— Ну, да, — недоверчиво усмехнулся Серега. — Хватит заливать-то!
— Еще чего — заливать… Ты же меня знаешь!
— Так ты чего, правда за кордоном?! — настаивала трубка. — А эта… Ну, как ее… Тоже с тобой?
— Где же ей еще быть? — самодовольно усмехнулся Глеб. — Море, я тебе доложу, тут просто класс! Райская жизнь, ядрена-матрена…
— Слышь, браток, — со вздохом заметил Серега, — ты что же, насовсем, выходит, с якоря снялся?
— Сплюнь, дурья голова! — решительно заявил Глеб. — Как же я без вас-то, соколики мои ненаглядные?! Одним словом, помотаюсь маленько по белу свету, подивлюсь, как там люди живут — и домой!.. Тоже придумал — насовсем…
— Ты уж смотри, — потеплев, улыбнулся Серега. — Старых друзей не забывай…
— Слушай, братишка, дело у меня к тебе есть, — озабоченно начал Глеб. — Позвони Бате… Скажи, мол, полный порядок в танковых войсках… Ну, а я ему, как все маленько поутихнет, потом откуда-нибудь звякну… По рукам?
— Ладно, — отозвался Серега. — Ты только не суетись там, путешественник. Семь футов тебе под килем!.. Слышь, старик, тут у меня Маринка трубку вырывает. Совсем осатанела баба… Так что я не прощаюсь… — И тотчас послышался взволнованный женский голос.
— Здорово, сестренка, — расплываясь в благодушной улыбке, обрадовался Глеб. — Как дела?.. Да лучше всех! Чего и вам желаю!
Разговор давно закончился, а Глеб, сжимая в одной руке штурвал, а в другой переносную телефонную трубку, продолжал с задумчивой улыбкой следить за стремительным полетом окруживших катер крикливых чаек. Потом вздохнул и, деловито кашлянув, принялся набирать другой, непривычно длинный номер. Не прошло и минуты, как ему приветливо ответил удивительно близкий мелодичный женский голос.
— Доброе утро, мисс, — переходя на английский, уверенно начал Глеб. — Вы не могли бы пригласить к телефону одного из ваших сотрудников? Мне нужен мистер Юрий Ильинский… Да-да, он родом из России…
— О, мистер Джордж Илински? — весело защебетала трубка. — Да, он у нас работает… Сожалею, мистер. Его сейчас нет. Вы могли бы перезвонить минут через тридцать? Но еще лучше, если вы оставите мне ваш номер телефона… Да! И мистер Джордж позвонит вам как только придет. О’кей?
— О’кей, мисс! — усмехнулся Глеб. — Записывайте… Кто звонил? — невольно повторил он следующий вопрос. — Передайте мистеру Илински, что с ним будет говорить его дочь…
— О! — с интересом заметила молоденькая секретарша. — А я и не знала, что у Джорджи есть еще дети… Извините, мистер, а вы…
— Я друг его дочери, — невозмутимо ответил Глеб. — О’кей, мисс! Благодарю вас. Мы будем ждать…
И с облегчением положил трубку.
Между тем на палубе появились одетая в белый открытый сарафан улыбающаяся Настя и поскакушка Зайка в цветастом купальнике. Следом, распугивая чаек пронзительным лаем, выскочил и заметался по катеру маленький забияка Томми.
Блаженно потянувшись, Глеб на время заглушил мотор и решил, что пришло время раз и навсегда покончить с опостылевшим прошлым.
Придерживая рукой развевающийся сарафан, на мостик с недоуменной улыбкой заглянула Настя.
— Что-нибудь случилось? — спросила она. — Почему мы остановились?
— Заходи, сестренка, — напустив на себя загадочный вид ответил Глеб, открывая извлеченный из банковского сейфа внушительный дипломат. — Думаю, тебе это тоже будет интересно…
И пока Зайка нежилась на солнышке, они ненадолго уединились на капитанском мостике.
— Господи… — выдохнула Настя, с изумлением глядя, как небрежно Глеб выгребает из дипломата на столик бесчисленные пачки американских денег. — Что это?!
— Да так… Пустяки! — невозмутимо отмахнулся Глеб. — А вот это уже интересно.
На дне дипломата оказались аккуратно разложенные по прозрачным пластиковым палкам разнообразные документы, письма, фотографии; аудио- и видеокассеты, а также целая коробка компьютерных дискет.
Вставив одну из них в стоявший тут же бортовой компьютер, Глеб бегло затеребил по клавиатуре ловкими пальцами, и на светящемся голубоватом экране тотчас побежали быстрые строчки.
Присмотревшись к ним, Настя с удивлением разобрала мелькавшие среди бесконечного потока информации знакомые имена весьма известных партийных и государственных деятелей, крупных банкиров, промышленников, политиков, навязшие у всех на слуху во время прошлогодней предвыборной компании. И пораженная внезапной догадкой, с тревогой спросила:
— Вадим Николаевич, это…
— Верно, сестренка, — мимоходом кивнул он, всецело погруженный в изучение компрометирующих материалов, к сбору которых тоже имел самое непосредственное отношение.
Бегло просмотрев некоторые документы, Настя с отвращением обнаружила неопровержимые доказательства некогда совершенных этими людьми хитроумных финансовых махинаций, обмана, подкупа, мошенничества. Казалось, не было такого преступления, которое они побрезговали бы совершить ради своих корыстных интересов. И рассеяно перетасовав запечатленные на глянцевитых снимках самодовольно-наглые физиономии сановных проходимцев, Настя со вздохом поднесла руку к груди и обреченно закрыла глаза.
— Какая мерзость… — сдавленно прошептала она. — Господи, а я и не знала…
— Это жизнь, сестренка, — угрюмо заметил Глеб, на которого тоже произвела впечатление вопиющая глубина этой неизменно скрываемой от посторонних глаз грязной правды. — Это жизнь… Где деньги — там и власть. А где власть — там и преступление… Ничего не поделаешь, таков извечный закон жизни… Думаешь, только у нас так? Да во всем мире такие вот неподсудные подонки потому и щеголяют в белых перчатках, чтобы никто не заметил, что у них руки в крови! А уж если кому вздумается покопаться в их грязном белье… — Глеб безнадежно вздохнул. — Одним словом: «Кто осмелится сказать солнцу, что оно лживо?», как говорили древние римляне… А тому, кто сам себе солнце — уже нет дела до собственной тени… Так-то, сестренка. И забудем об этом…
И с раздражением выключил компьютер.
Обратив задумчивый взгляд в сияющую морскую даль, Настя думала о том, что невольной причиной обрушившихся на нее несчастий, была вот эта, сокрытая в сейфе швейцарского банка ужасная правда. Как неправильно, порочно устроена жизнь, если хуже всех приходится в ней людям добрым и чистосердечным, наивно мечтающим жить в мире со своей совестью и другими людьми, но бессильным в одиночку противостоять стихийному напору властвующего в мире слепого зла… Думать обо всем этом было горько и противно. Пожалуй, и в самом деле лучше забыть. Забыть и попробовать вновь улыбнуться живому и лучезарно-доброму солнцу.
— Что… Что вы намерены со всем этим делать? — тревожно спросила Настя, глядя, как Вадим с отвращением сложил документы и дискеты обратно в дипломат и, захлопнув его, решительно взялся за ручку.
— Что делать? — язвительно усмехнулся он. — Сейчас увидишь!
И выйдя на палубу, размахнулся и швырнул тяжелый дипломат далеко в море…
— Ну, вот, сестренка, — с заметным облегчением улыбнулся он. — Довольно с нас чужих грехов! Со своими дай Бог разобраться… Все равно: в этой жизни или на небесах, каждый получит то, что заслужил! Верно?
— Верно, — с печальной улыбкой тихо ответила Настя.
— Вот и славно, сестренка! — обрадовался Вадим, вновь запуская мощный мотор покачивающегося на волнах белоснежного катера. — Жить надо так, чтобы не было мучительно больно… — Ни тебе, ни от тебя… А остальное — как Бог даст! Так-то, сестренка… — И лихо переложив штурвал, стремительно помчался по вызолоченному солнцем морю, вдрызг рассекая набегающие встречные волны.
Глядя в открытое мужественное лицо Вадима, на его полную уверенности и силы плечистую фигуру, Настя невольно поблагодарила судьбу за то, что ей наконец посчастливилось встретить такого искреннего и отважного человека. Верного друга и настоящего мужчину. Оказалось, такие еще встречаются на белом свете, хотя и довольно редко. От бодрящих порывов тугого соленого ветра, от ликующего солнечного света в незамутненной лазури небес, от пронзительного чувства необычайной легкости и свободы настрадавшееся Настино сердце внезапно наполнила безудержная детская радость. Захотелось танцевать, смеяться, петь! И верить — верить всей душою, что все горькое и мрачное в ее жизни навсегда осталось позади. Что ждет ее дальняя и светлая дорога. И кто знает — быть может на этой прекрасной дороге она больше не будет так одинока…
Со смехом подставляя лицо летящим навстречу сверкающим брызгам, Настя, воскресшая и счастливая, застенчиво покосилась на Вадима и почему-то спросила его:
— Вадим Николаевич! Вадим! А вы всех женщин называете — сестренка?
— Нет, — белозубо усмехнулся он. — Только хороших! А с плохими я не вожусь… — И невольно кашлянув, смущенно добавил:
— Вообще-то меня Глебом зовут… А Вадим — это вроде как легенда…
Настя изумленно вскинула брови и тотчас лукаво улыбнулась.
— А я Настя… Анастасия, — в шутку представилась она. — Будем знакомы, Глеб!
— Будем, сестренка! — с радостью воскликнул он.
— А откуда вы родом? — осторожно поинтересовалась Настя.
— Воронежский я… Хутор наш звался Раздольный. Только сейчас ничего от него не осталось… Родители померли. Друзья разъехались кто куда…
— И конечно, служили в армии?
— Ясное дело, служил, — пожал плечами Глеб. — В спецвойсках! А теперь вот уволен за ненадобностью…
— А живете вы где? — с интересом допытывалась Настя.
— Да где придется! Я ведь, сестренка, птица вольная… Куда захочу — туда и лечу…
— Так вы что же, — сочувственно вырвалось у нее, — совсем один?!
— Ну, это как сказать! — с усмешкой прищурился Глеб. — Раньше был один, а теперь как будто не совсем…
Почувствовав, что краснеет, Настя смущенно отвернулась к морю. Это могло бы показаться странным, но и она испытывала в эти минуты то же самое. А может, так и должно быть?
— Мама! Мамочка! Дядя Вадим! — спохватившись, воскликнула загоравшая на корме Зайка. — Там дельфины! — И вскочив на ноги, бойко прискакала на капитанский мостик. — Смотрите, они нас догоняют!