Поднялся на седьмой этаж и вошёл в открытую дверь квартиры. Я оказался в длинном коридоре. Слева была комната с двустворчатой застеклённой дверью. Посередине на сложенном ёлочкой паркете были составлены коробки с книгами, вдоль стены стояли пустые, незаполненные книжные шкафы.
Я подошёл к окну. Внизу неслись машины по Кутузовскому проспекту.
— Это гостиная, — услышал я голос позади себя и обернулся.
Передо мной стояла Ирина. На ней были тонкие спортивные брюки, закатанные до колен и светлая, неопределённого цвета футболка. Волосы были растрёпаны, а на лице, обычно довольно бледном, играл румянец.
— Неплохо, — улыбнулся я.
— Не то слово, — радостно кивнула она. — Привет. Спасибо, что пришёл. До сих пор не верю, что Ананьин мне такую квартиру выбил.
— Ну, я же говорил. Он у нас просто волшебник.
— Всё жду, когда придут и скажут, мол, извините, вы же не академик, так какого лешего вы чужую жилплощадь заняли?
— Академики не здесь живут, так что не беспокойся, — усмехнулся я. — Никто тебя выселять не придёт. Это же не Ананьин своим решением тебе ордер выдал, правильно? Правильно. Это жилищная комиссия Моссовета постановила. А что и как, тебя не должно волновать. Сказано «за заслуги», вот и всё, значит, заслужила.
— Мне кажется, я здесь Медунова видела, — покачала головой Ирина. — У соседнего подъезда. Это первый секретарь из Краснодара.
— Ну, приличные значит соседи, а то я беспокоился.
— Да ну тебя, Саша. Не хотелось бы, чтобы неприятная ситуация возникла.
— Перестань, лет через двадцать приватизируешь и будешь жизнью наслаждаться. Давай, покажи хоромы свои, проведи экскурсию.
— Чего сделаю?
— Потом объясню.
Помимо гостиной, имелась спальня чуть меньшего размера, кухня и туалет с ванной. Квартира была небольшой, но высоченные, как во дворце, потолки создавали эффект огромного пространства. Ремонт требовался, на мой взгляд, основательный, но можно было не спешить. Ирина выглядела неимоверно счастливой, и мне это нравилось.
Ананас в заточении так перепугался, что готов был на всё, лишь бы не сесть, лишь бы остаться на плаву и лишь бы никто не узнал о его проделках.
Разумеется, ожидать, что он исправился и не будет мутить или окажется преданным и добросовестным, было бы нелепо. Мы прекрасно понимали, что он в любой момент, если появится хотя бы минимальная возможность, предаст, продаст, сдаст и всё в таком роде. Понимали и то, что он будет пытаться выскользнуть из наших объятий. Но удавка на его шее была туго затянута и он знал, что в любой момент может быть уничтожен и раздавлен.
Словом, занимаясь по моему поручению жильём для Закировой, он приложил максимум своих способностей и вырвал освободившуюся недавно квартиру у депутата Моссовета, висящего у него на крючке. В общем, он демонстрировал преданность и покладистость, хотя, несомненно, мечтал о мести и реванше. Что же, я это знал и не собирался предоставлять ему возможностей.
Я пробыл у Ирины до вечера. Насверлил дыр, повесил гардины, полки и подвесной шкаф на кухне. А ещё над ванной приспособил перекладину для клеёнчатой занавески и даже расставил книги. Ирина раскладывала вещи, мыла, тёрла и пыталась навести подобие порядка.
Мы закончили ближе к вечеру, поужинали яичницей с колбасой и мясистыми ароматными помидорами, к сожалению, полностью исчезнувшими в будущем.
— Ну, Жаров, — подмигнула Ирина, когда я засобирался домой, — могу сказать, что довольна, что дала себя уговорить. Спасибо тебе.
— Обычно девушкам нравится, — усмехнулся я, — когда их удаётся уговорить.
— Что⁈ — возмущённо подняла она брови.
— Я говорю, что спасиба твоего мало. Нужны реальные действия, осязаемые проявления благодарности.
Она набрала воздух, чтобы выдать, что думает по этому поводу, но я засмеялся.
— Не лопни, я пошутил. Знаю, ты предупреждала. Просто хотел тебя потроллить немного.
— Нет, ты не пошутил, — сощурила она глаза. — У тебя на лице всё написано. Но я тебе всё сказала заранее. Теперь мы только друзья и коллеги. Мы соратники, Жаров. Так что к вопросу половых сношений больше не возвращайся, пожалуйста. Ясно тебе?
— Ясно, мисс прямолинейность.
— Вот и хорошо, что ясно!
— А если кто-то из нас уволится?
— Вот когда уволится, тогда и поговорим.
— Попрошу Мишу, чтоб он тебя уволил как можно скорее.
— Ах, ты… — задохнулась она от возмущения, и я, воспользовавшись замешательством, чмокнул её в щёку. — Ладно, расслабься, друг и коллега. Я правда пошутил.
Домой я вернулся уже довольно поздно.
— Явился, не запылился, — встретила меня бабушка в прихожей. — Думала, ты уже не придёшь сегодня.
— Я же говорил, — пожал я плечами, — что коллеге буду помогать в новой квартире.
— Говорил, говорил, — кивнула она. — Мало ли кто и что говорил? Гости у тебя, а тебя по коллегам носит, будто важнее дел нет. Ждём, ждём, уже отчаялись…
— Гости? Какие? Я не приглашал никого.
Судя по настроению бабушки, это была Женя. Я скривился, представляя, что сейчас снова придётся говорить о Колобке или об её чувствах или…
— Это я, Саша.
Из комнаты вышла жена Кофмана. Признаюсь, увидеть дома именно её я не ожидал.
— Здравствуйте, Ада Григорьевна. Какая неожиданность. Очень рад вас видеть и прошу прощения, что заставил ждать. Но я не знал, что вы придёте сегодня.
— Да, это моя вина, я ведь без звонка, без предупреждения. Побоялась, что если позвоню, ты откажешься встретиться, выдумаешь причину какую-нибудь… Вот и нагрянула…
— Что вы, разве бы я смог отказаться?
Мы прошли в гостиную. На столе стояли чашки, конфеты, печенье и варенье.
— Ты чай-то будешь? — спросила бабушка. — Пойду свежий заварю, а то мы весь выпили уже.
Она ушла на кухню, а мы с Адой уселись за стол.
— Отличная у тебя бабушка, — улыбнулась она. — Мы подружились, мне кажется.
— Мне очень приятно, — кивнул я и внимательно посмотрел ей в глаза. — Ничего не случилось? Может быть у Эллы опять неприятности какие-то или у Якова Михайловича?
— Нет-нет… — неуверенно ответила она.
— Если что, вы, пожалуйста, не сомневайтесь, сразу говорите мне, я всё что смогу, обязательно сделаю.
— Спасибо, — кивнула Ада Григорьевна. — Неприятностей нет, но и приятностей особенных я не вижу, к сожалению.
Я нахмурился.
— Знаешь, — продолжила она, — после того случая… ну, с Эллой, когда ты её спас…
— Да, что вы, спас, просто немного помог. Я уверен, и без меня…
Она положила свою руку поверх моей и кивнула, прикрыв глаза и как бы говоря, что, мол, не надо, мы оба всё прекрасно понимаем.
— Эллочке было очень плохо после того. Нет, не в смысле алкоголя, а в смысле на душе было плохо. Она ведь слегла, буквально заболела. У неё была горячка, она не ела и не пила. Анализы все в норме, болезни никакой нет, а симптомы не проходят, понимаешь.
— И сейчас?
— Нет, — взмахнула рукой Ада. — Сейчас всё хорошо уже. Практически… Помнишь, как Наташа Ростова слегла после… после Курагина, в общем.
Я промолчал.
— Помнишь, конечно. У Эллы произошло что-то страшное внутри. Или не страшное, не знаю, но она будто что-то поняла и переоценила своё поведение. Нет, не в тот день, а вообще. Она мне рассказывала, что тогда случилось.
Ада покачала головой и прикрыла лицо рукой. Вздохнула.
— В общем, она очень хочет с тобой встретиться и поговорить.
Честно говоря, я не видел в этом никакого смысла. Бабушка передавала мне, что она несколько раз звонила в моё отсутствие, но я не перезванивал. С Кофманом я встречался неоднократно, мы говорили о делах, и я видел, что он хотел бы обсудить кое-что ещё, но всегда обходил это и не шёл на дружеские беседы о сокровенном.
— Я тебя понимаю, — грустно добавила Ада. — Она действительно сделала всё, чтобы ты больше не желал её видеть… Но… я тебя очень прошу… просто поговори с ней. Не надо мне ничего обещать или обнадёживать, просто поговори… У неё огромный груз на сердце…
— Ладно, — кивнул я. — Поговорю.
В конце концов, даже этот напыщенный сноб Болконский простил Наташу Ростову, правда будучи уже на смертном одре. Но я-то не такой зануда, как он. Я даже усмехнулся этой мысли.
— Правда? — спросила Ада, с надеждой вглядываясь мне в глаза. — Поговоришь?
— Да, Ада Григорьевна. Правда.
— Тогда… тогда, может быть, прямо сейчас?
— Сейчас? — удивился я, непроизвольно оглядываясь на спальню, словно оттуда могла бы появиться притаившаяся до поры Элла.
— Ну, а чего тянуть? Она же живой человек, и ей очень плохо. Я ничего от тебя не жду после того, что случилось. Но просто… пусть она не думает, что ты её… презираешь… Ведь ты же не…
— Нет, конечно, что вы такое говорите…
— Ну, тогда поедем? Поедем? У меня машина перед домом, мне Яша дал. Поехали сейчас? А то завтра она уезжает на два месяца в Челябинск.
— В Челябинск? — удивился я. — Зачем?..
— Да, к тётке, она в доме отдыха работает. Чтобы… я не знаю, зачем… Просто, чтобы не быть здесь, чтобы реветь себе в подушку и гулять по берегу речки. Поехали к нам, Саша, пожалуйста…
Я согласился.
Ада открыла дверь ключом и шагнула через порог.
— Ну что, довольна? — тут же раздался ворчливый голос Кофмана. — Я тебе говорил не ходить к нему? Нет, я тебе говорил? А что ты думала, он тебе…
Кофман осёкся. Я вошёл в прихожую вслед за его женой, и он мгновенно замолчал. Выглядел Яков Михайлович не очень. Под глазами залегли мешки, волосы казались несвежими, рубашка помятой.
— Да ничего, — кивнул я ему. — Ничего, Яков Михайлович.
Он не ответил, только поджал губы, несколько раз кивнул по-стариковски, заложил руки в карманы и двинул в сторону своего кабинета.
Ада Григорьевна ничего не сказала, положила руку мне на спину и чуть подтолкнула в сторону комнаты своей дочери. Я подошёл к двери и постучал. Никто не ответил. Через некоторое время я постучал ещё раз и дв