– Это точно, лейтенант, – впервые подал голос генерал армии.
– Я понимаю, – заверил Макс. – Просто я волнуюсь.
Универсальное и очень благородное объяснение, потому что чиновнику любого присутственного места приятно, когда люди волнуются на приеме.
– Хорошо, – чуть заметно улыбнулся инструктор, но тут же построжел лицом, встал и осторожно снял трубку одного из доброго десятка телефонных аппаратов. – Докладываю, Виктор Панфилович, товарищи Карданов и Рябиненко у меня. Есть!
В очередной раз Макса поразило, как разговаривал Паклин: стоя навытяжку, хотя неведомый Виктор Панфилович заведомо не мог его видеть. Что это – въевшееся в плоть и кровь понимание субординации? Неосознанная демонстрация верности и уважения? Искреннее признание верховенства собеседника? Намертво вбитые правила партийной дисциплины? Или просто идиотизм? Последнее предположение он тут же отверг: идиотизм иррационален и вряд ли мог насаждаться в столь серьезном учреждении. Скорее это слепая вера, обожествление руководства, партийная преданность.
– Вы можете быть свободны, – обратился Паклин к генералу. – А вы пройдите со мной.
Они пешком преодолели два лестничных пролета. На следующей площадке стоял парный смешанный офицерский караул, на одном лейтенанте была фуражка с васильковым околышем, на другом – с краповым. «Разные ведомства, разные хозяева, труднее сговориться», – отметил Макс, проходя на этаж, который отличался от предыдущего так же, как прекрасное отличается от очень хорошего. Вместо финского пластика «под дуб» – настоящие ореховые панели, вместо обычного паркета – узорчатый цветной, вместо ковровой дорожки – настоящие ковры, в холлах – глубокие кожаные диваны и комфортные солидные кресла, в которых, правда, никто не сидел. Поражали безлюдье и тишина, можно было услышать полет мухи, если бы таковая здесь оказалась, хотя представить это было совершенно невозможно.
Но вдруг из резко распахнувшейся двери в коридор выпал человек в генеральском мундире с перекошенным лицом и отвисшей, мелко трясущейся челюстью. Глубокое рваное дыхание и тихие стоны гулко отдавались под высоким ослепительно белым потолком. Такого же цвета было лицо бедняги, разукрашенное вдобавок багровыми пятнами. Ему явно не хватало воздуха, он сорвал галстук, рванул ворот зеленой рубахи, и маленькие зеленые пуговицы запрыгали по узорчатому паркету. Человек в форме генерал-полковника (назвать его генералом было нельзя, потому что генерал не может иметь такой облик, разве что бывший генерал...) сделал несколько нетвердых шагов, качнулся к стене и, ухватившись за верхний срез ореховых панелей, попытался идти, но это у него плохо получалось. Привычной свиты – орды заместителей, помощников, адъютантов, ординарцев, вестовых рядом не оказалось, наверное, впервые за многие годы. Карданов шагнул было помочь, но Паклин поймал его за рукав. Сам Валентин Владимирович шел с деловито-отстраненным видом, как будто коридор по-прежнему был пустым и тихим.
Очевидно, он воспринимал окружающий мир только таким, каким тот должен быть, не обращая внимания на различные мелочи, делающие должное сущим.
– Он сейчас умрет, – встревоженно сказал Карданов, и голос прозвучал неприлично громко. Губы инструктора досадливо шевельнулись.
– Удивительная незрелость... – расслышал Макс вырвавшийся из души шепот, а в следующую секунду адресованное ему разъяснение, данное обычным, хорошо поставленным голосом. – Не паникуйте. Здесь специально дежурят врачи. Сейчас ему окажут квалифицированную помощь.
Паклин ускорил шаг. Сзади послышался стук упавшего тела. Обернувшись, Макс увидел неподвижно распростертое поперек коридора тело. Но самое удивительное, что к нему действительно спешили две фигуры в белых халатах.
– Не отвлекайтесь, товарищ Карданов! – сухо бросил инструктор.
Они оказались в просторной приемной с двумя секретаршами, молодой и не очень, и крепким парнем типичной внешности комсомольского активиста, скорей всего референтом или порученцем. При виде вошедших он настороженно шевельнулся.
– Виктор Панфилович нас ждет, – как пароль произнес Паклин и беспрепятственно распахнул двустворчатую полированную дверь.
Этот кабинет затмевал все предыдущие, виденные Максом сегодня. Он долго шел к дубовому столу, за которым сидел крупный седовласый мужчина в темно-сером костюме, белой сорочке и голубоватом, с отливом, галстуке.
Очевидно, некоторые вольности одежды допускались только с определенного уровня.
– Идите работайте, – сразу сказал он, отпуская Паклина, и по некоторому замешательству последнего Макс понял, что это отступление от обычного порядка.
– А вы садитесь. – Пачулин указал на кресло, подождал, пока за инструктором закроется дверь, и обратился к посетителю, хотя и строго, но доброжелательно. – В условиях растущего в мире движения коммунистических и рабочих партий, усиливающейся борьбы стран Азии и Африки против империализма и колониализма наши идеологические противники пытаются всеми силами задушить прогрессивные веяния. Мы не можем безразлично наблюдать за этим с позиций невмешательства. Необходимо оказывать помощь коммунистическим лидерам и передовым отрядам угнетенного рабочего класса.
Вы согласны со мной?
– Согласен, – кивнул Карданов. Он уже вообще ничего не понимал. Если бы он всю жизнь выступал против поддержки Прогрессивных мировых сил, то сегодняшние беседы были бы объяснимы. Хотя тогда его переубеждали бы в совсем другом месте и совершенно иными методами.
– Причем эта помощь должна быть не только моральной, но и материальной...
Карданов молчал, ибо не знал, что сказать. Если бы он был богачом, то подумал, что его хотят выставить на крупную сумму и подыскивают благовидный повод. Может, где-то там открылось наследство?
– Мы должны субсидировать лидеров прогрессивных движений, коммунистические газеты, финансировать акции протеста... Ведь эта работа требует очень больших расходов!
Виктор Панфилович перешел на доверительный тон и немного наклонился вперед.
– Знаете, во сколько обходится первомайская демонстрация?
Макс отрицательно покачал головой.
– Нет, не знаю.
Он чувствовал себя дураком.
– Материальная помощь должна быть хорошо замаскированной и конспиративной. Чтобы не подорвать авторитета наших друзей, не дать повода объявить их «агентами Кремля» и подвергнуть судебному преследованию как «подрывных элементов».
Завсектором встал, обошел стол и сел рядом с Максом, создавая неофициальную атмосферу. Он вовсе не был небожителем – обычный мужик с одутловатым лицом и мешками под глазами.
– Поэтому банковские переводы исключаются. Остается только одно – передавать наличные деньги из рук в руки... Так?
– Получается так, – согласился Карданов.
– Вопрос в том, как это сделать? Задействовать зарубежные резидентуры? Но их сотрудники находятся под постоянным контролем местной контрразведки! Значит – постоянный риск, а это недопустимо. Чрезмерно расширяется круг осведомленных лиц: планирование операции, ее проведение, обеспечение, прикрытие... Участвуют практически все оперработники.
И это в каждой стране. А ведь в последние годы все больше предательств!
Надо учитывать и психологический фактор... Ведь ситуация очень щекотливая с морально-этических позиций... Наши друзья предпочитают иметь дело с одним человеком. Причем не относящимся к разведке. Партийные дела должны осуществлять партийные органы!
Пачулин вернулся на свое место, переводя беседу опять в строго деловое русло.
– Вам предлагается поработать специальным курьером ЦК по связям с зарубежными компартиями. Что вы на это скажете?
– Мне? – глупо переспросил Макс.
– Вы будете переведены в действующий резерв КГБ с сохранением выслуги, присвоением очередных званий и всеми льготами. Кроме того, у нас вы получите двойное денежное довольствие, безотчетные командировочные в валюте, кремлевский вещевой и продовольственный пайки. Отработав пять лет, вы выберете себе любую должность в любом ведомстве.
Виктор Панфилович смотрел испытующе, но, похоже, не сомневался в ответе. От предложений, сделанных на таком уровне, обычно не отказываются.
И действительно. Макс почувствовал, что у него язык не повернется сказать «нет». К тому же, при всей неожиданности предложений, никаких оснований для отказа он не видел.
– Это очень высокое доверие партии. Всю меру этого доверия вы осознаете позднее, когда приступите к работе. Итак?
– Я согласен, – без колебаний ответил Карданов.
– Очень хорошо. – Пачулин встал. Хотя он тоже не отличался ростом и внушительным телосложением, но воспринимался как крупный и сильный человек. То ли все дело в биополях, то ли в обстановке.
– Тогда мы с вами пройдем сейчас к заведующему Международным отделом товарищу Евсееву.
Тон был таким, как будто Макса собирались отвести к самому Господу Богу. Примерно так оно и было, потому что в ЦК КПСС разрывы между должностями увеличивались в геометрической прогрессии с возрастанием должностного уровня. Поэтому на иерархической лестнице товарищ Евсеев возвышался над товарищем Пачулиным настолько же, насколько сам товарищ Пачулин возвышался над безымянным провожатым в черном костюме.
В коридоре не осталось никаких следов происшедшего. Не было ни безжизненного тела в генеральском мундире, ни врачей, ни даже пуговиц от форменной рубашки. Снова воцарились стерильная тишина и спокойствие, но Максу все чудились отголоски астматических вздохов.
К Евсееву пришлось заходить через две приемные. В первой сидели секретарши и референты, во второй – два крепыша в штатском со специфической внешностью волкодавов. Один из них обвел фигуру Макса квадратной рамкой металлодетектора, после чего второй распахнул входную дверь. Очередной сегодняшний кабинет хотя и был больше и лучше предыдущих, уже не поразил Макса. Может, он просто устал, а может, неприятная сцена в коридоре выбила его из колеи...
Но само собой родилось очередное умозаключение – это вместилище запредельной власти! Если Председатель КГБ СССР, генерал армии, скованно держится в присутствии товарища Паклина, значит, инструктор ЦК как минимум приравнен к его званию. Тогда товарищ Пачулин равен маршалу, а товарищ Евсеев... Кому равен заведующий отделом (в новейшей грамматике это слово пишут с большой буквы) ЦК КПСС? Генералиссимусу? Но ведь это еще не вершина иерархии: есть секретари, кандидаты в члены Политбюро, члены Политбюро, наконец, возглавляющий пирамиду Генеральный секретарь...