Новые песни нового будущего. Вместо послесловия
Двадцать третьего июля я приехал в Склиф, подошёл к сестре в приёмном покое и показал удостоверение, красную гэбэшную корку. Большого впечатления она не произвела. Здесь пролегала граница между жизнью и смертью, так что вещи, важные и опасные для мира живых не играли роли для тех, кто заглядывал за эту границу и не раз видел другую сторону.
Корки да корки, подумаешь… Когда человек знает настоящую ценность, ему хоть КГБ, хоть бриллиант размером с кулак — всё одно, суета и томление духа.
— Леонид Сульповар дежурит сегодня? — спросил я.
— Дежурит, — спокойно подтвердила сестра.
— Мне нужно с ним поговорить.
— Подождите, он сейчас пациента осматривает. Присядьте, как освободится, я вам скажу.
Пришлось подчиниться. Я сел на лавку и стал ждать, а сестра убежала по своим делам. Минут через двадцать она появилась снова. Встала посреди зала и начала оглядывать ожидающих. Я поднялся, и она тут же махнула мне рукой.
— Идите сюда. Вон он, в коридоре стоит. Хватайте скорее, а то убежит сейчас.
Я увидел крепкого невысокого человека в белой шапочке и расстёгнутом халате. Чёрные, не слишком короткие волосы, чёрные смеющиеся глаза, немного крупный нос.
Он говорил с человеком без халата, наверное с пациентом.
— Вы ко мне? — повернулся он ко мне.
— Да, — подтвердил я. — Вы Сульповар?
— Есть такое, — согласился он.
— Надо поговорить.
— Ну, мы уже разговариваем, — улыбнулся он и повернулся к собеседнику, с которым говорил до этого. — Андрей Фёдорович, всё, делайте как я сказал и выздоравливайте скорее.
— Леонид, дело серьёзное очень, — сказал я.
— Не сомневаюсь, у нас тут других и не бывает. Ну, давайте, что у вас? Идите за мной в смотровой кабинет.
— Погодите, я не пациент, — сказал я, когда мы прошли по коридору и скрылись от посторонних глаз. — Вот моё удостоверение.
— Хм… — удивился он, пробежав по строкам глазами. — И что же вам надо, товарищ Жаров?
— Я по поводу Владимира Семёновича Высоцкого.
Сульповар сразу напрягся и взгляд его стал неприязненным.
— Я никакой информацией о нём не располагаю. Медицинских записей у меня нет, да и без постановления…
— Да погодите, — перебил я. — Мне ничего не надо. Ни записей, ни информации. Ничего. Я хочу, чтобы вы ему жизнь спасли.
— А что, — ещё сильнее насторожился он, — Володина жизнь в опасности?
— Конечно, в опасности!
— И кто же… хочет её прервать? — буквально впился он в меня глазами.
— Так, Леонид, вас не туда понесло.
— Это провокация, да?
— Послушайте, я просто хочу, чтобы вы его спасли. Состояние у него ужасное. Вы сегодня поедете к нему…
— Слушайте, что вы несёте!
— Сейчас к вам Янклович с Федотовым заявятся, будут просить хлоралгидрат для Высоцкого. Федотов колет одновременно успокаивающие и тонизирующие. Вы понимаете меня?
Сульповар смотрел широко раскрытыми глазами.
— Возьмите Стаса Щербакова из реанимации и поезжайте с ними. Привезите Владимира Семёновича сюда. Вы его здесь сможете выходить, иначе ему конец. Два дня и всё!
— Кто вы такой? — спросил Леонид, пристально глядя мне в глаза.
— Тот, кто хочет его спасти! Вы что, думаете, я собираюсь здесь в Склифе его убить? С ума вы сошли что ли? Вы сейчас его сами увидите и всё поймёте! У него цианоз, язык западает, синюшность… Надо срочно делать что-то. Всё ещё опасней, чем кажется! Привезите его сюда, подключите ИВЛ, держите в медикаментозном сне и в течение нескольких дней и выводите из организма все, что возможно. Подключайте необходимые препараты, вплоть до наркотического ряда, спасите его! У него сердце может не выдержать!
— Откуда вы всё это знаете? — спросил Сульповар.
— Да какая разница! Вам скажут, что интубация, ну, то есть трубка, может повредить голосовые связки. Про риск пневмонии скажут, про необходимость согласия родителей. Уговорите их и человечество вам поставит памятник.
— При искусственной вентиляции лёгких очень часто возникают пневмонии. В общем, все это довольно опасно…
— Но другого выхода нет!
— Леонид! — раздалось позади нас. — Сульповар! К тебе пришли! Ах, вот ты…
По коридору шагал Федотов в дымчатых черепаховых очках и Янклович.
— Лёня, пожалуйста, срочный вопрос.
— Не буду больше отнимать ваше время, — твёрдо сказал я, сжимая руку Сульповару. — Спасибо доктор за помощь и понимание. Я буду надеяться, что всё получится.
— Мы все будем на это надеяться, — ответил он и пошёл навстречу новым посетителям.
Я, разумеется, никуда не ушёл, сидел в приёмном и ждал. Волновался. Проигрывал состоявшийся разговор снова и снова, не мог понять, всё ли я сделал, всё ли сказал, был ли максимально убедительным… Время, теперь это могло показать только время… Оно, как на зло, тянулось невероятно медленно… Как резина…
Прошло больше двух часов, прежде чем я снова увидел Сульповара. Он вошёл в отделение, и я бросился к нему навстречу.
— Привезли?
Он взял меня под локоть и оттащил в сторону, туда, где нас никто не мог видеть.
— Откуда вы знали?
— Леонид, вы привезли Владимира Семёновича? Где он?
— Нет, они сказали, без согласия родителей нельзя.
— Тьфу!
Я устало опустил голову.
— Откуда вы знали? — снова повторил он вопрос. Ведь всё было слово в слово! Как?
— Какая разница, — махнул я рукой. — Хотя, есть, есть разница. Вы понимаете, что если я так точно описал картину, я и исход могу предсказать так же точно?
Он промолчал.
— Двадцать пятого ночью будьте готовы с бригадой реаниматоров или как там у вас это называется.
— Вы не врач?
— Нет, я не врач. Вообще неважно, кто я. Важно, чего я хочу. И я надеюсь, в определённой точке наши желания сходятся. Вы двадцать пятого дежурите?
— Нет, — помотал он головой.
— Будьте здесь! Я позвоню.
— Во сколько?
— Между тремя и половиной пятого. Обширный инфаркт… Я наберу ноль-три, вы сможете организоваться?.. Не сможете… Ладно, я позвоню со службы. Будьте здесь, будьте готовы, подберите самых лучших спецов. Шанс будет только один. Леонид, только один!
Ничего другого не оставалось. По крайней мере, я не видел, что ещё можно было сделать. Два дня я не мог думать ни о чём другом, только о предстоящих событиях. Точное время смерти было неизвестно. Как и то, возможно ли откачать, возможно ли вообще спасти, вытащить из того состояния, в котором он окажется…
— Миша, — сказал я своему шефу, — ты понимаешь, что всё очень серьёзно?
— Понимаю, — кивнул он. — Мне нравится Высоцкий, и я хочу, чтобы он выжил. А ещё я понимаю что это «показ».
— Какой ещё показ? — недоумённо воскликнул я.
— Такой, что ты показываешь, что знаешь не только о совершённых в будущем преступлениях, да?
— Плевать на это. Правда, я тебе другое что-нибудь покажу. Давай сосредоточимся на главном, хорошо? Миша, я очень прошу, без десяти три, нужен официальный вызов, от имени конторы. Нужно, чтобы приехал Сульповар. У него будет подготовлена бригада.
— Слушай, Сульповар — это хорошо, но давай ещё наших специалистов пошлём. У нас очень крутые доктора.
— Но там Склиф…
— Ничего, пусть будет больше врачей, одна голова хорошо, а десять лучше…
— Мы не знаем, во сколько именно всё начнётся, понимаешь?
— Да понимаю-понимаю я, — кивнул Михаил. — Не переживай, полтора часа будут сидеть рядом.
— Лишь бы их не выгнали оттуда.
— Ничего, мы попросим, не выгонят.
Ночью двадцать пятого я не сомкнул глаз. Мерил шагами сначала свой кабинет, а потом и кабинет шефа. Позвонил в Склиф, мне ответили, что Сульповар сегодня не дежурит. На домашний номер дозвониться не смог — никто не брал трубку.
— Езжай, — посоветовал Миша. — На месте сориентируешься.
Я поехал.
— Нет, сегодня не его смена, — помотала головой сестра, когда я появился в приёмном покое.
Да твою же мать!
— Он должен быть здесь! Вы меня понимаете? Пойдите и проверьте!
— Вы голос на меня не повышайте, пожалуйста, — посуровела медсестра. — Я действую по должностной инструкции, а вы вообще непонятно, что делаете! Я вам русским языком объясняю, Сульповар сегодня не дежурит, у него завтра смена.
— Я здесь, Лариса, меня Евгеньич попросил подстраховать сегодня, — раздался позади меня знакомый голос.
Это был Леонид. Мы отошли в закуток.
— Послушайте, Александр… знаете…
По прошествии двух дней моя убеждённость и осведомлённость в его глазах уже не выглядели особо мотивирующе. Так бывает. Человек два дня думал, размышлял и пришёл к выводу, что поддался на эмоциональное давление и решил действовать по-другому.
— Мне кажется, — неохотно сказал он, что все ваши доводы немного… натянуты что ли… Я сегодня вечером разговаривал с Федотовым и мы считаем, что оснований для паники нет…
— Но, тем не менее, — кивнул я, — вы здесь, да?
— Ну… знаете… Я конечно сомневаюсь, но с другой стороны…
— Сомневаетесь вы или нет, неважно. Мы все всегда сомневаемся. Главное, вы здесь. А значит, ничто не помешает вам приложить все усилия для спасения пациента, даже если вы и не уверены пока, есть ли в этом необходимость. Правильно?
Он хмыкнул.
— Значит, правильно, резюмировал я. Раз уж вы всё равно здесь и вам небезразлична судьба этого человека, не постесняйтесь и поступите так, как если бы он…
Я не договорил. Поступил вызов и Леониду передали распоряжение выехать на Малую Грузинскую. Он сразу позабыл обо мне и опрометью кинулся готовиться к выезду. Через минуту-другую скорая выехала, и я устремился за ней. Машину мне дал Михаил, так что я был вполне мобилен.
У подъезда уже стояла одна медицинская машина. Я поднялся вперёд и постучал в дверь. Она вскоре открылась, и я увидел страшно уставшего невыспавшегося человека. Это был Федотов.
— Что происходит? — удивился он. — Это ошибка какая-то?
— Нет, никакой ошибки нет.