— Что-то не так? — озабоченно спросил кувшин.
— Да как вам сказать… Просто я привык к несколько другой конструкции.
— Пустяки, — заверил его кувшин. — Так гораздо удобней.
Путь в столовую занял не более пяти минут, так как теперь коридоры были хорошо освещены. Единственной неприятной деталью опять стало поведение кувшина. Который пустился в дорогу, приняв вид студенистой капли, двигавшейся конвульсивными рывками примерно на уровне Сашиного лица. Не забывая при этом трепаться без умолку.
— Переизбыток информации. Вот главная проблема любого мало-мальски динамично развивающегося сообщества. Опыт показывает, что самые совершенные системы гибнут именно от переизбытка информации!
— Ну-ну, — хохотнул Саша, опасливо проходя мимо комнаты с бронированной дверью, — динозавры, например. Книжек перечитались и повымерли все.
— Динозавры? — Зеленая капля притормозила, задумавшись. — Вы имеете в виду этих крупных пресмыкающихся, страдающих замедленностью нервных импульсов?
— Почему «этих»? — удивился Саша. — Как раз очень даже «тех». Не припомню точно, когда с ними приключилась такая неприятность, но точно — о-очень давно. Поэтому они уже ничем не страдают.
— Да, да… — Рассеянно согласился проводник. — Ничем. А вот пример вы привели неудачный. Я говорил о динамически развивающемся сообществе. А ваши динозавры, простите, никуда не развивались.
— Тьфу, да почему же они мои? — совершенно развеселился Саша.
— Ну не мои же! — очень убежденно отреагировала капля, поворачивая направо. — А вот и столовая. Милости прошу.
Столовая представляла собой длинную мрачную комнату с низким деревянным потолком и огромным камином. Саша сел перед единственным столовым прибором, чувствуя себя настолько же неловко, как если бы уселся перекусить на краю футбольного поля. Студенистая капля — его назойливый собеседник — непринужденно устроился прямо на столе, изображая на этот раз вазу с цветами. Никто Саше не прислуживал, блюда появлялись сами собой и так же исчезали.
Проклятие! Теперь я, наконец, понял смысл той дурацкой фразы про адекватность (или неадекватность?) моих вкусовых ощущений. Какая тут, к дьяволу, адекватность! — вкуса просто не было! То есть — абсолютно! Та самая жареная рыба, и тушеные почки, и салат из морковки с чесноком — все это пахло, пахло, пахло, но на вкус… Промокашка. Вот как это называется. Хорошо вымоченная промокашка.
Саша, который набросился было на еду, буквально через минуту озадаченного жевания повернулся к говорящему букету:
— А где у этой еды вкус?
— Вкус-то на месте, уважаемый гость. Но вы, видимо, забыли, и я вновь напоминаю вам, что сегодня — пятница!
— Вот что, говорливый ты мой гербарий, — угрожающе начал Саша, переходя на «ты», — а ну-ка, немедленно объясни мне, что у вас тут за заморочки с днями недели и как это все отражается на качестве пищевых продуктов!
— Объясняю, — торопливо согласился «гербарий». — В соответствии со строгим недельным распорядком, по пятницам единственным отключенным чувством является чувство вкуса.
— Так, — задумчиво произнес Саша. — Я, кажется, начинаю понимать… В четверг не было света. Значит…
— Вы на правильном пути, — подбодрил его букет. — У вас хорошо развито логическое мышление. Я не премину сообщить об этом начальству.
— Значит, по четвергам у вас отключают зрение?
— И зрение, — поправил букет.
— То есть… — Саша быстро прикинул про себя, — в понедельник у вас тут вообще ничего не видно, не слышно и не вкусно?
— Совершенно верно! Понедельник — день отды ха. Зрение, обоняние, осязание, слух, вкус — все чувства отдыхают.
— А во вторник? С чего начинаете врубать?
— Простите?
— С какого чувства начинаете?
— С осязания.
Саша мысленно порадовался за себя, что очутился в этом специальном мире к концу четверга.
— Попробуйте вино, — гостеприимно предложил букет.
— Спасибо. Я лучше водички попью. Все равно никакой разницы, — отказался Саша.
— Напрасно, напрасно, у нас великолепная коллекция вин. И, скажу вам по секрету, я лично считаю, что виноделие — одна из самых полезных и перспективных отраслей человечества.
Нашел секрет! Саша криво улыбнулся букету и взял высокий бокал с красным вином. Ну и что? Одно расстройство. Вода, подкрашенная чернилами. Хоть с градусами, надеюсь, они здесь ничего не сотворили?
Да нет, похоже, что нет. В животе приятно потеплело, а после пяти-шести глотков и настроение стало повышаться.
— Надеюсь, завтра я смогу насладиться вашими винами в полной мере, — заметил он, любезно улыбаясь букету.
— Завтра?
— Следуя вашей логике, завтра все мои чувства будут при мне? — расширил свой вопрос Саша.
Букет в замешательстве поерзал по столу и даже потерял форму, снова став каплей.
— К сожалению, на данный момент я не уполномочен обсуждать с вами ваше ближайшее будущее…
— А ЧТО вы уполномочены обсуждать? — поинтересовался Саша. Логичней, кстати, было бы спросить: КЕМ уполномочен?
— Ну-у… Ваши привязанности, способности, гм, гм, притязания…
— Что, что? Какие это еще притязания?
— В частности, я должен был выяснить ваше отношение к подвигу.
— Положительное, — доверительно сообщил Саша, откидываясь на стуле. Никакого удовольствия прием пищи ему не доставил, но чувство голода исчезло.
— Какой вид подвига предпочитаете? Героический Одномоментный? С жертвами? Без? Протяженный Дискретный? Протяженный Единовременный? За Идею? Немотивированный? Во имя кого-либо? Анонимный?
Саша совершенно растерялся от вываленной на него внезапно столь необычной классификации подвигов.
— Я… немножко не понял… Как, как вы сказали? Протяженная идея?
— Я не говорил: протяженная идея! — строго осадил его букет. И тихо добавил про себя:
— Предупреждали же меня — вин до еды не подавать…
— Не могли бы вы рассказать поподробней? — попросил Саша, пропуская мимо ушей замечание насчет вина.
— Хорошо. Давайте подробней. — Букет покачал цветами и заговорил тоном учительницы, которая уже час бьется с тупым учеником:
— Итак. Подвиги, как известно, делятся на одномоментные и протяженные. К одномоментным относятся героические деяния, совершаемые, как следует из названия, в один момент. И, как правило, под действием сильного душевного порыва. К таким подвигам относятся, в частности: падение на амбразуру, забегание в горящий дом и вынесение оттуда младенцев, спасение утопающих…
— Вы что — лекции в жэках читаете? — поинтересовался Саша.
— Почему вы так решили?
— Меня после второй вашей фразы в сон потянуло.
— Я могу и не рассказывать, — обиделся букет. — Вы сами попросили.
— Все, все, извините, я постараюсь больше не перебивать, — извинился Саша и постарался устроиться максимально неудобно, чтобы не засыпать. Он внимательно прослушал все, что касалось подвигов одномоментных, заинтересовался протяженными дискретными подвигами, но на немотивированных его таки сморил сон.
— …Таким образом, — профессионально повышая голос, закончил букет, — вы можете выбрать себе любой из вышеперечисленных видов подвигов!
— Спасибо, — поблагодарил Саша, стараясь подавить зевок. — Но я не понял, какое это все имеет отношение ко мне?
— Как это — какое? — Ввиду отсутствия рук букету пришлось всплеснуть цветами. — А зачем вы сюда, собственно, пришли? Почему я вожусь тут с вами второй день? Объясняю, растолковываю! Я уже мозоль себе набил на языке!
— Ну уж, ну уж! Насчет мозоли это вы преувеличиваете… — попытался было возразить Саша, но букет уже разошелся не на шутку.
— Присылают кого ни попадя! Ни подготовки, ни воспитания! Сами толком не знают, чего хотят! А я тут с ними возись! Все! Ухожу!
— В монастырь? — подсказал Саша, живо припоминая нервного короля из отечественного варианта «Золушки».
От неожиданности букет на мгновение замолчал, но тут же взорвался с новой силой:
— Вот! Он еще и издевается! Меня — в монастырь! Меня! Средоточие порока и невоздержанности! Какое кощунство!
— Средоточие чего? — переспросил Саша, поражаясь неожиданной самокритичности букета.
— Все, — сказал букет, внезапно успокаиваясь. — Я умываю руки. Вы закончили прием пищи?
— Да, спасибо.
— Тогда прошу вас следовать за мной. — И прозвучало это весьма зловеще.
Саша покорно встал из-за стола и повернулся к выходу. То есть повернулся-то он к той единственной, насколько удалось заметить, двери, через которую вошел. А вот и фигушки! Вместо тяжелой дубовой двери на стене теперь красовался потертый гобелен. Где на выцветшей от времени травке не меньше дюжины молоденьких пастушек предавались повальному греху с волосатоногими фавнами. А, впрочем, я могу и ошибаться. Может, и не пастушки. И, может, и не с фавнами. Черт их разберет. Но зрелище, доложу я вам, весьма бойкое.
— Интересуетесь? — язвительно проскрипели сзади. — Пожалуйста, пожалуйста, я подожду.
— Нет, просто выход ищу, — краснея, ответил Саша.
— Здесь? — удивился букет, приплясывая около низенькой дверцы справа от камина. В его голосе звучало нетерпеливое снисхождение ребенка, папаша которого, вместо того, чтобы топать с сыном на рыбалку, уже битый час наблюдает голые ляжки соседки, пропалывающей огород.
— У нас, — с нажимом заметил Саша, — принято выходить через ту же дверь, что и вошел.
— Ну уж, ну уж! — Букет с гадким хлюпаньем снова превратился в зеленую каплю. — Вы будете отрицать, что это не ваши изобретения — «выхода нет!», «проход закрыт!» и «вход с обратной стороны!»?
Саша громко откашлялся, но ответить было нечего. Тоже мне, уел, гербарий хренов.
— Если вам так нравится, можете и вслух называть меня «гербарием хреновым», — заметила зеленая капля, вылетая в дверь. — Хотя даже моих скромных знаний в ботанике хватает, чтобы понять, насколько лишено смысла это выражение.
Саша молча шел по коридору. Он был зол. У его спутника, похоже, настроение было не лучше. Видимо, стараясь специально для Саши разнообразить общение, студенистая капля не летела рядом. Теперь она перешла на прыжки. И совершенно напрасно. Каждый раз, натужно отрываясь от пола, она оставляла за собой склизкий след, пролетала около метра, болтая в воздухе ложноножками, и тяжело плюхалась вниз, словно кусок подтаявшего студня. Зрелище было преомер-зительное. Каждый такой мини-спектакль заставлял прогуляться вверх-вниз безвкусное содержимое Сашиного желудка.