этом собственной значимостью. При этом, между прочим, они забывают одно весьма пикантное обстоятельство: у пешки есть хоть мизерный, но все же шанс стать ферзем, а ни конь, ни слон, ни ладья не станут ферзем ни при каких обстоятельствах.
Король воображает, что он является самой важной фигурой на том простом основании, что его пленение означает конец всей партии. Но это только видимость власти! А что из себя представляет его реальная власть? Только на соседнюю клетку. Пусть в любую сторону, но всего лишь на одну клеточку. Вот и прячется постоянно за другими фигурами…
Ферзь?! Да, это реальная сила — во всех направлениях, и на любое количество клеток. Но формальной власти-то у него нет — он не король. К тому же за ним идет постоянная охота, но только затем, заметьте, чтобы впоследствии заставить капитулировать короля. Иногда и самого ферзя в жертву приносят — помните знаменитый ферзевый гамбит?
— И в какой же роли вы видите себя?
— А вы попробуйте догадаться.
— Хм… Ну, король для вас отпадает — слишком заметен. Ферзь тоже высовывается из общего ряда, да за ним к тому же еще и охотятся, как вы говорите, все кому не лень. Это скорее Березовский. Пешку даже не рассматриваю, легкая фигура для вас — слабовато. Остается… ладья? Тот самый средний уровень. Хотя сами вы об этой фигуре не очень сильного мнения.
— Браво, Павел Николаевич! Логический анализ почти безупречен.
— Почему «почти»? — слегка обиженно спрашиваю я. — Я неправ?
— Да, вы неправы! Вы в данной ситуации не соизволили выйти за пределы доски — вы остались в ее рамках. Я, дорогой мой, предпочитаю быть не шахматной фигурой, а шахматистом.
— Или кукловодом…
— Совершенно справедливо замечено! Но сейчас более удачным будет сравнение с шахматистом, ибо… — Мещеряков достает очередную сигарету, закуривает и продолжает: — …Ибо тогда и вам будет легче понять, почему охота на меня — извините за столь претенциозное определение — бессмысленна и бесполезна.
— Интересно было бы узнать.
— А все очень просто! Как я уже сказал, жизнь наша напоминает шахматы. И, находясь в плоскости доски, вы принимаете условия игры, называемые правилами: существование рангов и предписанные ими направления движения, очередность ходов и тому подобное. И охоту за мной вы ведете на этой плоскости в соответствии с принятыми правилами. А я — вне этой плоскости и поэтому неуязвим! Стоит вам выйти за пределы доски, подняться над ней — и вы легко в этом убедитесь. Ведь вне доски, вне ее квадратиков прежние правила уже не действуют. Во-первых, потому, что здесь клеточек нет и конь буквой «Г» ходить не сможет, даже если захочет. И пытаться применить правила шахматной игры вне пределов доски просто глупо. А во-вторых, если вы сумели выйти из этой плоскости, то вы уже не шахматная фигура. Не игрок, может быть, еще, но уже и не фигура. У вас здесь совершенно иной статус в совершенно иных условиях. Именно поэтому, пытаясь привлечь меня к уголовной ответственности, вы совершаете ошибку. Вы проецируете шахматные правила на пространство, находящееся вне доски, — вот у вас ничего и не получается.
— У меня ничего не получается потому, что судья оказался продажной сволочью, — возражаю я.
— Увы, уважаемый Павел Николаевич, вы все еще не в состоянии приподняться над доской. Поймите же, наконец, что жизнь многомерна. И то, что запрещено вашими правилами, — в самом деле, шахматная ладья же не может за некоторую сумму перепрыгнуть стоящую на ее пути фигуру, это абсурд! — является нормой за пределами пространства, ограниченного шестьюдесятью четырьмя клетками.
О, как! И это что — здоровый цинизм?.. А Мещеряков, как будто прочитав мои мысли, спокойно, чуть ли не с улыбкой добавил:
— А насчет судьи вы тоже неправы — какая же он сволочь? И дело ведь не в нем персонально. Вы что же думаете: если бы дело попало к другому судье, результат был бы другим? Полноте… Изменилась бы, может быть, только цена вопроса. Здесь действуют иные правила, и эти правила устанавливаем мы.
— Кто «мы»?
— Те люди, о которых я уже говорил. И, чтобы вы не приняли меня за пустого болтуна, вроде болванов из Думы, я помогу вам заглянуть на некоторое время вперед. Вы можете мне не верить — это ваше дело, — и, тем не менее, я позволю себе этот небольшой прогноз. Итак… — Интонации Мещерякова неуловимо изменились, в голосе появились жесткость и, если хотите, властные нотки. — Итак! Первое: в ближайшее время — самое ближайшее! — будет принят новый Уголовно-процессуальный кодекс. Он повергнет всех честных — поверьте, употребляю это слово без всякой иронии — милиционеров если не в шок, то в уныние, ибо… Впрочем, увидите сами. Во всяком случае, действуй он в настоящее время, я сэкономил бы минимум десять тысяч долларов. Второе: слухи о грядущем повышении вам окладов скоро оправдаются. Но это мероприятие будет сопровождаться отменой ряда льгот — сейчас решается, как именно это будет выглядеть. Но уже точно могу обещать: вам будет снята пенсионная надбавка. Так что вы как были, так и останетесь нищими.
— Господи, а это еще зачем?! — Мне даже не пришлось изображать удивление.
— Неужели непонятно? Чтобы посговорчивее были. Если ты можешь дать человеку то, в чем он остро нуждается, то и он, когда потребуется, пойдет тебе навстречу. Так что надо перевести вашего брата в категорию остронуждающихся. Вот у вас, к примеру, сейчас какой оклад? Долларов пятьсот?
— Вы льстите нашему министерству… — невесело усмехаюсь я.
— Тем более. Но для простоты пусть будет пятьсот. А тут я вам предлагаю в сто раз больше: пятьдесят тысяч! Причем — за что? Не за то, чтобы вы человека убили или какой другой грех на душу взяли. Нет — за сущую ерунду! Всего-то и надо, скажем, что пару бумажек из материала изъять. Неужто не сделаете?
— Нет.
— Допустим, — кивает Георгий Алексеевич. — Кстати, вам — персонально вам — я в данном случае верю. И даже готов поверить, что вы в вашем управлении далеко не один такой. Но давайте чуть изменим условия задачи. Предположим — не приведи господь, разумеется! — что у вас тяжело больна дочь. Но ей можно помочь! Только для этого нужна сложная и дорогая операция, а этих-то пятидесяти тысяч вам как раз на эту операцию и не хватает. Снова не возьмете?
Я уже хотел было открыть рот, чтобы возразить, но мой собеседник жестом останавливает меня:
— Ради бога, Павел Николаевич, молчите! Этот вопрос больше абстрактен, поскольку ни вы, ни кто другой просто не может знать, как он поведет себя в подобной ситуации, пока в таковой не окажется. Еще раз повторяю — не приведи вам господь! Но вы же сами прекрасно понимаете, что на вашу больную дочь, как и на вас самих, этому государству, интересы которого вы так старательно блюдете, глубоко насрать — извините за грубое слово! И те из ваших коллег, кто это еще лучше понимает, рано или поздно перейдут на нашу сторону и будут с нами дружить. А у наших людей проблем с деньгами не будет.
— Вы что — им персональные оклады будете назначать?
— Я сказал «не будет проблем с деньгами» — при чем тут милицейские оклады? — едва заметно улыбнулся Мещеряков. — Могу вам сказать, что уже сегодня наши люди, многие из которых, кстати, даже еще и не подозревают, что они уже наши, учатся в школах милиции и на юридических факультетах ведущих университетов. Это долгосрочная программа, хорошо продуманная и профинансированная. И — не сочтите опять-таки за дешевую браваду — у нас уже есть свои люди во всех структурах МВД, в том числе и в вашей конторе. Именно они, кстати, и охарактеризовали вас — причем искренне, без всякой иронии — как умного и честного человека. И откуда бы я иначе знал, например, о вашем увлечении живописью?..
Кстати, третье: о вашей организации. Сейчас на самом верху готовится реформа РУОП и еще ряда подразделений МВД. Ваша контора слишком… как бы это поточнее сформулировать… активна. Поэтому министерством вскоре будет проведена очередная реформа этого Управления — естественно, под предлогом повышения эффективности его работы. Древние китайцы — очень мудрые люди, и они говорили: «Не дай бог жить в эпоху перемен». Результатом этой реформы, как нетрудно догадаться, будет устранение в РУОПах страны неугодных лиц и ликвидация эффективно работающих подразделений. Для чего же еще в этом государстве реформы проводятся?.. Используя вашу терминологию, мы не просто не будем вас вооружать, а еще и вашу любимую лопатку отнимем. И дадим вместо нее пластмассовый совочек, чтобы дитя не хныкало. Четвертое. В самое ближайшее время…
— Подождите! — обрываю я монолог собеседника. — У меня два вопроса. Первый: зачем вы мне это рассказываете? И второй: не боитесь ли вы мне это рассказывать?
— Начну с ответа на второй, — моментально, как будто ждал этого, откликается Георгий Алексеевич. — Не боюсь, потому что вы не в состоянии что-либо изменить, как бы ни старались. Думаю, у вас нет никаких иллюзий на этот счет. А зачем я вам это говорю? Чтобы лишний раз попытаться убедить вас последовать доброму совету: попробуйте приподняться, наконец, над плоскостью шахматной доски. Это не ваш уровень, Павел Николаевич!
Мещеряков умолк, и по его взгляду я понял, что он если не иссяк, то, во всяком случае, желает закончить беседу. Что ж — тут наши желания совпадают.
— Тогда последний вопрос, если позволите.
— Конечно, — для чего же мы встретились? — широко разводит руками Георгий Алексеевич.
— Зачем вы меня агитируете? Купить меня — не получится, вы это знаете. Запугать — тоже. К чему тогда все эти разговоры? Если я так уже неугоден, так не проще ли меня просто вытурить из органов — и дело с концом? С вашими возможностями, я думаю, сделать это особого труда не составит.
— С моими возможностями сделать это гораздо проще, чем вы думаете, Павел Николаевич, — едва заметно прищуривается Мещеряков. — Но мы этого делать не будем. Это глупо! Если убирать из органов профессионалов, вроде вас, то страну просто захлестнет преступность. А мы в этом отнюдь не заинтересованы. Порядка в этой стране, разумеется, никогда не было и не будет, но и в обстановке повального бардака нет возможностей для развития бизнеса. Нужно поддерживать этот бардак в определенных рамках, а для этого и нужны профессионалы высокого уровня — вы в том числе. Так что не волнуйтесь! Вы по-прежнему будете продолжать честно исполнять свой долг, гордо отказываясь от взяток, и бросаться на танки, грозно размахивая при этом помятой саперной лопаткой. Или детским совочком… Еще раз повторю: подумайте! Ваш потенциал гораздо выше.