Рядом со мной сели две дамы лет сорока. Они обсуждали Тыниса Мяги и поглядывали время от времени в мою сторону. Ну, на Тыниса я не походил ни капли, так что мог не опасаться.
С танцплощадки полилась громкая музыка.
— Добрый вечер, дорогие друзья! Начинаем нашу музыкальную программу…
Сидеть пришлось довольно долго. Дамы ушли и их место заняла бабушка с внучкой, потом ушли и они. Началось оживление. Светили фонари, сумрак делался всё непрозрачнее и непрозрачнее. Стайки девушек стали проноситься чаще и чаще. Молодые мужчины проплывали в основном в одиночку.
Атмосфера праздника усиливалась, и вместе с этим учащался мой пульс. Я почувствовал, как по спине прокатилась капля пота. Ну, давай уже! Сколько тебя ждать!
Наконец, Швец закончил. Он поставил миллионную по счёту кружку на стол и нетвёрдым шагом пошёл в сторону аллеи, где я собирался лишить его жизни.
Я тоже встал, но пошёл не за ним, а в другую сторону, чтобы пройти по другим аллеям и выйти на огневой рубеж, когда он будет уже там. Шёл он медленно, и пройти оставалось прилично, так что время не поджимало. Главное было не показывать своё волнение, чтобы никто…
— Саша!
Да что ж это такое! Земля под ногами задрожала.
— Ты как здесь оказалась⁈
Невеста, твою мать! Она стояла в белом лёгком платьице, вся такая нежная, воздушная и, чего уж скрывать, очень даже привлекательная.
— Я⁈ — воскликнула она. — Я-то понятно, просто пошла за тобой и всё. А вот ты зачем сюда припёрся? И где ты был всё это время я уж с ног сбилась искать тебя.
— Так, слушай меня внимательно. Будь здесь… Нет, иди к танцплощадке. Стой у входа и жди меня. Я через десять минут приду.
— Стоять там? Ты хочешь, чтобы меня грузины сняли сразу?
Я посмотрел на часы. Бляха-муха!
— Хорошо. Стой у киоска с мороженым. Это вон там.
— Да, я его помню. Кажется…
— Спросишь у кого-нибудь.
— Только десять минут. Не больше! А то пойду на танцы!
Я ничего не ответил. По идее, знаю же по опыту, если что-то не клеится, нужно всё отменять. Если ситуация не складывается, нельзя пытаться переломить, превозмочь и любой ценой сделать намеченное. Умом-то я понимаю, да только сердце, которое ещё и выскакивает из груди, обычно заставляет делать совершенно другие вещи…
И в этот раз получилось так же. Я рванул в сторону аллеи. Время уходило и теперь я уже реально мог не успеть оказаться в нужное время в нужном месте. Я пошёл напрямки, всё ещё пытаясь, как Штирлиц с парашютом, делать вид, что прогуливаюсь.
Ночью все кошки серы. И аллеи тоже. Хотя, ошибиться я, конечно, не мог. Не мог, но аллея была совершенно пустой. По-бунински тёмной и пустой. Со стороны танцплощадки летели звуки «Бони-М». Это, конечно, было хорошо, да только Швеца нигде не было.
Возможно, он шёл медленнее, чем я ожидал. Я двинулся навстречу, чтобы убедиться, что он ещё там. Но нет, его там не было. Вот же козёл! Неужели уже прошёл? Я снова вернулся на эту сраную аллею. Нет. Будто корова языком слизнула. Но, чтобы пройти весь этот участок ему нужно было идти довольно быстро, а он еле полз. Твою мать! Сука!
Я добежал до самой пивной. Нет, он не вернулся, здесь его не было. Блин! Я развернулся и дёрнул обратно. Сука, я начинал становиться заметным, а вот Швец — наоборот. А вдруг он почуял слежку? Нет. С чего бы? Он ведь ещё ничего не совершил. Или совершил.
Первая жертва была в белом платье, как его жена, с которой он крепко поругался. Вернее, развёлся даже… Шёл, увидел и захотел убить. Был пьяный… Он вообще-то каждый день…
Твою мать! Показалось или нет⁈ Вроде вскрик какой-то… Я резко обернулся. Ещё раз. И ещё… В темноте кусты превратились в стены таинственного лабиринта, едва подсвеченного редкими бледными фонарями.
Я сделал пару шагов, заглянул за большую тую и вдруг в далеке заметил белое платье. Быть этого не могло, на таком расстоянии наверняка показалось… Музыка внезапно смолкла и в этой неожиданной тишине я услышал тихие сдавленные звуки. Короткий вскрик и…
— Элла! — заорал я, и мой голос заглушила барабанная дробь с танцевальной площадки.
Громкая эстрадная музыка всколыхнула тишину, маскируя то, что происходила в паре десятков метров от меня. Я повернулся в сторону, откуда по моим соображениям был слышен вскрик и вытащил пистолет. Рука крепко сжала твёрдую горячую рукоять…
15. Если есть на свете рай…
Под ногами зашуршали мелкие камешки отсыпанной дорожки. Я рванул, очертя голову, вбивая ноги в отсев, орудуя поршнями, как слетевшая с катушек машина. Бум, бум, бум, бум!
Кто спроектировал эти аллеи! Ландшафтного дизайнера — растоптать! Нырнул за ряд туй… Никого! Вернулся на центральную часть аллеи, обогнул клумбу, метнулся дальше, прибавляя скорости.
Нет, сюда бы он не успел убежать, он же не с пустыми руками… Твою мать! Сука! Я кинулся назад, забегая за параллельный ряд туй. Шиш! Не было его здесь! Сердце рвалось наружу, ускоряя бег времени и отсчитывая десятые доли секунды.
Пережать сонную артерию и немного подождать. Ключевое слово «немного». Запаса времени не оставалось, так что адреналин нёсся по венам, надувая их и практически разрывая в клочья. В городе Сочи тёмные, бляха, ночи…
Я снова побежал туда, где видел это козлище и, сделав с десяток шагов, скорее синтуичил, чем заметил, что проскочил тропинку, уходящую в заросли.
Остановился, осмотрелся… Москау, Москау… — гремел запрещённый «Чингисхан», заливая округу волнами звука. Куда же он делся, урод? Я вернулся чуть назад, всматриваясь в тёмные кусты…
Вот она… дорожка… Я снова остановился и… попытался прислушаться. Вроде есть шорох… Или показалось? Осторожно, раздвигая ветки и стараясь не спугнуть зверя, я ступил на тропинку. По лицу мягко хлестануло. Вскрикнула и вспорхнула птица… Не обращая внимания, я пробирался дальше, пролезая, буквально продираясь через куст и… Твою мать!
В темноте, выбеленный луной, оловянно-мертвенно засветился белый лоскут. Ах, ты тварь! Всё оборвалось и, уже слабо себя контролируя и совершенно не сдерживая, я прыгнул вперёд. Как сказочный богатырь, влекомый неуёмной силой. Мне показалось, что те метров пять, которые меня отделяли от цели, я пролетел по воздуху.
Швец стоял ко мне спиной. Лицо его было поднято к небу, к нависшей над парком луне, как у оборотня. Тело, демонстрируя крайнюю степень напряжения, выгнуто, а руки сомкнуты на шее беззащитной и безвольно поникшей жертвы.
Хрясь! Я со всей дури рубанул его по шее — обрушил рукоять ТТ. Надеюсь, пока не убил, хотя очень хотелось. Но ничего, это мы быстро устроим…
Руки его повисли плетьми, он не издал ни звука и начал валиться, а вместе с ним и Элла, неподвижная и… Твою мать! Я подхватил её, не давая рухнуть на землю и, приникнув к лицу, попытался поймать дыхание.
Да! Дыхание было, но это была не Элла… Это была девчушка лет четырнадцати, насколько я мог разглядеть в свете луны. Вот урод. Нужно было торопиться. Скорее всего, она даже не успела рассмотреть напавшего на неё Швеца.
Я опустил девочку на траву и повернулся к оборотню. Он начал приходить в себя, закашлялся и открыл ничего не понимающие глаза. Я ощутил вдруг совершенное спокойствие. Нет, сердце всё ещё колотилось, но никакой неуверенности или нерешительности не осталось. Ни следа. Я смотрел на поверженное чудище и не видел человека. Передо мной лежал поверженный змей, червь, отвратительное насекомое, враг рода человеческого, злой демон. И хоть пистолет мой был заряжен далеко не серебряными пулями, я наклонился, приставил его к виску Швеца и, не мешкая ни мгновенья, нажал на спуск.
Раздался гром, слившийся с барабанной дробью на танцплощадке. Зверь даже не дёрнулся. Я обтёр пистолет носовым платком, вложил в его руку и, стараясь попасть в ритм музыкального сопровождения, нажал на его палец, выстреливая ещё раз. Пистолет сухо кашлянул, выплёвывая огненный сгусток в разгневанные небеса.
Всё. Теперь нужно было делать ноги. Конечно, вряд ли следственная группа поверит в самоубийство, учитывая истоптанную траву и совершенно нехарактерное положение тела, для сведения счётов с жизнью. Но пофиг, что имеем, то имеем. В конце концов, зачем им лишние проблемы, напишут, самоубийство.
Личность Швеца довольно спорная, из органов уволен за тёмные делишки, так что наличие пистолета с длинным криминальным следом вполне можно объяснить служебными злоупотреблениями. Значит, закроют вопрос и поставят жирную точку, не позволив разлиться кровавой реке, порождённой вот этим самым подонком.
Я подхватил девочку, и она застонала, зашевелилась. Не хватало только, чтобы она меня рассмотрела и заявила, что я на неё напал. Иронично бы получилось, конечно. Я вынес её на аллею и опустил на лавочку, а сам развернулся и быстро двинулся вдоль тёмной линии туй.
Ей бы, конечно, надо было оказать поддержку, вывести из парка. Представляю, как она перепугается, когда придёт в себя. Хорошо, если бы ничего не вспомнила из случившегося…
Я обернулся и увидел, как она села. Ну, и хорошо… Не дожидаясь, пока она меня заметит, я повернул на дорожку, ведущую к выходу из парка и поддал пару.
Элла стояла у киоска с мороженым, недовольно скрестив руки на груди и нетерпеливо потопывая ножкой в сандалии.
— Ну, это уже ни в какие… — гневно начала она и тут же осеклась. — Саша… Что с тобой…
Что? Даже и не знаю. Наверное, на мне лица нет. Я, вероятно бледный, как приведение, да ещё и посечённый ветками… Хотя нет, царапин быть не должно было. Меня начало колотить. Отходняк.
— Пломбир, — требовательно бросил я и стукнул по прилавку двумя монетками по двадцать копеек.
Корпулентная продавщица в белом чепце, скользнув по мне скучным взглядом, молча протянула мне два вафельных стаканчика.
— На, — подал я один Элле.
— У тебя… — ответила она, машинально принимая мороженое, — руки трясутся.
— Пошли, — кивнул я в сторону выхода.
Я весь горел, голова шла кругом, во рту было сухо и горько. Ясность и спокойствие остались в прошлом и казались чем-то немыслимым и совершенно недостижимым.