еще не совсем спившиеся, но уже твердо вставшие на этот зыбкий путь. На их фоне мы с Николаевым в глаза особо не бросались, и, наверное, именно поэтому он и облюбовал это место для встреч со всякого рода «человечками» — сиречь с агентурой.
Мы встали в конец небольшой очереди. Когда через пару минут она подошла, Коля, по-свойски кивнув знакомой буфетчице, заказал несколько бутербродов, три овощных салата, три томатных сока, а затем, чуть нагнувшись через прилавок, заговорщицки прошептал:
— Зоенька, и три чистых стаканчика нарисуй, будь добра.
— Только осторожно, смотри, — понимающе усмехнулась та. — А то заведующая на нас за это ругается.
Я отнес тарелки с салатами и бутерброды за свободный столик, а, когда вернулся за остальным, Николай как раз рассчитывался.
— У тебя двадцать семь копеек будет? — повернулся он ко мне.
— Наверное… — пожал я плечами, но, сунув руку в карман куртки, кошелька там, к своему удивлению, не обнаружил.
«Странно… Неужели в кабинете оставил? Нет, не может быть — перед уходом же специально проверял, все ли взял: кошелек, ключи…» Я похлопал себя по карманам и тут с ужасом обнаружил, что связка ключей — от дома, от рабочего кабинета, от сейфа — тоже исчезла. Я начал судорожно проверять другие карманы — но тщетно…
— Что случилось? — удивленно спросил Николай, видя мое замешательство.
— Кошелек пропал… — убитым голосом произнес я. — И ключи…
— Как пропали? Подожди ты, не гони… Может, в конторе оставил?
— Нет, точно с собой были — я ведь сам кабинет закрывал.
— И сколько там было?
— Рублей десять… Да хрен с ними — ключи главное.
Переживал я, действительно, больше не за деньги — хотя сумма была по тем временам немаленькая. Беда в том, что, кроме ключей, потерять которые — головняк тот еще, на связке находились личная печать и личный жетон, за утрату коих полагается взыскание. А это, в свою очередь, означает, что премия, по традиции причитающаяся всему личному составу отдела угрозыска к предстоящему вскоре Дню милиции, лично мне уже не светит. Воистину, беда не приходит одна…
— Ладно, пошли! — Коля всучил мне поднос со стаканами, а сам, положив в карман сдачу, направился в сторону занятого мною столика.
Я послушно последовал за ним и расстроенно плюхнулся на стул — мне, честно говоря, было уже не до чего. А тут еще, представьте, какой-то мужичок весьма неопределенного возраста, с небритой физиономией и в потертом плащике довоенного покроя — типичный люмпен, словом, — подошел и, глядя на меня водянистыми красноватыми глазами, угрюмо поинтересовался:
— Мужики, железо не интересует?
— Что?!
— Железо, говорю, не интересует?
— Слушай, командир, — недовольно поморщился я. — Ей-богу, не до тебя сейчас. Иди, пожа…
И вдруг осекся, увидев, как Коля ухмыляется в свои пшеничные усы, а этот самый люмпен меж тем, не дожидаясь приглашения, усаживается на свободный стул. Николаев молча пододвинул ему пустой стакан и тарелку с салатом.
— Ну, чего сидишь? Начисляй! — это он мне.
Автоматически — по-прежнему находясь в растрепанных чувствах, — я быстро разлил водку по стаканам и спрятал бутылку под стол.
— Что ж, знакомьтесь! — Коля посмотрел в мою сторону и жестом указал на мужичка. — Это — Иваныч…
— Павел! — пожал я протянутую мне руку. — А что за железо-то?
Иваныч хитро усмехнулся вместо ответа, сунул руку в карман своего засаленного плаща и вытащил оттуда мой кошелек и ключи.
— Держи!
Связка весело брякнула о стол.
— Здорово! — искренне восхитился я, засовывая в карман возвращенное имущество. — Когда успел — в троллейбусе?
— В троллейбусах не езжу… — неожиданно насупился мой новый знакомый.
Кстати говоря, это не позерство — это действительно так. Значительно позже, проработав с Иванычем много лет, я чисто случайно узнал причину этого странного чудачества. Оказывается, свой первый в жизни срок Терентьев получил за карманную кражу, совершенную именно в троллейбусе. На зоне он дал себе слово больше никогда не ездить на этом виде транспорта, и свято держит оное по сей день. В районах, где ничего другого не ходит, Иваныч скорее пойдет пешком или потратится на такси.
— Ладно, Паша, не приставай к человеку! — вмешался Николай. — Давайте лучше примем за знакомство.
Мы чокнулись, опрокинули в себя граммов по пятьдесят водки, чинно закусили и сразу же дернули по второй — чтобы «пуля не пролетела». А уж после пошел обычный в таких случаях разговор: сначала ни о чем, потом о тяжелой работе, маленькой зарплате и идиотизме начальства с постепенным переходом к анализу политико-экономической ситуации в стране в целом. У меня с самого утра маковой росинки во рту не было, так что эти сто граммов на голодный желудок моментально оказали соответствующее действие. Я, помнится, продолжал назойливо выпытывать у Иваныча, когда и где все-таки он умудрился стянуть у меня ключи. Кончилось тем, что Коля вынужден был меня слегка осадить.
— Да подожди ты! У нас сейчас разговор серьезный. Я вас не зря познакомил — вам теперь вместе работать.
— Как это «вам»? — удивленно переспросил я. — А ты?
— А я рапорт подал, — Николай вздохнул и разлил по стаканам еще водки. — Пора уже отдохнуть… Так что Иваныч теперь работать будет с тобой. И помни: его ты можешь использовать только в самых сложных случаях — на крайняк, как говорится. Он не подведет — у него руки золотые.
— В каком смысле? — опять не понял я.
— В каком смысле?.. — переспросил Николаев и подмигнул нашему общему другу.
Тот, ни слова не говоря, снова засунул руку в карман плаща и вытащил оттуда… мой кошелек и связку ключей. Тут я уже вообще обалдел…
Так вот и состоялось наше с Иванычем знакомство. Николаев позже рассказал мне его историю — отдельный роман получится, если описать. И с тех самых пор Терентьев изредка оказывал — и оказывает — мне определенные услуги. Денег, положенных нашим негласным сотрудникам, он никогда не брал — да и какие, к чертям собачьим, это сегодня деньги. По мелочам я Иваныча иногда выручал — было. Племянника его — дурака редкого — практически из-под статьи вытащил, когда тот в метро с наркотой на кармане попался. Супруге импортное лекарство доставал от язвы желудка — муж моей сестры Светы частенько за рубеж мотается, так что возможности кое-какие есть. А вот денег он, повторяю, не брал. На однажды заданный мною вопрос об оплате Иваныч ответил коротко:
— Николай сказал тебе помогать.
Ну а уж что их там с Колей связывало, я допытываться не стал — у нас это не принято…
Но вот, наконец, из полумрака вырастает чей-то силуэт, который направляется прямо в мою сторону. Слава богу — сподобились…
— Привет! Что так долго? — Я достал из кармана пачку «Далласа» и протянул Терентьеву.
— Зато все в точности исполнил, — резонно заметил тот, выуживая сигарету, и, прикурив, добавил: — Пакетик в левом кармане пиджака. Там только ключи лежат да мелочь всякая, поэтому сунул туда, чтобы случайно раньше времени не обнаружил. В правом — сигареты и зажигалка. Во внутреннем кармане — бумажник. При нем еще «дипломат», и бумаги там какие-то есть, в отдельную папочку сложены. Потом еще блок сигарет и так — лабуда всякая…
Терентьев произнес все это будничным, практически бесцветным голосом — я вообще никогда не видел и не слышал, чтобы он проявлял какие-либо эмоции. Хотя, если подумать, то проделать все то, о чем он мне сейчас сообщил, — это экстракласс, и можно было бы сказать все то же самое, но с некоторой гордостью.
— Ну, Иваныч, спасибо! Ты извини, но мне пора — люди ждут, — я снова протянул ему руку, на сей раз для прощания.
— Давай! — Терентьев ответил своим обычным вялым рукопожатием и неторопливо направился в сторону метро.
Я же поспешил в соседний двор, в нашу машину. Пора было начинать…
Место для этого уютного кафе с восточным названием «Гянджа» было выбрано довольно удачно. До жилых домов, стоящих на противоположном берегу небольшого пруда, расстояние приличное, поэтому шум и дым от мангалов не беспокоят жильцов, и можно работать хоть всю ночь напролет, не вызывая ничьих нареканий. Дальше, за домами, пролегает прямой, как стрела, проспект, широкой полосой пронизывающий город с востока на запад. Шум от кавалькады несущихся по нему машин едва доносится, а расположенную прямо возле кафе небольшую автостоянку связывает с магистралью асфальтированная дорога, обеспечивая посетителям удобный подъезд.