что давало возможность лучше корректировать огонь с моря. Стрельба с кораблей сильно беспокоила неприятеля, и окопы, расположенные южнее Критии, были оставлены. Не удавалось лишь справиться с батареями азиатского берега, которые продолжали обстреливать южные участки. Имевшие место в последних числах апреля попытки привести к молчанию азиатские батареи и продолжать в проливе тральные работы потерпели неудачу, причем сопротивление противника явно возрастало. Миноносец Wolverine получил попадания в мостик, причем командир его был убит. В Agamemnon попало два снаряда, в Henry IV — восемь, остальные корабли тоже пострадали.
Помимо кораблей, находившихся в проливе, в Мраморное море ушли две наших подлодки, чтобы действовать на турецких морских сообщениях; французская подлодка также пошла туда же.
30 апреля л. к. Lord Nelson был послан к Габа-Тепе с Manica, чтобы постараться обстрелять штаб противника в Чанак-Кале. Поднявшийся аэростат обнаружил Гебена, и Lord Nelson немедля открыл по нему огонь. Гебен не принял вызова и после нескольких залпов нашего корабля ушел под защиту берега. Nelson перенес огонь на Чанак-Кале, и город вскоре запылал. В дальнейшем Lord Nelson должен был бомбардировать форт № 13 (группа Килид-Бахр), но аэростат понадобился в проливе, и бомбардировка не состоялась.
Пожар в Чанаке разгорался, огненные столбы высоко поднимались к небу. Ввиду приостановки наступления было особенно важно помешать туркам подвозить подкрепления, и пожар в Чанаке значительно этому способствовал. Посланные в Мраморное море подводные лодки не давали о себе знать, хотя для связи с ними был специально отправлен в Ксеросский залив крейсер Minerva. Последнее радио было принято, когда они проходили Галлиполи. Французская лодка возвратилась, но ее поход не сопровождался никакими результатами.
Главнокомандующему предстояло решить нелегкий вопрос: предупредить ли неприятеля и начать новое наступление теперь же или ждать подкреплений. Французский десантный отряд, сравнительно свежий, был высажен целиком и мог наступать, но 29-я дивизия, измученная предшествовавшими боями и ослабленная тяжелыми потерями, не годилась для наступления. Остатки Дублинского и Мюнстерского стрелковых батальонов пришлось переформировать и слить в один батальон; 1-й Ланкаширский батальон потерял половину своего состава; 86-я бригада уменьшилась до 2 000 человек. Для замещения всей убыли в дивизии требовалось около 5 000 человек. Громадное количество людей вместо отдыха принуждено было переносить разные грузы, патроны и снаряды, а также производить тяжелую работу по приведению пристаней в порядок. 1 мая с прибытием индийской бригады положение несколько улучшилось. Первоначальное намерение использовать ее у Габа-Тепе пришлось оставить, так как надобность в подкреплениях особенно остро ощущалась на юге, куда и была направлена бригада. Прибытие этой бригады неделею раньше могло бы сыграть громадную роль, теперь приходилось утешаться пословицей «лучше поздно, чем никогда». Однако, индийские войска не опоздали к новому критическому моменту. Пассивность противника была только кажущаяся, и турки в тишине готовились к сокрушительному удару. В течение последних ночей они успели перевезти с азиатского берега всю 11-ю дивизию, притянутую демонстрацией французов в бухту Башика, а также часть 3-й дивизии, оперировавшей в районе Кум-Кале. Войска шли форсированным маршем, пользуясь горными тропами и преследуя лишь одну цель — как можно скорее усилить слабые пункты фронта. Испытав действие огня артиллерии с кораблей, турки опасались наступать днем, и атака была назначена после наступления темноты. В командование южным районом вступил немецкий полковник Зоденштерн, который до того командовал 5-й дивизией, стоявшей в районе Булаира.
К вечеру 1 мая на фронте противника не было заметно никакого движения. Ночь была темная и безветренная, ни один выстрел не нарушал тишину, и на эскадре все больше приходили к убеждению, что турки решили ограничиться обороной. Вдруг около 10 час. внезапно заговорила вся турецкая артиллерия. Ураган снарядов с азиатского берега и с позиции Ачи-Баба осыпал передовые окопы. Через несколько секунд открыли огонь наши батареи. Артиллерийская дуэль длилась в течение получаса, а затем на кораблях услышали треск пулеметов и ружейных выстрелов. С берега ничего не передавали, и поначалу нельзя было понять, что именно происходит, пока воздух не огласился криками «алла-дин», заглушаемыми ответными «ура». Не оставалось сомнений, что турки пошли в атаку, принятую нашими войсками. Вскоре, однако, падение неприятельских снарядов показало, что линия нашего фронта подается назад. В темноте эскадра не могла оказать серьезной помощи. На левом фланге Agamemnon стрелял по указаниям поста, расположенного над участком «Y», точно так же как и Implacable, пользовавшийся осветительными ракетами. Но охранявший правый фланг Vengeance ничем не мог помочь французам, а им-то особенно требовалась самая серьезная поддержка. Сенегальцы не выдержали натиска, бежали, и надо было прекратить панику. Положение на правом фланге было настолько тяжелым, что в 2 ч. н. Гамильтон послал д'Амаду батальон морской дивизии из состава резерва главнокомандующего (индийская бригада и два батальона морской дивизии). Через час пришли отрывочные сведения о том, что прорван английский фронт. По счастью, это оказалось не совсем верным. В 4 часа Уэстон дал знать, что хотя противнику и удалось было прорваться в двух-трех пунктах, но в других местах атака была отбита с тяжелыми для противника потерями.
Гамильтон, находившийся в это время на транспорте Arcadian[126], счел момент подходящим для перехода в контратаку. Несмотря на крайнее утомление, войска по всему фронту бросились вперед, и противник стал отступать. К рассвету вся местность была полна отступающими турками. Когда рассвело, корабли присоединились к стрельбе полевой артиллерии, и наши части быстро подвигались вперед, пока не попали под сильный огонь пулеметов, искусно скрытых в складках местности. Дальнейшее продвижение остановилось; наступательный порыв измученных войск выдохся, и не оставалось ничего другого, как отступить на свои старые позиции.
Поле сражения было устлано трупами турок; кроме того турки потеряли несколько сот человек пленными; но и мы пострадали не мало. Результат же боя свелся к тому, что союзные войска снова стояли на прежнем месте, на полпути между берегом и Ачи-Баба.
Ободренный успехами обороны, Зоденштерн повторил атаку в ночь на 2 мая. На этот раз главный удар обрушился на французов, но французы успешно отбили турок и нанесли им тяжелые потери. Повторная атака на следующую ночь закончилась также неудачно, и генерал Зандерс запретил дальнейшие наступательные операции, приказав сосредоточить войска для обороны позиции Крития — Ачи-Баба.
Эта тактика противника не замедлила обнаружиться, но, несмотря на ограниченность боевых запасов и испытанные трудности, Гамильтон считал, что оставить дело в таком положении нельзя. Противник рыл окопы, устраивал проволочные заграждения, и не могло быть сомнений, что если ждать, пока прибудут подкрепления, то турки за это время успеют создать неприступную позицию между нашим фронтом и Ачи-Баба. Факт переброски турецких войск, с азиатского берега после оставления французами Кум-Кале также не вызывал сомнений. Кроме того, поступали тревожные донесения разведки о переброске войск из Адрианополя в район Константинополя, на демонстрацию же русских войск у Босфора надежды не было.
28 апреля адмиралтейство получило сообщение из Петрограда, что Кавказский армейский корпус, о котором нам раньше сообщалось, как уже о посаженном в Севастополе на транспорты, был высажен на берег[127]. При этом указывалось на возможность, в случае надобности, в десятичасовой срок произвести обратную посадку. Однако, в то же время, мы предупреждались, что немцы готовят новый серьезный натиск в Галиции, почему рассчитывать на Кавказский корпус не приходится. Помочь мог только Черноморский флот, и де-Робек немедленно телеграфировал Эбергарду просьбу оказать наивозможно сильное давление у Босфора, чтобы приостановить поток подкреплений, идущих в Галлиполи.
Командующий Черноморским флотом, бомбардировавший одновременно с нашей высадкой Босфор, в ответ на просьбу де-Робека снова появился у пролива. 2 мая русская эскадра, в числе 17 вымпелов, в течение двух часов обстреляла выходные форты, а на следующий день обстреляла правый фланг укреплений Чаталджи и с ним форты. 4 мая были произведены демонстративное траление и разведка в бухте Инада, весьма удобном месте для высадки, расположенном вблизи турецкой границы[128]. 5 мая предполагалось повторить бомбардировку Босфора, но погода прекратила дальнейшие операции. Сделать больше русские были не в состоянии, и мы не могли рассчитывать, чтобы подобные операции повлияли на положение в Дарданеллах. Современная военная наука учит, что демонстрация одним только флотом не может создать нужной угрозы, взять же необходимые для этого сухопутные силы было неоткуда. Стремительное австро-германское наступление началось, и намеченный Кавказский корпус был брошен в Галицию. Тем не менее демонстрация Черноморского флота, как это бывало и раньше, не осталась без последствий и заставила турок в течение двух месяцев держать на Босфоре три дивизии и оставить на местах всю тяжелую артиллерию, которую до этого предполагалось перевести на Галлипольский полуостров.
Наши попытки прервать турецкие сообщения пока что не сулили успешных результатов. Господство эскадры над Булаирским перешейком мешало туркам пользоваться дорогами этого района. Морские же пути в Мраморном море все еще оставались открытыми, несмотря на всю энергию и отвагу командиров подлодок. На лодки возлагались большие надежды, но увы, они встретили слишком большие трудности.