– А ты что ответила? – прошептала я, с мольбой глядя на Марка. В моем взгляде даже слепой бы прочел мольбу о помощи, отчаяние и надежду на чудо.
– Я поблагодарила и сказала, что мне пора убегать, – прокричала мама в трубку, и я представила ее красное от гнева лицо.
– Мам, я все объясню, – повторила я, словно заведенная, видя, как Баринов порывается подойти и забрать у меня трубку. Но я решаю свернуть этот разговор – обсуждать такие темы по телефону в офисе было бы просто безумием.
– Когда? – в разговор вмешался отец, его голос звучал, как гром среди ясного неба.
– При личной встрече, – еле слышно промямлила я в трубку, чувствуя, как по щекам ползут предательские слезы.
– Через час ждем дома, и только попробуй домой не явится, я не знаю, что тебе сделаю, – сурово пригрозил отец, и в трубке раздались отрезвляющие гудки.
– Ну что? – Марк вопросительно смотрел на меня, и в его глазах я увидела собственное отражение – перепуганное и растерянное.
Я откинулась на спинку кресла, чувствуя себя выжатым лимоном. Слова отца эхом отдавались в голове, предвещая неминуемую катастрофу. Час. Всего лишь час, чтобы придумать хоть какой-то план, какую-то версию, которая бы хоть немного смягчила удар. Я посмотрела на Марка, он выглядел не лучше меня.
– Что будем делать? – тихо спросила я, понимая, что ответа на этот вопрос у нас нет. – К твоим родителям тоже нужно ехать?
Марк кивнул, на его лице читалась полная безысходность.
– Да, им тоже нужно будет что-то объяснять. Боюсь, отделаться простой ложью уже не получится. Слухи разлетелись слишком далеко. Нужно говорить правду.
– Нет, нет, нет, нет, – я со страхом покачала головой, чувствуя, как внутри поднимается волна паники. – Если не хочешь моей смерти, то не говори правду.
Видимо у него в голове мелькнула мысль. Безумная, отчаянная, но, возможно, единственная, способная хоть как-то отсрочить неминуемый крах. Так я подумала, увидев его просветленный взгляд.
– Слушай, а что, если… – начал он неуверенно, – Что если мы временно… сыграем в семью и перед родителями ? Только на время, пока контракт не будет подписан. Мы можем убедить наших родителей, что между нами действительно что-то есть, и что мы просто хотели сохранить это в тайне.
Я смотрела на него, словно на сумасшедшего, не веря своим ушам.
– Ты серьезно? Играть в семью? Это же полный бред! – воскликнула я, чувствуя, как внутри поднимается волна протеста. – И что, ты думаешь, они поверят? Да они нас насквозь видят!
– А у нас есть выбор? – возразил мужчина, и в его голосе послышалась отчаянная нотка. – Что мы теряем? Если мы просто скажем правду, все рухнет. А так у нас хотя бы есть шанс выиграть время. Мы сможем убедить арабов в нашей благонадежности, подписать контракт, а потом… потом уже будем разбираться с нашими родителями. Ну, и с тем, как вернуть все на свои места.
– А откуда взялся Родион? – все бы ничего, но ребенок – это уже перебор.
– Ну твоим скажем, что это мой сын, а моим, что твой, – и Баринов с надеждой посмотрел на меня. – Прошу тебя, соглашайся.
Я смотрела на Марка и понимала, что он прав. Вариантов у нас действительно немного. Сказать правду – значит обречь себя на гнев родителей, сорвать контракт и, возможно, вообще лишиться работы. А сыграть в семью… это безумно, рискованно, но может сработать. Хотя бы на время.
– Ладно, – выдохнула я, чувствуя, как внутри что-то ломается. – Давай попробуем. Но учти, это все твоя идея. И если все пойдет наперекосяк, винить будешь только себя.
Марк облегченно вздохнул, и в его глазах мелькнула надежда. – Договорились. Сейчас главное – убедить родителей. Нужно продумать каждую деталь, придумать правдоподобную историю нашей "любви", распределить роли… И самое главное – договориться с Родионом.
Времени оставалось катастрофически мало. Мы быстро набросали план, распределили обязанности и помчались каждый к своим родителям, готовые разыграть самый сложный спектакль в нашей жизни. В голове пульсировала только одна мысль: "Главное – не провалиться". Ведь на кону стояло слишком много. И будущее, которое казалось таким светлым, теперь висело на волоске.
Глава 6.
В квартиру я входила, словно на цыпочках, замирая от каждого скрипа половиц. Сердце колотилось в груди, как пойманная птица, готовое вырваться на свободу. Мне снова пятнадцать, и вместо того, чтобы прийти домой в десять, я явилась в гулянки в полночь. Только ставки гораздо выше, чем испорченный вечер и родительская нотация.
У нас не хоромы, где можно было бы затеряться, надеясь, что родители не услышат предательский звук открывающейся двери. Они ждали меня на кухне, как жюри на смертном приговоре. И хотя ремень на стол не выложили, как в старые добрые времена, я чувствовала, что сегодня меня будут пороть взглядом, словом, каждым жестом.
Мама сидела за столом, скрестив руки на груди так плотно, словно сковывала себя, чтобы не сорваться на крик. Ее глаза – обычно теплые и ласковые – сейчас напоминали два осколка льда, прожигающие меня насквозь. Папа стоял у окна, отвернувшись от меня, и хмуро смотрел вдаль, в непроглядную темноту за стеклом. Словно там, среди серых многоэтажек, он искал ответ на вопрос, почему его дочь так бессовестно лжет. В воздухе висело густое, осязаемое напряжение, которое можно было резать ножом, и оно давило на меня, словно плита.
– Ну и что ты нам расскажешь, Софья? – тихо спросила мама, стараясь сохранить олимпийское спокойствие. Но я слышала, как дрожит ее голос, и понимала: это затишье перед ураганом.
Я села напротив нее, как школьница перед строгим экзаменатором, и опустила глаза, не в силах выдержать ее испепеляющий взгляд. В голове крутились обрывки нашей с Марком "легенды", но все они казались до смешного глупыми, наигранными, как дешевый спектакль. Но нужно было начинать. Нельзя дать им времени на размышления, нужно задавить их лавиной лжи.
– Мам, пап… я… я хотела вам все рассказать, но… боялась, – начала я дрожащим голосом, чувствуя, как предательски потеют ладони. – Это произошло довольно быстро… Мы с Марком… мы полюбили друг друга. Да, так бывает, – выпалила я, словно оправдываясь за то, что посмела испытать это чувство. – Мы решили пожениться, но не хотели афишировать это до поры до времени. Хотели, чтобы это был сюрприз. Да и мне неловко было, что тут я со своей любовью, а Владику надо операцию делать, и мы на нее копим. Как будто моя личная жизнь важнее…
– Да, владику надо делать операцию, но разве бы из-за этого просили тебя задвигать себя и твои жизнь на задний план? – мама всплеснула руками, и я вздрогнула, понимая, что самое сложное еще впереди.
Папа молча повернулся ко мне, и в его глазах я увидела сложную смесь чувств: удивление, разочарование и… кажется, даже немного сочувствия. Или это просто игра моего воспаленного воображения?
– А этот мальчик… Родион… это его сын? – спросил он, стараясь говорить ровно, но я чувствовала, как дрожит его голос, выдавая бурю, бушующую внутри.
– Да, пап, это его сын, – ответила я, словно роняя на пол тяжелый камень, и окончательно опустила голову. Не могла я выдержать отцовского взгляда, в котором читалось немое: "Как ты могла?". Стало невыносимо стыдно от своей лжи, от своей трусости, и на глазах предательски выступили слезы. – Мы хотели вам его показать, когда немного освоимся, когда будем готовы… Я знаю, что это звучит глупо и эгоистично, но мы действительно боялись вашей реакции. Но вот так произошло, простите нас.
– А почему одна пришла? Где твой новоиспеченный муженек? – отец смотрел на меня сурово, словно допрашивал опасного преступника.
– Он сейчас к своим родителям поехал, – ответила я, стараясь говорить как можно увереннее, хотя внутри все дрожало от страха. – Им тоже нужно все объяснить. Мы договорились, что сначала я поговорю с вами, а потом он – со своими. Просто… они у него немного строгие. Ну, вы знаете, как это бывает.
Мама все еще сверлила меня взглядом, но я заметила, что ее гнев немного поутих. Казалось, она пытается переварить всю ту кашу, что я на нее вывалила. Папа подошел ко мне, обнял за плечи и тихо сказал:
– Ладно, дочка, не плачь. Раз уж так случилось, будем думать, что делать дальше. Главное, чтобы ты была счастлива. Но в следующий раз, пожалуйста, предупреждай нас заранее. Мы же твои родители, нам не все равно.
Эти слова подействовали на меня, как ушат холодной воды. Вместо облегчения я почувствовала еще большую вину, еще больший стыд. Я обняла отца в ответ и прошептала:
– Простите меня, пожалуйста. Я больше так не буду.
Мама вздохнула и сказала:
– Ладно, Софья, хватит реветь. Лучше расскажи нам все по порядку. Как вы познакомились, когда решили пожениться, почему скрывали это от нас? И самое главное – что теперь будет? Мы ведь даже на свадьбе не были. Или вы не делали ничего?
Я начала рассказывать нашу "легенду", стараясь придерживаться плана, который мы набросали с Марком. Говорила о внезапной любви, о желании сохранить все в тайне, о неловкости перед родителями из-за ситуации с Владиком. Врала, не краснея, и чувствовала себя от этого еще хуже, словно предавала самых близких людей. Но нужно было держаться, нужно было убедить их, чтобы хоть как-то выиграть время и придумать, как выпутаться из этого клубка лжи.
– Ладно, – мама завершила мой поток лжи и я замолчала испуганно подняв на нее взгляд. – Ты, я так понимаю, переезжаешь, – я с непониманием захлопала глазами, глядя на мать. – Или ты и дальше собиралась комедию ломать?
– Нет, – ответила сперва покачав головой в знак согласия, а потом в знак отрицания, окончательно запутавшись в собственной лжи.
– В общем, иди, собирайся, дочка, а на выходных ждем тебя с мужем, – похлопал меня отец по спине, словно ничего и не произошло. – Знакомиться будем.
Я облегченно выдохнула. Они поверили! Или сделали вид, что поверили? В любом случае, у нас есть неделя, целая неделя, чтобы разрешить всю эту ситуацию и выпутаться из этой паутины лжи, в которую мы сами же себя и засунули. Неделя, чтобы не потерять все, что мне дорого.