Когда сзади взвыла сирена и их подрезала синежелтая машина ГАИ, все трое громко выругались.
– Уходим, – утвердительно сказал Макаров.
– Нет, еще стрелять начнут. Да и увяжутся в любом случае. Тормози, лучше разберемся по-быстрому.
Но мудрое решение Савушкина не встретило понимания у гаишников. Как только он вышел из машины, старший сержант направил на него пистолет.
Лейтенант взял на прицел Макарова и Рожкова.
– Выйти всем из машины! Руки на капот! – раздалась грозная команда.
Савушкин заметил, что коллеги действовали вполне профессионально, и раз они обнажили оружие – это не простая проверка.
«Машина в угоне», – понял он. И все стало на свои места. Преступники захватили тачку на дело, ее быстро объявили в розыск и, по мрачному юмору судьбы, обнаружили «шестерку» тогда, когда уголовный розыск задействовал ее в своей операции.
– Это ошибка, ребята, – как можно миролюбивее сказал Савушкин. – Я подполковник милиции, замнач Центрального райотдела.
– А я папа римский, – сострил сержант. – С каких пор подполковники катаются на угнанных машинах? Руки на капот, живо!
Любой опер города знал Савушкина, Рожкова и Макарова в лицо, в подобной и даже более двусмысленной ситуации им не пришлось бы ничего объяснять, доказывать, предъявлять документы, – только подмигнуть, подать какой-то знак или, если бы обстановка не позволяла и этого, пристально посмотреть. Их бы поняли и всячески подыграли, максимально поспособствовав выполнению задания. Но гаишники не знают оперативных тонкостей, да по большому счету они их и не интересуют. И заявление Савушкина им проще пропустить мимо ушей или изобразить недоверие. И дело не в тупости, не в неуемном служебном рвении и вообще не в личностных качествах гаишников.
Дело в Системе.
Задержание угнанной машины – серьезный показатель служебной деятельности. На профессиональном языке – «палка». «Рубить палки» – давать показатели. Как бы ни сложилась судьба задержанных в дальнейшем, какую бы правовую оценку ни получил сегодняшний угон (шутка, самоуправство, ложное заявление), «палка» намертво впишется в показатели работы сержанта и лейтенанта, а также представляемого ими подразделения в целом. В конце квартала, полугодия и года пресеченный угон будет фигурировать как большой успех, несмотря на то, что к этому времени он вовсе не будет считаться угоном. Поэтому гаишники меньше всего настроены «разбираться на месте», они не заинтересованы в том, чтобы «палку» вынули у них изо рта. И просто так их не отпустят.
– Я тебе удостоверение покажу, – дернулся Савушкин, но сержант был на страже.
– Руки на капот, я сказал! Сейчас засажу в ногу, тогда посмотрим, что ты покажешь!
Из машины с поднятыми руками вылезали Макаров и Рожков. Они тоже поняли, что к чему, и не хотели нарываться на дурную пулю. Но лицо лейтенанта дрогнуло, и Савушкин понял, что он кого-то узнал.
Это меняло дело. Одно дело, когда на сто процентов не ясно, кто перед тобой – угонщики или менты. Ошибки случаются с каждым, и можно думать так, как тебе выгодно в данный момент. Но когда знаешь наверняка... Тут уж надо быть отъявленным негодяем, чтобы прессовать своих, к тому же очень смелым негодяем, ибо ясно, чем это все может кончиться. Лейтенант не был негодяем или не был очень смелым. Он опустил пистолет.
– Товарищ майор...
Пистолет сержанта тоже дрогнул и опустился. Ошибка становилась явной.
«Молодец, Рожков, по всему городу бегает, везде нос сует, каждая собака его знает», – подумал Савушкин, и нетерпение вновь забурлило в его крови.
– Я же сказал – уголовный розыск! – рявкнул он, извлекая удостоверение. – Вы срываете операцию!
– Но машина в угоне, – для порядка проговорил лейтенант, пряча оружие.
– Тогда пиши рапорт, что подполковник Савушкин разъезжает на угнанной машине, – бросил подполковник, прыгая на свое место.
– Вот мудаки! – Макаров включил скорость и мягко тронулся с места. – Вполне могли засандалить!
– Запросто, – согласился Рожков и задал вопрос, который мучил Савушкина с самого начала. – А если они нас издали распознают?
Вопрос был риторическим, и на него никто не собирался отвечать. Все равно что спросить: «А если они стрелять начнут?» Это УР, уголовный розыск. На то работа, на то и риск. Но Рожков и сам не ожидал ответа.
А вот Тимохин, задав аналогичный вопрос, весь превратился в слух.
– Вы их видели?
Огромный «Форд-Фронтера» начальника СБ приближался к огромной, на квартал, стройке. Театр возводили больше двадцати лет, но готов был только каркас, напоминающий скелет гигантского доисторического чудовища.
Съежившийся рядом Юмашев сделал отрицательный жест.
– К, прислал человека, он передал мне рацию и тут же уехал. А те, когда прибыли, вышли на связь.
Тимохин отметил, что начальник, как обычно, не назвал фамилии Куракина. И одобрил такую сдержанность, как и любое проявление конспирации. Но что-то его беспокоило.
– Как говорил с вами этот парень?
– В смысле? – Банкир потер виски. От переполняющей его тревоги разболелась голова.
– Как он говорил? Интонации, особые термины, повторы?
Юмашев пожал плечами.
– Да ничего особенного...
– Он повторял слово «прием» после каждой фразы?
Справа раскинулась обнесенная хлипким забором стройка, впереди слева маячила свечка «Интуриста». Через пару сот метров надо сворачивать на Индустриальную.
– Нет... По-моему, нет.
– По-вашему, или точно? – Когда в Тимохине просыпался борец с предателями, он не боялся показаться невежливым или чересчур настырным. Даже начальнику.
– Нет. Точно нет. Заканчивал фразу как обычно.
Тимохин свернул. Но не вправо, на Индустриальную, а влево – на стоянку перед гостиницей.
– Почему...
– Кое-что проверим! – дерзко перебил Юмашева начальник СБ. Он тоже был охвачен азартом. Азартом противоборства. Впереди запахло ловушкой, и следовало проверить этот запах.
Манера вести радиопереговоры не изменяется от разговора к разговору.
Может, конечно, у рации находился другой человек... Но он тоже должен знать, что радиообмен включает концевое слово «прием». К тому же рация всегда у старшего. И вряд ли тот поручит ведение важного разговора с кем-то другим...
Швейцар не рискнул спрашивать гостевые карточки у столь солидных мужчин, и они беспрепятственно поднялись на восьмой этаж.
– Служба безопасности! – Тимохин поднес к лицу коридорной удостоверение, которое по полиграфическому исполнению могло дать сто очков вперед удостоверению сотрудника центрального аппарата КГБ СССР, которое имелось у него когда-то. Фотография здесь была наклеена вроде бы прежняя: строгий человек в подполковничьей форме, только она была цветной, и старый китель с трудом сходился на располневшем теле. Впрочем, этот маленький недостаток на снимке не выделялся.
– Нам нужно зайти в любой пустой номер, выходящий на южную сторону.
В системе «Интуриста» работает классно вышколенный персонал. Может быть, он и допускает какие-то нарушения при работе с гостями, но на магические три буквы – «КГБ», «ФСК» или нынешние «ФСБ» реагирует с максимальной серьезностью и ответственностью. Правда, между Федеральной службой безопасности и службой безопасности «Тихпромбанка» существует огромная разница, но простые люди ее не видят, так как больше обеспокоены заботой о собственной безопасности. К тому же внешность, манеры и умение четко ставить задачи остались у Тимохина неизменными со времен обеспечения той, большой, государственной безопасности.
Через минуту они оказались в обычном одноместном номере. Ничего особенного: простоватые обои на стенах, неновая мебель из светлого дерева, раздолбанный телефонный аппарат. Но им нужно было окно, а окно тут имелось замечательное: почти во всю стену. Раскинувшаяся внизу стройка была видна как на ладони. Предусмотрительный Тимохин извлек из внутреннего кармана четырехкратную подзорную трубу, раздвинул ее и приник к окуляру.
– Вот так! – удовлетворенно сказал он сам себе.
– Что там?
– Сейчас, сейчас...
Он не торопясь осмотрел огороженную территорию и передал трубу Юмашеву.
– Слева у театра. И сзади. Видите? Я думаю, что это еще не все...
Юмашев и сам рассмотрел вооруженных людей, прячущихся за железобетонными плитами. Ноги ослабли, и он опустился на застеленную чистым бельем кровать. Жалобно скрипнули пружины.
– Значит, я разговаривал с милиционером...
Начальник СБ никак не прокомментировал столь очевидный факт.
– Выходит, они задержаны? Или убиты?
– Могли еще потерять рацию. Но это маловероятно. Крайне маловероятно.
– Не представляю, кто их мог остановить! Просто не представляю...
Тимохин молчал. Что тут представлять. Всякое бывает. Факт налицо, подробности выяснятся чуть позже. Надо избавиться от основной улики.
– Куда деть рацию? – спросил Юмашев. Их мысли работали в одном направлении. Что значит свои...
– В воду. И все концы туда же.
Уже в машине Юмашев сдавленно произнес:
– Если бы мы к ним пришли – все!
Это точно. Ни положение, ни связи в такой ситуации не сыграют роли. С одной стороны – куча трупов, с другой – прямые улики. Конечно, если трупы действительно имеются в наличии...
– Значит, он жив? – будто читая мысли, спросил Юмашев.
– Не факт, – подумав, сказал Тимохин. – Если они успели туда войти...
Скорее сбой произошел при отходе. Во всяком случае, так бывает чаще всего. А чего мы гадаем? Сейчас посмотрим!
Он направил «Форд» к «Маленькому Парижу». Вокруг стояло не меньше полутора десятков машин. Желто-синие «Москвичи», «Жигули» и «УАЗы», ухоженные «Волги», «Рено» и «Мерседесы» без опознавательных знаков, но с антеннами раций на левом заднем крыле и радиотелефонов – посередине крыши. Здесь же две машины «скорой помощи» и два печальных серых фургона для перевозки трупов.
– Нет, насчет кучи покойников они не наврали, – проговорил начальник СБ.
– Вижу, – односложно ответил Юмашев. Он вспомнил старое поверье, будто при приближении убийцы к трупу из раны появляется кровь. Тогда в ресторанчике должны забить фонтаны... Картина предстала настолько отчетливой, что его замутило. Останавливаться у места преступления было нельзя, банкир глубоко вздохнул, пытаясь сдержаться, но ничего не вышло, и на выдохе его вырвало. Он успел нагнуть голову и запачкал только себя: полы пальто и отменно начищенные ботинки.