Он не оставлял мысли вынудить неприятеля к бою, прекрасно сознавая, что маленький шанс успеха, который он имел, надо использовать, пока на его стороне выгоды освещения.
Обе эскадры шли на юг слегка сходящимися курсами, и в 18.18 адмирал Краддок приказал увеличить ход до 17 узлов и, подняв сигнал «следовать движению адмирала, Otranto иметь самый полный ход», повернул на 1 R в сторону неприятеля. Вслед за этим адмирал вызвал Canopus, указав ему свое место (f = 37°30′ l = 74°0′) и сообщил о своем намерении атаковать неприятеля. Canopus, шедший на север 10-узловым ходом, принял радио и ответил «Мое место: широта 41°10′, долгота 76°20′. Курс NN 10°», т. е. в 250 милях к югу.
К этому времени к германской эскадре присоединился «Дрезден», и адмирал Шпее, ранее ответивший на поворот Краддока влево соответствующим поворотом также влево, теперь повернул на 1 R в сторону своего противника. Адмирал Краддок, видя присутствие обоих неприятельских легких крейсеров, уменьшил ход до 16 узлов, по-видимому, с целью прикрыть Otranto, но продолжал требовать от последнего увеличения хода во что бы то ни стало. На это требование Otranto мог лишь ответить, что против встречной волны большего хода он развить не может. По мере уменьшения скорости флагманского крейсера он сблизился с Glasgow и вышел ему на правую сторону. Видя неизбежность боя, Otranto запросил, не следует ли ему держаться вне линии боя, и, хотя ответа не получил, продолжал оставаться с правой стороны Glasgow вне досягаемости артиллерийского огня, так как вполне справедливо считал себя не имеющим боевого значения.
Солнце садилось в штормовых облаках. По описанию немцев, свинцовые тучи и налетавшие дождевые шквалы затемняли свет наступающих сумерек, однако западная часть горизонта была ясна.
Пока солнце не зашло, выгоды освещения оставались ни стороне адмирала Краддока, но противник в этих условиях боя принимать не желал. С заходом солнца обстановка совершенно менялась: германские суда терялись на восточном темном горизонте, силуэты наших же резко вырисовывались на освещенном западном.
Этого и ждал германский адмирал. «Я так маневрировал, — писал он, — чтобы заходящее солнце не мешало мне. Луна еще не была полной, но обещала хорошее освещение позднее ночью. С разных румбов налетали дождевые шквалы».
При таких условиях освещения, находясь под ветром у противника и принимая стреляющим бортом сильную волну, на какой успех могли рассчитывать наши сравнительно старые суда, начавшие кампанию лишь с объявлением войны и не имевшие случая пройти курс стрельб, против германских судов, отличных по стрельбе, имевших преимущества в ходе, вооружении и к тому же превосходящих их числом[72]?
Около 19 часов германский адмирал с 60 кабельтов открыл огонь, хотя суда его к этому времени еще не вполне закончили построение. Британская эскадра имела между судами расстояние точно в 2 кабельтова, германская же растянулась. «Лейпциг» держался от «Гнейзенау» в 5 кабельтов, а «Дрезден» от «Лейпцига» — в 7. Несмотря на сильнейшую качку, стрельба обоих больших крейсеров противника быстро сделалась успешной. Первый трехорудийный залп «Шарнгорста» дал недолет в 2 ½ кабельтов до Good Hope и весьма кучный разрыв. Третий попал Good Hope, по-видимому, в носовое 9,2-дюймовое орудие, так как с Otranto видели пламя, поднявшееся у носового 6-дюймового каземата, после чего его орудие прекратило огонь и не возобновляло стрельбы за все время боя.
Сравнительная характеристика британских и германских судов приведена ниже:
«Гнейзенау» стрелял залпами по Monmouth, у которого через три минуты начался пожар на баке, хотя достоверно известно, что с него было выброшено за борт все дерево и отбита краска. «Лейпциг» стрелял по Glasgow, но не имел попаданий — его снаряды не долетали.
Наши суда также открыли огонь, стреляя по соответствующим им немецким судам, кроме Otranto, который за дальностью расстояния не мог принять участия в бою со своей ничтожной артиллерией, но представлял прекрасную цель. Командир его, меняя скорости, шел переменными курсами, но, после того как «Гнейзенау» очень близко положил два залпа: один справа по носу, а другой — за кормой, он вышел из линии огня, уклонившись в западном направлении, оставаясь зрителем боя.
Очень быстро бой сделался общим. С 19.10 «Лейпциг» поймал в вилку Glasgow, «Дрезден» также стрелял по Glasgow, но возможно, что и по Otranto; большие германские крейсеры сосредоточили свое внимание на Good Hope и Monmouth. С каждой минутой тактические условия для нашей эскадры ухудшались — волна била в стреляющий борт, каскады воды обдававали комендоров и орудийные прицелы; темнота сгущалась, и наблюдать падение снарядов становилось невозможным. Дым головного немецкого крейсера, несшийся назад сильным юго-восточным ветром, скрывал от Glasgow «Лейпциг». Подробные донесения о стрельбе нашей эскадры имеются только с уцелевшего Glasgow, но надо думать, что стрельба остальных была не лучше. Этот крейсер открыл огонь в 19.05 с 50 кабельтов, но уже с самого начала вероятность попадания сводилась к минимальной вследствие часто скрывавшейся цели и невозможности замечать падение своих снарядов, последствием чего была медленность стрельбы.
В 19.14 Glasgow, заметив свое отставание, прибавил немного ходу, но вскоре опять убавил и в этот момент (19.19) получил первое попадание — 4-дюймовый снаряд с «Лейпцига», который ударил в крепление боевой рубки в походной каюте командира, но не разорвался. С Glasgow было видно тяжелое положение головных британских крейсеров, жестоко страдавших от неприятельского огня и не имевших возможности нанести врагу существенный вред.
Monmouth вышел из строя несколько вправо и затем уже до конца не смог занять своего места. У него начался второй пожар в кормовой части, и он стал отставать. Чтобы не мешать его стрельбе и не попасть под недолеты «Лейпцига», Glasgow отошел и держался позади Monmouth на линии между курсами его и Good Hope.
Суда противника совершенно скрылись из виду. Об их местоположении можно было судить лишь по вспышкам выстрелов, в то время как наши суда представляли ясно видимую цель. Немцы посылали залпы за залпами со скоростью трех в минуту, и о результатах их стрельбы можно было судить по Monmouth. С пожаром на корме он как будто справился, но в 19.25 у него начался новый пожар — запылал полубак, горевший в течение 5 минут. В 19.30 «Лейпциг» прекратил огонь. Возможно, он поменялся местами с «Дрезденом», но во всяком случае оба они вскоре начали стрелять по Glasgow, который со своей стороны не видел ни того, ни другого. Можно было лишь с трудом различить два больших крейсера адмирала Шпее, по которым Glasgow и поддерживал огонь: из 6-дюймового носового орудия — по «Шарнгорсту», а из кормового — по «Гнейзенау», причем заметили одно попадание лиддитного снаряда в кормовую башню.
Положение Good Hope, к этому времени становилось безнадежным — он продолжал держаться на курсе, несколько сходящемся с противником, и беспрерывно поражался его залпами; начавшиеся с первого момента боя пожары не прекращались.
В 19.35 была замечена его отчаянная попытка сблизиться с германскими судами, хотя за последние четверть часа расстояние уменьшилось до 27 ½ кабельтов. Казалось, он хочет дорого продать свою жизнь. Но через пять минут на баке у него снова взвились громадные языки пламени: по-видимому, возобновился первоначальный пожар у носового 9-дюймового орудия. Положение Monmouth было немногим лучше. Glasgow же пока почти не имел попаданий и мог отвечать неприятелю. Луна взошла и осветила легкий крейсер, по которому Glasgow и сосредоточил огонь. Почти одновременно он получил первое тяжелое попадание — 4-дюймовый фугасный снаряд разорвался у ватерлинии ниже жилой палубы над внешним левым винтом, сделав пробоину около 6 квадратных футов. Пробоина имела вид как от таранного удара, но не мешала продолжать бой.
Положение флагманского крейсера стало критическим; было очевидно, что наступают его последние минуты, однако он продолжал стрелять. С трубами, ярко освещенными пламенем пожара вблизи мостика, он был ясно виден совсем близко к неприятелю. В 19.45 он начал отставать и оказался в 8 кабельтов слева по носу Glasgow, а через 5 минут — на полпути между Glasgow и неприятелем. Луна скрылась за тучами, стало совершенно темно, дождевые потоки не прекращались. Неожиданно мрак прорезал блеск сильнейшего взрыва в том месте, где горел Good Hope. Взрыв произошел в средней его части — на баке взвился огненный столб высотой в 200 футов, стрельба прекратилась. Кормовая часть английского флагмана была окутана дымом, но и оттуда время от времени вырывались языки пламени. На какой-то момент Good Hope настолько сблизился с противником, что комендоры Glasgow сочли его за флагманский крейсер Шпее, но быстро поняли свою ошибку.
В 19.52 расстояние между эскадрами сократилось до 20 ½ кабельтов — адмирал Шпее вышел несколько вперед и начал склоняться в сторону противника. Good Hope замолк, все внимание противника сосредоточилось на Monmouth, но вместе с тем, как только показывались вспышки выстрелов Glasgow, по нему тотчас открывался огонь всей германской линии. Ввиду этого вскоре после 20 часов Glasgow прекратил стрельбу.
Прошел час с момента первого выстрела, но исход боя уже не оставлял сомнений.
Good Hope исчез, Monmouth, повернувший в западном направлении и несколько справившийся с пожарами, скрылся из вида неприятеля. Glasgow также повернул, и в 20.15 увидел Monmouth, поворачивающего к северу с целью стать к волне кормой. Имея дифферент на нос, он зарывался и брал много воды полубаком.