Валентина тяжко вздохнула. Заперла дверь. Стала раздеваться, чтобы наконец лечь и уснуть. И вдруг подумала: «Обманул, подлец! Не понесет он магнитофон в милицию. Сел, должно быть, на ночной поезд, — и ищи ветра в поле! А завтра нагрянет милиция!.. А я, дура, дура!».
Она решительно подошла к телефону. Но от волнения забыла, как звонить: «Ноль два или ноль три?.. Ноль два!» Набрала номер. Услышав голос дежурного, произнесла твердо: «Вы золото ищете?»...
XV
— Ах, лейтенант, лейтенант! — распекал Махмудов растерянного паренька. — Как же это вы оконфузились?
— Я не спал, товарищ полковник, — оправдывался лейтенант. — Все время находился при Камалове. Потом он пошел спать. Я смотрю: спит, похрапывает. Думаю, порядок. Понадобилось на минутку отлучиться. Возвращаюсь — нет его!
— Если Камалов действительно решил принести золото в уголовный розыск, то его надо искать на подступах к нашей фирме.
— Но и вокзалы, аэропорт, автостанции не вредно перекрыть, — добавил Васюков. — Сомнительно, что Камалов к нам шел. Даже пешком он давно дошел бы. Вот уж действительно, неисповедимы пути... Золото хуже алкоголя. Камалов — трус, а не побоялся участвовать в ограблении. И сейчас пустился во все тяжкие.
— Философ ты, Дмитрий Алексеевич, — сердито произнес Махмудов.
— От такой жизни станешь философом. Дал Камалов тягу, а нам вопросец: «На каком основании не доставили преступника Камалова в тюрьму? Придется виновным отвечать!» Эх, почему я не пошел участковым инспектором? Тихая, спокойная работа. Тебя все знают, ты всех знаешь. Хулиганы шапки перед тобой ломают. Жизнь, как в кино про Анискина.
— Поехали искать, — прервал рассуждения Васюкова полковник.
Они медленно ехали по притихшим ночным улицам. Рация помалкивала, а это означало, что Камалов в милиции не появлялся.
...Вдруг фары из темноты выхватили человеческую фигуру. Неизвестный шел навстречу машине, суматошно размахивая руками. Шофер притормозил. Человек — молодой парень в клетчатой ковбойке — заглянул в машину и облегченно вздохнул:
— Наконец-то!.. Там человек в кювете. Иду с дежурства, слышу — стонет кто-то в кустах. Подошел, гляжу — мужик. Ну, как водится, я подумал: пьяный. А пригляделся — нет вроде. То ли плачет, то ли стонет. За сердце держится. Я к нему, спрашиваю, что болит... Не отвечает. Вроде как чокнутый. Оставить одного пожалел, мало ли что может натворить. И милиции нет. Спасибо, вы завернули... Так я пошел?
— Идите, товарищ, — кивнул Махмудов. — Спасибо за заботы.
Махмудов с помощниками направились в кусты. Посветили фонариком. «Чокнутый», сидевший в канаве, вздрогнул, отнял от лица руки. Глаза опухшие, испуганные.
Эго был Камалов.
В кабинете Махмудова он немного успокоился, рассказал, что с ним произошло.
— Когда я наконец сообразил, что это за магнитофон, я побежал к Валентине... Почему ночью?.. Боялся, как бы меня не опередил тот, «третий», главарь, который угрожал мне по телефону. Я его никогда не видел, но это страшный человек. Способен на все... Забрав магнитофон с «товаром», тут же поспешил в милицию. Очень торопился. И страшно волновался. У меня, знаете ли, сердце пошаливает. Вот я и присел у арыка дух перевести. И вдруг я слышу шепот: «Не оглядывайся, Камалов! Оглянешься — всё, понял? А чемоданчик оставь, а сам иди, куда шел!»
Камалов молитвенно приложил к груди руки и закончил обреченно:
— Я, конечно, пошел, не оглядываясь. Дошел еще до одного арыка, и тут силы оставили меня.
Васюков не выдержал, на правах «старого знакомого» и «опекуна» сказал с издевкой:
— Ух и мастер ты, Камалов, арапа заправлять! Так тебе и поверили. Мы же эту «Комету» нашли.
— Нашли!!! — возопил на радостях толстяк.
— Чего радуешься? Смотри, как просиял. Ну ты и артист, Камалов. Не был бы я твоим гувернером и телохранителем, — честное слово, — поверил бы!.. Нет в магнитофоне никакого золота!
— Как так нет?! — ахнул Камалов.
Камалов, подобно рыбе, выброшенной на берег, стал судорожно хватать ртом воздух.
— Васюков! — одернул Махмудов капитана. — Я вас позже кое о чем проинформирую.
— Слушаюсь! — Дмитрий с неприязнью покосился на Камалова.
Полковник обратился к Камалову.
— Следовательно, Камалов, вы решили взять на себя нелегкие функции частного детектива?... Допустим. Хотя немного странно: сам украл золото...
— И сам же захотел вернуть золото государству! — с готовностью подхватил толстяк.
— Так где же оно? Бронзовые пластинки, обнаруженные в «Комете», тоже ценный цветной металл, или, точнее, сплав. Но это совсем не золото.
Камалов сидел бледный, растерянный, покрытый ледяной испариной.
Дорога вилась серпантином по горе. На одном из ее поворотов стоял Олег и любовался с высоты озером, сверкающим будто ртуть, собравшаяся в ложбине. Часть озера пересекала дамба, образуя уютную бухточку со стоявшими на приколе моторными лодками, яхтами.
Послышался шум мотора. Из-за поворота показалось такси. Машина затормозила, и из нее пружинисто, спортивно выскочил Вадим — в новеньком джинсовом костюме, в сабо на высоких каблуках; упер руки в бока, эдакий ковбой из голливудского «вестерна».
— Привет!
— Салют! — ответствовал Олег. — Что-то ты задерживаешься.
— Дела, дела...
— Отпусти кэб. Пешком прогуляемся.
Такси укатило. А приятели не спеша отправились вниз, к озеру.
— Где это ты прибарахлился?
— Хочешь жить — умей вертеться, — не без самодовольства отвечал Вадим. — Чистокровная «Монтана».
— Ладно. Теперь о деле. Где товар?
— Сработано чисто. Товар в надежном месте.
— Тачку менял?
— А как же! Сюда ехал сперва автобусом, потом частника зацепил. Трамвайчиком прокатился. И вот на такси.
— Хвоста за собой не приволок?
— Какой хвост? Аккуратно все сделано, без шума.
— А он как?
— Известно — как. Покорно отдал. И пошел себе, пошел, покачиваясь, как плохой актер, играющий короля Лира.
— Тебе не кажется, что он на крючке?
— Кто его знает? Какая разница? Дело ведь сделано.
— Ошибаешься, Вадим, или как тебя там еще...
— Не понимаю...
Олег усмехнулся.
— А вот здесь как раз, среди кусточков, можно и дух перевести. Посидим, а?
— Можно. А то я, честно говоря, немного устал. Почти не спал.
— Ты еще молодой, Вадик, стыдно тебе уставать. Это мне, пожалуй, простительно.
— Ты разве старше меня, Олег?
— Года на два, на три. А по опыту — и того поболее. К моим годам ты, Вадим, майором будешь. Впрочем, ты, возможно, уже и сейчас майор.
Вадим удивленно воззрился на собеседника.
— Это в каком смысле?
— А в самом прямом смысле. Ты что думаешь, я фрайер? Я тебя сразу раскусил. Меломан. Растроганный мальчик! Дон Жуан! Нет, ничего не скажу, работал ты неплохо. И девушку кое-когда пронимало, и я чуть было слезу умиления не пустил. Теперь нам надо вновь переходить на «вы». Ведь вы, Вадим... Простите, не знаю вашего офицерского звания... Вы сейчас находитесь при исполнении служебных обязанностей.
— Что ты городишь?
— Прошу вас, не надо. Я о вас все же высокого мнения. Не хотелось бы разочаровываться. Проигрывать надо достойно.
— Ничего не понимаю!
— А жаль. Неужели вы вообразили себе, Вадим... Позвольте мне так продолжать называть вас, поскольку я не знаю вашего настоящего имени и фамилии?.. Неужто вы были убеждены, что я введен вами в заблуждение? Вы из уголовного розыска. И первое, на чем вы промахнулись, — это ваше прекрасное имя Вадим. Я знаю узбеков Маратов, Джонридов (в честь Джона Рида), есть даже сын героя гражданской войны по имени Маузер... Но Вадим!.. Очень не характерно. И то, что вы приехали из Москвы, историк, спец по древней Спарте, и остановились у какой-то старушки, а не у родственников, которых у каждого узбека полгорода, — тоже меня насторожило. И то, что вы первым — понимаете ли — первым! — познакомившись с Валентиной, внешне влюбленный в нее — позволяете водить со мной дружбу, согласились на честное соперничество!.. Ох, как вы промахнулись.
— Олег! Вы больны.
— Совершенно верно. Друг мой, я очень и очень болен!.. Болен в хорошем смысле слова. Я презираю людей. Я выше всяческих посредственностей. Мой идеал — супермен, перешагнувший за пределы суетного мира, презирающий законы, которые выдуманы для защиты беззащитных. На свете не существует ни добра, ни зла. Есть лишь одно — польза! И еще — прекрасное ощущение смертельной игры. И я сейчас с вами играю, милый Вадим. Вы сидите и думаете: «Вот глупец, выкладывается, и за это заработает пару лишних лет!» А мне смешно!
Шухрат Ибрагимов, недавно прибывший из Москвы практикант и ставший на время «Вадимом», внимательно смотрел на своего противника.
— Дорогой Олег, то, что вы сейчас рассказали, не имеет ко мне никакого отношения. Ваши суждения — плод больного воображения.
— И прекрасно. Плод. Но согласитесь, — великолепный плод. Скажу вам по секрету... Мы сейчас шли по горной тропинке. Вы впереди, я — сзади. Слева — пропасть. Ну что стоило мне слегка подтолкнуть вас в спину?.. А я этого себе не позволил. Во-первых, из уважения к вам. Во-вторых, — из принципа. Я убежден, что людей следует убивать в самых крайних случаях.
— Непонятно, Олег. Если принять на веру все, что вы сказали, мне в самый раз лежать на дне ущелья.
— Не скажите, мой друг. По мельчайшим вашим промахам и по причинам, о которых уже упоминал, я понял, с кем имею дело. И я сперва возгордился. Надо же! Чуть ли не Джеймса Бонда на меня натравили. Я проникся к вам, Вадим, добрыми чувствами, а добрые чувства никогда не доводят до добра. К тому же мне стало ясно, что вас вывели на меня, а нас обоих держат на крепком поводке. Зачем же мне вас убивать? Да и вообще наши с вами отношения стали напоминать встречу боксеров, которых вот-вот дисквалифицируют за пассивное ведение боя. А за такой бокс, сами знаете, снимают с ринга. Кому-то надо было атаковать. Тогда я сказал себе: а почему бы и нет?