Вадим, словно прочитав ее мысли, тихо шепнул:
— После фильма обязательно скажу Капуру, что вы смотрели невнимательно. О чем вы грустите?
— Да так, — она попробовала улыбнуться.
— Я знаю, точнее догадываюсь. Неудачная любовь?
— Нет, он не стоил того, чтобы его любить.
— Тогда о чем вы вздыхаете?
— Привыкла. Моя жизнь была подчинена этому человеку. Я не могла уйти, потому что я слабая. Вот и вчера в ресторан пошла и сегодня с вами сижу здесь, потому что я слабая. С тех пор, как умерла мать, у меня страх одиночества.
— Тише, товарищи, — зашикала на них сзади полная дама.
Они вышли из зала еще засветло. Народу вокруг Дворца было невпроворот. Ждали очередного сеанса. Вадим с Валей не без труда пробирались сквозь людские волны. И вдруг она почувствовала, как ее кто-то взял за локоть. Она резко обернулась — это был вчерашний знакомый.
— Ну и ну! — воскликнул Олег. — За спиной у короля кардинал плетет свою интригу?.. Вы были в кино вдвоем, без меня. Моей обиде нет предела. Я ведь обещал билеты! Отчего такое недоверие? Или следуете сомнительной песенке «третий должен уйти»? Я, например, не согласен. А я, глупец, раздобыл-таки диски, которые вчера обещал. Наивняк! Пока я, высунув язык, носился по оффисам, вы смотрели без меня индийский кинофильм. И это, кстати сказать, смягчает вашу вину. На такого рода картины я не ходок. Не люблю плакать по пустякам. Я вообще не люблю пускать слезу. Это занятие слабаков. Но как теперь быть?.. Теперь я хозяин. И я приглашаю вас, друзья, в пресс-бар на коньяк. Вход туда открыт лишь избранным — по аккредитации. Я — избранный! И я угощаю.
Валентина хотела что-то возразить. Но они уже очутились в красиво расцвеченном зале, где играла музыка и стоял разноязычный гомон людей. Последней мыслью перед тостом в ее честь было: «Я ведь забыла, как их обоих зовут».
XIV
Камалов возился в своем саду, отпущенный «по болезни» с работы. Махмудов помог ему оформить больничный листок. Но на душе Эркина было маятно. Он понимал, что ни сад, ни огород, ни дом — полная чаша — не дадут ему душевного успокоения. Однажды у него возникла мысль: воспользоваться предоставленной ему свободой, отсрочкой ареста и распродать наиболее ценные вещи.
Но это была глупая мечта. Дом и вещи — все это ему уже не принадлежало. «Опишут, конфискуют, передадут в доход государства! — горестно решил толстяк. — И зачем я ввязался?»
— К своему имуществу ты относись теперь как к декорации, — сказал ему как-то Васюков.
А жизнь продолжалась. Была она и не веселой, и не грустной. Сотрудники милиции обходились с ним чуть ли не дружески. А капитан Васюков даже говорил Камалову «ты», как доброму знакомому.
Днем жизнь его текла тихо и даже вроде бы приятно. Вроде бы и не крушил он ломиком стенку, и не смотрел, как Мансуров резал горелкой сейф, и не подставлял принесенную Мансуровым сумку под пакеты с пластинками золота.
Но как только смеркалось, Камалов испытывал душевную маяту. Все чаще он видел ужасные сны. Являлся проклятый сейф. Потом вдруг возникали, охваченные ужасом, огромные глаза покойной жены. Только глаза... А жены не было. Еще снился подземный коридор, по которому ведут в наручниках его, Камалова! А вчера вот явился Мансуров. Он небрежно крутил ключи от машины на указательном пальце и беззвучно говорил: «Камалов! Мне некогда, магнитофон мой отвези Валентине. Понял? А сумку выбрось к чертям. А то у тебя хватит ума за водкой с ней бегать. Отвези магнитофон. Девушка молодая, потанцевать захочет. Ясно?.. Ха-ха-ха!»
Камалов и во сне покрывался ледяным потом. Эту сумку из брезента, с четырьмя лямками он хорошо знал. В ней Мансуров и унес золото. Но при чем тут магнитофон? Тогда, после ограбления сейфа, Мансуров унес золотишко. Вскоре явился с магнитофоном и распорядился отнести его Валентине немедленно. Рано утром. Но потом передумал. Забрал с собой...
Он проснулся, клацая от страха зубами. Огляделся... Ничего. Заглянул за спинку дивана, и сердце его покатилось куда-то в пятки. За спинкой дивана он увидел ту сумку!.. Пустая. Как она туда попала? Неужели Мансуров ее закинул, чтобы в случае чего бросить тень на Камалова? Но был ведь обыск!.. Да, работали щупом, их интересовал металл. А сумка...
Что делать?.. Звонить полковнику Махмудову? Но кто же теперь поверит, что он, Эркин, ничего не знает о золоте?.. Толковать, что был тогда пьян и ничего не удержалось в памяти... И этот «третий»... Если узнает!
Куда ни кинь — все выходило хуже некуда. Оставалось одно — петля. Однако вешаться не хотелось. Камалов тихо заныл, словно у него заболели зубы. Ему теперь казалось, что злой рок преследует его. С того несчастного дня, когда скончалась жена. Как он был к ней несправедлив! Лишь после смерти Нины он стал смутно понимать, кого он потерял. И вроде вместе с Ниной умерло и в нем, Эркине, что-то лучшее. Смутно он понимал, что память Нины требует его духовного обновления. Но вышло наоборот. Жена молчаливо терпела его скупердяйство. Теперь надо было исправляться... Нет! Он стал еще более жаден, капризен и несправедлив.
Вскоре и память жены уже не тревожила душу. У Нины оказалась своя сберкнижка. По завещательному распоряжению ее все деньги были переданы дочери. Это взбесило Камалова, привело к разрыву с единственно близким человеком — падчерицей. Она уехала к родственникам жены. А он, Эркин, остался один, как перст.
Тогда он и сблизился с Мансуровым. Хаким тоже был зол на весь мир. Но, в отличие от Камалова, он был дерзок и деятелен. Мансуров подавил его волю, запугал страшными своими волчьими глазами. Он прибрал заведующего складом к рукам целиком. И еще жадность, вспыхнувшая в душе Камалова с новой силой, сделала свое дело.
Им удалось взять золото и уйти незамеченными, потому что у Камалова были руки мастера, а у Мансурова — дерзость. Они ведь сделали это почти в открытую. Мансуров постоянно твердил: «Не дрейфь, со мной не пропадешь!»
Мансуров говорил это много раз и в трезвом, и в пьяном виде. Но теперь Хаким лежит в земле, а он, Камалов, так легко ему доверившийся, ползает сейчас по ковру и скулит, не зная, что теперь делать... Сколько же будет тянуться эта неизвестность?
В смежной со столовой комнате сидел в кресле молоденький сотрудник угрозыска в белой тенниске и джинсах — такой на вид невинный мальчик! — почитывал книгу. Камалов, бодрячески насвистывая, прошел на кухню, достал бутылку «Пшеничной» из буфета, хватил залпом стакан, и ему полегчало. Опять нахлынули хмельные фантазии... А что, если Мансуров все же спрятал золото где-то здесь, в его доме? Мало ли что был обыск. Там тоже люди. Могли проворонить. Вот бы найти! Тогда он, Камалов, станет хозяином положения. Вполне возможно, что его и вовсе освободят! Зачем им какой-то Камалов? Им золото во́ как надо! Завод без золота провалит план.
И он, внутренне трепеща, начал искать: с остервенением двигал мебель, перетряхивал одежду, громыхал посудой. Молоденький, в тенниске, поинтересовался, в чем дело. Подопечный отвечал глухо:
— Колечко... Покойной жены колечко... Потерял.
Потом сел — почти рухнул — на ковер и заплакал.
В воскресенье Валентина отправилась на искусственное озеро, которое помпезно величалось «Морем», где ее уже поджидали новые знакомые, Вадим и Олег. Компания расположилась под большим цветастым зонтом. Разложили закуски, Олег вытащил из сумки-холодильника полдюжины пива, бутылочку коньяка.
— Люблю отдохнуть на лоне природы, — Вадим с хрустом потянулся. — Надо быть ближе к природе. Природа делает человека философом. Всякая мало-мальски приличная мысль рождается вдали от шумных городов. А то дышим в душных кабинетах черт знает чем. Сейчас много болтают о сохранении экологического баланса. Но ведь человек тоже входит в этот баланс.
— Извините, Вадим, — спросил Олег, сбрасывая с себя пеструю пляжную рубашку, — а что у вас за специальность?
— Историк.
— Завидую вам. А я всего лишь переводчик, толмач, так сказать. Зарубежный гость произносит: «Бон жур, мон ами советик!» А я, как попугай, перевожу: «Здравствуйте, советские друзья!» Другое дело историк!.. «Еще одно последнее сказанье, и летопись окончена моя». А какой раздел истории вас подкармливает, если не секрет?
— Интересует, — вы хотели сказать?
— Разумеется. Но и подкармливает тоже, не так ли?
— И кормит, и даже поит, — улыбнулся Вадим.
— Так какой же раздел истории вас поит? Может, вы историк-актуалист?.. «Профсоюзная организация города Славограда в борьбе за окончательную ликвидацию алкоголизма».
Все рассмеялись.
— Нет, я не актуалист, — покачал головой Вадим. — Я даже новой историей не занимаюсь. Моя специальность в узком смысле — древняя Спарта. Законы Ликурга, гимн Диоскуров... Ах, какой был великий народ — спартиаты! Этот народ гордо говорил: «Пусть другие строят вокруг своих городов крепостные стены. Мы никого не боимся».
— Бегство от современности — лучшая ваша рекомендация. Мир одряхлел. Цивилизация сделала из людей жалких хлюпиков.
— Ну, вы уж чересчур, Олег, — вмешалась Валя.
— Нет, он в известной мере прав, — заступился Вадим. — Вы знаете, я сегодня поймал себя на том, что вот уже несколько месяцев не любовался небом, забыл, что по ночам небеса украшаются прекрасными звездами. Урбанизм губит человека. Опять-таки мой печальный пример. Чтобы провести отпуск на лоне природы — приехал в ваш город. На фрукты.
— Как, вы не ташкентский? — удивилась Валя. — Вы, по-моему, узбек, не так ли?
— По-моему — тоже, — улыбнулся Вадим. — Но живу и работаю в Москве. Превратности судьбы.
— Почему же тогда — Вадим? — спросил Олег.
— Дружба народов в действии. А у русского писателя Аркадия Гайдара сын — Тимур. Мне еще повезло. Одного моего школьного товарища родители нарекли Электроном!
Отсмеявшись, Олег произнес с пафосом:
— Нет, друзья, что бы там ни говорили защитники урбанизации, а на лоне природы чувствуешь себя настоящим человеком. И мысли светлые действительно в голову приходят.