Халима молча принесла чай.
— Давай, майор, по-быстрому — и по коням... — полковник разлил ароматный напиток по пиалам и закончил: — Не исключено, что Камалов водит нас за нос. Эту версию тоже надо иметь в виду.
...Васюков осторожно снял телефонную трубку, протянул Камалову. Сам же приложил к уху подключенный к проводу наушник.
— Ну вот что, Камалов, — произнес неизвестный каким-то фальшивым, как у провинциальных трагиков, голосом, — ты тюльку не маринуй. Выкладывай товар, иначе ох как нехорошо тебе будет!
— Какой товар?.. Кто вы? — пролепетал Камалов, задыхаясь.
— Завтра же, слышишь? На площади Навои, ровно в три часа дня.
— Я не понимаю, о чем вы? — ответил Камалов, тараща глаза на Васюкова.
Дмитрий закивал: мол, соглашайся на встречу.
— Смотри, кореш, пожалеешь.
— Я!.. Если вы так... У меня ничего нет...
— Есть!
— Но как же я вас узнаю?
— Это другой разговор. Я тебя знаю. До завтра. И горе тебе, если стукнешь, спасая свою шкуру!
— Что вы! Да разве я...
— Все! Завтра в три.
Неизвестный повесил трубку, а Камалов, оцепенев, все еще держал свою около уха, уставив на Васюкова невидящие глаза, в которых плавал ужас. Дмитрий осторожно взял у него трубку, положил на рычаги. Сказал, успокаивающе похлопав по плечу:
— Ты, мужик, того... не кисни. Полковник решит, идти тебе или оставаться дома. А если все же придется тебе явиться на свиданье, не бойся, надежно прикроем. Наша фирма работает с гарантией.
— Пырнет финкой — вот и вся гарантия, — плаксиво промямлил Камалов.
— А ты к нему вплотную не подходи. Шажка на два дистанцию держи. Остальное наше дело. Но сейчас тебе самый раз крепко подумать. Может, ты все же нам очки втираешь, а? Как насчет золотишка? Дома у тебя его, наверняка, нет. Может, ты его в другом местечке припрятал. Клад, скажем, зарыл, как средневековый пират?
— Да что вы ко мне прицепились с этим золотом! — в сердцах возопил толстяк. — Ох!.. И зачем я только ввязался в это дело?!. Проклятый Хаким! Видал бы я его в гробу и в белых тапочках!..
«Похоже, что Камалов не врет, — решил капитан. — А может, актерствует? При таком страхе! Исключено. О гибели Мансурова он не подозревает. Все время ведь под моим контролем».
— Пристали ко мне с этим проклятым золотом! — запричитал подопечный Васюкова. — Шантаж какой-то. Один грозит. Другие угрожают. Я прокурору пожалуюсь! Не имеете права. Вас приставили ко мне охранять, а не золото выманивать, которого у меня нет. Да! Нет ничего — и все. Сколько раз говорить!
— Никто тебя не шантажирует, Камалов. Разве что тот неизвестный. И, пожалуйста, без истерик.
Васюков как-то свыкся со своим подопечным, даже стал, незаметно для самого себя, иногда говорить Камалову «ты».
Эркин Камалович вдруг сник, понурился. Уставив пустые глаза в ковер, сказал тихо, проникновенно:
— Я в самом деле не знаю, где золото. Не вру я. Мансуров золото унес. Ушел — и пропал. Смылся гад, а меня под финку подставил! Мансурова поймайте, что вы в меня вцепились?
— С Мансурова теперь взятки гладки, — сорвалось вдруг у Дмитрия с языка.
Он тут же умолк, проклиная свою оплошность. Но Камалову и этой коротенькой реплики было достаточно. У него отвисла нижняя челюсть, полное лицо позеленело. Похватав ртом воздух, он вскричал:
— Его убили!.. Убили! Чтобы замести следы. Теперь до меня добираются!.. Послушайте!... Я требую... Меня надо немедленно арестовать. В одиночную камеру меня! Слышали, как он со мной говорил?! Он знает, что нет у меня никакого золота. Он хочет, чтобы я пришел, и тогда меня... Немедленно позвоните полковнику, слышите!.. Я требую... В одиночную камеру, за решетку. Под надежную охрану!..
Васюкову и жалко было раскаявшегося преступника, и противно было смотреть на него — потерявшего голову от страха, зареванного.
— Ладно, мужик. Не психуй. Все образуется. Ты его боишься, а он нас еще пуще страшится. Понял? Не дадим тебя в обиду. И материалы в суд направим нормальные, мол, искренне раскаялся гражданин Камалов, изо всех сил старался помочь следствию. Суд это все, надо полагать, примет во внимание. Глядишь, и скидка тебе выйдет.
VIII
— Кончайте курить, братья Аяксы, — сказал Махмудов и приоткрыл боковое стекло «Волги».
Васюков поспешно загасил сигарету и сунул в пепельницу. Рахимов же произнес строптиво:
— Не могу, товарищ полковник.
— Это еще почему? — Фарид Абдурахманович обернулся с переднего сиденья: не понравился ему вызывающий тон майора.
— А я ведь вообще не курю, запамятовали, Фарид Абдурахманович? Это вы с Васюковым надымили.
Полковник рассмеялся. В этот момент динамик рации щелкнул и голос, каким обычно говорят вокзальные дикторы, произнес:
— Седьмой, седьмой, я пятый. Манок вышел из трамвая, направился к площади. Следуем за манком... Остановился у киоска... Купил сигареты... Следует дальше... Сейчас выйдет на площадь. Вы его видите?
— Видим, — ответил Махмудов, — продолжайте наблюдение.
Камалов двигался к памятнику великого поэта, словно приговоренный на эшафот. Ноги его заплетались. Остановился. Попытался закурить, но никак не мог зажечь спичку. Он все время озирался, видно, опасаясь внезапного нападения. Возле памятника он все же закурил, зябко подергивая плечами.
— Дрейфит мужичок, — произнес Васюков со смешком. — Сколько раз ему втолковывал: не бойся, обережем... А все без толку. Как все-таки странно устроен человек: взломать сейф и уволочь пуд золота не устрашился, а прогуляться по свежему воздуху под нашим прикрытием...
— Ты бы помалкивал, капитан, — промолвил Махмудов. — Твоя работа. Кто тебя просил проболтаться про Мансурова? Теперь он и в автокатастрофу не верит.
Издали донесся бой городских курантов. Три часа. Камалов нервно потер ладони, обошел вокруг памятника, отер платком лицо. Вид у него был жалкий.
Вдруг к «манку» подошел человек. Сзади подошел. Камалов вздрогнул, попятился. Но тут же остановился. Протянул пачку сигарет. Человек закивал, взял сигарету, прикурил и пошел себе своей дорогой.
— Ну и ну! — не выдержал Васюков. — Эдак и инфаркт схлопотать недолго.
— Седьмой, седьмой. Я пятый. Ждем распоряжений. Уже пятнадцать тридцать.
— Ничего не предпринимать. Оставайтесь на месте.
Камалов вновь стал кружить вокруг памятника. Через час Махмудов распорядился:
— Поехали. Делать здесь больше нечего. Никто не придет.
— Надо было все же дать ему в руки чемоданчик, — произнес Васюков, сокрушенно вздыхая. — Ясное дело — не подошел тот, «третий». Увидел, что Камалов без товара, — и решил не рисковать.
Машина пересекла площадь — это был условный знак Камалову и второй машине. «Манок», приободрившись, зашагал восвояси.
— Мне — за ним? — спросил Васюков. — Ох, и надоело мне в гувернерах! Только что сопли не утираю ему.
Рахимов засмеялся.
— Ишь ты, в гувернеры норовит!... Ты у него вроде как в денщиках состоишь.
Махмудов велел водителю остановиться у арыка.
— Посидим на природе, Аяксы?
Все трое присели на скамеечку возле арыка, в котором весело плескалась шумливая детвора.
Махмудов успокоил Васюкова:
— За своего «воспитанника» не бойся. Вторая машина его сопровождает. До твоего прихода наблюдение за ним ведет лейтенант Пименов. А мы сейчас вот о чем потолкуем: как no-вашему, почему не явился таинственный «третий»?
Капитан и майор стали высказывать различные предположения. Полковник рассеянно слушал друзей. Затем, широко улыбнувшись, решительно заявил:
— «Третий» не должен был прийти.
— Почему? — хором воскликнули «Аяксы».
— Потому что второй звонок Камалову организовал я.
— Как?.. Зачем? — поразились друзья.
— Окончательная проверка Камалова на искренность. Видели, как он изнемогал от страха?.. Если бы он укрывал золото, то наверняка прихватил бы с собой хоть часть похищенного, чтобы задобрить грозного главаря. Я специально приказал тебе, Васюков, временно покинуть дом своего подопечного, чтобы он свободно себя чувствовал.
— Если Камалов и скрывает «товар», то не у себя дома.
— Правильно. Но, дорогой мой майор, необходимо учитывать характер преступника. Он бы не выдержал, выложил бы свой клад.
— Понятное дело! — воскликнул Васюков. — Трус он.
— И еще я устроил это неудавшееся свидание в качестве репетиции. Не исключено, что и «неизвестный» позвонит и потребует встречи. Надо было проверить, выдержит ли Камалов. И надо сказать, в общем он справился с заданием. И даже тягу не дал, когда к нему неожиданно подошел курильщик-«стрелок». Теперь Камалов психологически подготовлен, убедился, что не так страшен черт, как его малюют.
— Ловко! — воскликнул Васюков. — Действительно, с таким субъектом надо репетировать подобного рода свидания.
— Что ни говорите, а Камалов все же ничего мужичишка, хотя и натворил безобразий, — заметил Рахимов. — Искренне раскаивается в содеянном и изо всех сил желает помочь следствию. Я даже удивился, когда он после долгих колебаний дал согласие отправиться на это свидание.
Васюков спросил со вздохом:
— Фарид Абдурахманович, мне что, опять в няньки?
— Нет, дорогой. Скажи своему подопечному, чтобы выходил на работу. Пусть тот, «третий», переведет дух. Он, конечно же, узнает, что исполнитель его злой воли «выздоровел» и спокойно приступил к своим служебным обязанностям. Возможно, главарь и навестит Камалова на складе. А мы будем держать подопечного под неусыпным, но скрытым наблюдением. Людей для этого у вас, братья Аяксы, достаточно. Поехали на службу...
В кабинете Рахимов молча разложил перед Махмудовым множество фотографий.
— Похороны, — коротко доложил майор.
Фарид Абдурахманович надел очки — у него была небольшая дальнозоркость. Очки он надевал лишь тогда, когда знакомился с документами. А на расстоянии видел прекрасно и стрелял из пистолета по-снайперски. Икрам не раз восхищался стрельбой шефа в тире. Даже немного завидовал. Успокаивал себя лишь тем, что зато он, Икрам, мастер спорта по самбо.