– Ты думаешь, мы ничего о тебе не знаем? – вкрадчиво начал Андрей. – Напрасно. – Он приоткрыл папку. – Печеночкин Валентин Иванович, одна тысяча восемьсот девяносто пятого года рождения. Студент второго курса юридического факультета Петербургского университета… А знаешь, Печеночкин, у вас ведь ничего не вышло! Убили-то вы не того, в кого целили. То есть вместо того, чтобы стать героями и борцами с самодержавием, вы стали обычными, грязными убийцами неповинных граждан. На твоей совести, Печеночкин, отныне смерть двух отцов семейств, беременной женщины и двух детей шести и девяти лет. А еще несколько человек ты сделал инвалидами на всю жизнь. Ты – мерзкий, кровавый уголовник, студент! Но если ты думаешь, что пойдешь на эшафот, то ошибаешься. Ты сначала сядешь в тюрьму как особо опасный преступник, с отсрочкой исполнения наказания. А твоим сокамерникам мы сообщим, кого именно ты убил. Как думаешь, долго ли ты после этого там сохранишь свое достоинство? Или не в курсе, что уголовники делают с теми, кто убивает детей и беременных женщин?..
По мере того как Голицын расписывал фанатику прелести тюремной жизни, тот на глазах терял гонор и политическую спесь. К концу речи Андрея парнишка совсем сник и вдруг разрыдался в голос!
«Экий ты хлипкий! – брезгливо подумал Голицын. – А еще туда же, в боевики подался, сопляк!..» Он выдержал пятиминутную паузу, дождался, пока рыдания не перешли во всхлипывания, и почти отеческим голосом предложил:
– Давай-ка, парень, все чистосердечно рассказывай. Глядишь, и получишь облегчение приговора. Присяжные тоже люди, они видят, когда человек искренне раскаивается. Начинай!..
И Печеночкин рассказал. Правда, он не знал, кто именно из чиновников военного министерства снабдил группу новейшими гранатами, но то, что это был человек из ведомства генерала Сухомлинова, подтвердил неоднократно. Голицын, конечно, сделал пометку, но понимал, что выявить предателя будет непросто. Да и не епархия это СОВА, на то есть военная контрразведка.
А вот непосредственно по теракту «студент» поведал много интересного – и о составе группы, и об ее вооружении. Но главное – назвал заказчика покушения на градоначальника!
– Григорий Распутин это, – твердо заявил Печеночкин.
– Ты, парень, ничего не путаешь? – жестко уточнил Голицын.
– Как же!.. Мы с командиром нашим, Феликсом Потоцким, к нему на Гороховую раз пять ездили за полгода-то.
– Может, просто попьянствовать, дамочек потискать? – Андрей все еще не мог поверить в такую Гришкину наглость. «Урою гада!.. На ноль помножу!.. Вот же гнида неугомонная!..»
– Ну, поначалу выпивали, конечно, – вспоминал «студент». – Григорий Ефимович очень гостеприимный человек…
– А о деле когда начали разговор?
– Да, считай, сразу после февральских торжеств. Господин Распутин нервный стал какой-то, пил все время, кричал на всех… А Феликсу прямо золотые горы обещал, если градоначальника пристукнем… Извините, убьем.
Голицын был вне себя от ярости и, едва избавившись от раскаявшегося сопляка, вызвал Верещагина и потребовал:
– Олег, из-под земли мне достань этого гада!
– Кого, Андрей Николаевич? – не понял тот.
– Распутина, конечно!
– Опять что-то натворил?
– Натворил! Оказывается, эта сволочь и есть заказчик покушения на Даниила Васильевича!..
«Святого старца» разыскали в банях братьев Егоровых, что находились в Казачьем переулке и славились среди богатой публики комфортом и небывалой широтой всяческих услуг.
Распутина, совершенно пьяного и разомлевшего под ласковыми руками двух банщиц, одетых как лесные нимфы, буквально сдернули с массажного стола, споро натянули штаны и рубаху, сунули в сапоги и под микитки выволокли из тепла и света в промозглые сумерки. Опомнился от такого обращения Гришка только в автомобиле – видать, холодный воздух разбудил дремавший инстинкт самосохранения, но поздно.
– Пуститя-а, ироды! – взревел Распутин и неожиданно сильно рванулся из автомобиля, едва не вывалившись на ходу вместе с удерживавшим его Байкаловым.
– А ну, угомонись, дядя, – рассердился подпоручик и так ткнул «старца» под ребра, что тот охнул и притих, сидя между Байкаловым и Синицыным.
Лишь несколько минут спустя поинтересовался слабым голосом:
– Куды везете-то, братцы? Не топить часом?..
– Тебя утопишь, пожалуй… Разговор к тебе есть у одного твоего старого знакомца.
– А што за знакомец-то?
– Подполковник Голицын.
Услыхав имя заклятого врага, Гришка совсем сник. Алкоголь смешался со страхом и вызвал приступ истерического плача. Распутин рыдал и бился на заднем сиденье «Руссо-Балта», пытался даже себя задушить, но только снова заработал тычок под ребра от Байкалова.
Встречу двух старых «друзей» теплой назвать язык ни у кого не повернулся. Гришка стоял посреди кабинета и зыркал по сторонам, будто ища укромный уголок, куда бы забиться. Голицын разглядывал его, словно таракана, сжимал и разжимал кулаки, как бы решая – прибить сразу или сначала все-таки задать один вопрос?
Наконец Андрей пересилил себя, задавив на время сжигавший изнутри гнев, и спросил глухим от волнения голосом:
– Ну и на что ты, мерзавец, рассчитывал?
– Об чем это ты, полковник? – подозрительно сверкнул глазищами из-под кустистых бровей Распутин.
– Подполковник… Не прикидывайся, урод, не поможет!.. А вот память я тебе сей же час освежу! Или забыл нашу «дружескую» беседу?..
– Окстись, начальник! Али я враг себе? Конешно, все как есть упоминаю…
– Тогда первый вопрос: где Минаков? – Голицын медленно подошел к Распутину, заложив руки за спину, словно боясь, что не выдержит и начнет бить этого слизняка.
– А мне почем знать? – Гришка попытался выпятить поросший жидкой растительностью подбородок. Получилось плохо. – Он мне не докладывался, куда пошел!..
– Когда он исчез?
– Да позавчера еще…
– Врешь, паскуда!
– Ну, вчерась, кажись… – Распутин всхлипнул очень натурально. – Хороший паренек, понятливый…
– Ты что несешь, гад?! – взорвался Голицын. – Минаков – кадровый офицер! Какой он тебе «паренек»?!
– Виноват, полковник, не серчай… – заегозил Гришка. – Ну, не знаю я, куды он подался. Симонович сказывал, твой поручик до начальства собирался – невмоготу ему стало рядом со святым человеком находиться…
– Это ты, что ли, святой?!
– А кто знаить, може и я!..
Голицын сгреб Распутина за грудки, встряхнул, подержал несколько секунд, потом выдохнул со свистом, оттолкнул «старца» и произнес деревянным голосом:
– Если с Минаковым что случилось, убью… А пока второй вопрос: зачем ты хотел убить градоначальника Драчевского?
– Градоначальника? – очень натурально удивился Гришка. – Да боже упаси! Пошто он мне сдался? Ништо я варнак какой? Он сам по себе, я сам…
– Повторяю вопрос, – Голицын перешел почти на шепот, – зачем ты велел убить Даниила Васильевича Драчевского?
– Да не я это! – взвизгнул, бледнея, Распутин и вцепился себе в бороду. – Не я-а-а! – завыл он и начал раскачиваться из стороны в сторону. Потом вдруг упал на колени и стукнулся лбом об пол.
– А ну встань, мерзавец! – гаркнул неожиданно в полный голос Андрей, и Гришка торопливо вскочил. – Если не ты, то кто отдал такой приказ? Учти, господа эсеры тебя уже сдали. Так что мне нет никакого резона искать другого виноватого. Тебя и укатаю!..
– Не я это, полковник! – снова запричитал Гришка, хлюпая носом.
– Я пока еще подполковник… Продолжай.
– Это все Сашка-гаденыш!..
– Какой еще Сашка?!
– Сашка Петр…
– Шапиро?! – не выдержал присутствовавший при допросе Верещагин.
– Он самый… Я говорил ему, пошто Васильича обидеть хочешь? Чево он тебе не угодил?.. – Распутин теперь говорил взахлеб, словно опасаясь, что его прервут, не дослушают или неправильно поймут. – А Сашка-то, он же чумной, хасид – одно слово!
Верещагин невольно улыбнулся.
– Шапиро точно из хасидской семьи, – сказал он Голицыну, – но это люди безобидные и восторженные, поют и пляшут. Как оттуда мог фанатик произойти – непонятно. А Шапиро – как раз фанатик…
– Идейный, мать его перетак!.. – выкрикнул Распутин.
– Вот именно! – рявкнул Голицын и грохнул кулаком по столу. – Ври да не завирайся, гад! Шапиро – идейный анархист. Он никогда не работал ни с эсерами, ни с кадетами.
– A-а, вот таперича и заработал, – быстро возразил Распутин, потирая, видимо, вспотевшие руки. – Я сам слышал его разговор по телефону. Он с самим Некрасовым стакнулся, да!..
– При чем тут Некрасов?! Он же – кадет, а твои головорезы – эсеры!
– Не мои они, Сашкины!.. И не эсеры, а самые настоящие кадеты.
– Но мальчишка назвался социалистом-революционером!..
– Какой такой мальчишка?.. A-а, это который с Феликсом приходил?.. – Гришка меленько засмеялся. – Так он действительно щенок ишшо! Ему что ни скажи, всему верит.
– Задурили, значит, парню голову и – как порося на заклание отправили бомбу кидать? – снова рассвирепел Голицын.
– Да не я это! – немедленно возопил Гришка. – Сашка Шапиро его надоумил!.. А приказал, видать, Некрасов.
– Значит так, «святой засранец», – раздельно сказал Андрей. – Пока свободен. Но ты меня знаешь: поймаю Шапиро и проверю твои слова. Не думаю, что идейный хасид будет выгораживать твою продажную шкуру. Ну и если наврал, пеняй на себя! Пшел вон!..
Распутин подхватился из кабинета так, будто за ним гнались черти.
– Зря мы его отпустили, Андрей Николаевич, – покачал головой Верещагин. – Он определенно чего-то недоговаривает.
– Думаю, насчет Шапиро он не соврал – слишком рискованно. А вот каким боком здесь замешан господин Некрасов, следует очень тщательно проверить. И если мои подозрения оправдаются и выяснится, что кадеты и господа масоны вышли на «тропу войны» против государя императора и связались с британской секретной разведывательной службой, то помоги нам Господь одолеть всю эту свору!..
– Так что, объявляем в розыск?