Выстрела Олег не слышал — сдетонировала боеукладка за прошитой в упор броней «Хетцера»…
… опять живой, что ли?
Вот теперь в ушах звенело, так звенело. И болью дергало, так дергало, что Олег закричал. Это его самого дергали, наверх пылись выдернуть. Сверкали над люком оскаленные зубы Митрича. Страшная все же у него пасть…
— Ори, но лезь! — рычал Митрич. — Горим!
Ну да, дым. А звук крика как сквозь вату, но пробивается.
Олег попытался толкнуться здоровой ногой, вроде помогло…
…Скатились с башни — заряжающий и командир, винтовка, руки-ноги окровавленные… от удара об землю в голове заново потемнело.
Очнулся от боли, лежа. Митрич оказался рядом — привалившись спиной к катку, заряжал винтовку.
— Немцы⁈ — Олег полез за пазуху за пистолетом.
— Не. Драпанули, — заряжающий закашлялся — клубы дыма прибивало к земле.
— Отползать надо. Взорвемся, — прохрипел Олег.
— Лежи, ползун. То с самоходки тянет, удушает, а наш-то погас. Полагаю, на наш «ноль-второй» малость плеснуло, когда ты самоходку бахнул. Вот же… в упор саданул, чуть ствол не упер. Предупреждать же надо. Я едва соскочить успел.
— Я команду давал. Но тебя вообще не видел.
— Да шучу я, — Митрич действительно хихикнул, оперся на локоть, что-то высматривая между катков. — Лежи спокойно, Олежка, ты кровью порядком изошел. Подобрать должны, но пока беспокойно тут у нас. Шныряют, суки.
Олег посмотрел на свои ноги — обе на месте, больно адски, но не оторвало же. Забинтованы поверх разрезанного комбинезона, но уже не белые повязки — пропитало. На левую жгут наложен, затянут-закреплен вместо палочки-рычага ножнами кинжала, наверняка немецкого, черного с серебряшками, из-под багряного бинта записка торчит.
— Как положено — точное время наложения повязки, — пояснил Митрич, не отрываясь от высматривания между катками. — Мне фельдшерша Варлам весь мозг прозудела «положено, а не делают, вопиюще пренебрегают».
— Митрич, ты фельдшершу тоже успел того… от-инвентаризировать? — пробормотал Олег.
— Я⁈ Да никогда! Просто насчет правильных повязок по случаю беседовали. Олежка, ты кончай бредить, держись, санитары скоро будут.
Где-то совсем рядом протарахтела автоматная очередь — Митрич удобнее перехватил винтовку, Олег снова полез за ТТ, но пальцы стали окончательно ватные. Впрочем, вслед за автоматной очередью донеслось матерное, тоже довольно длинное.
— Может, власовцы? — сонно предположил Олег — глаза неудержимо закрывались.
— Нету тут никаких власовцев, одни фрицы. Держись, говорю.
Не особо держался старший лейтенант Терсков — уносило в беспамятство непреодолимо. Но дергали — то Митрич, то бойцы, когда в кузов поднимали. Потом ехали в грузовике с другими ранеными, машина вихляла между битых немецких автомобилей, трясло немилосердно, кричал сапер с размозженной рукой.
— Держись, братва, тут уже рядом, — призывал стоящий на крыле Митрич. — Вижу — дальше почти ровно пойдет. Вон, командир, гляди, стоит, паршивец, и коптить уже перестал.
Олег увидел — рядом, буквально в трех метрах от борта проезжающей машины — проплывала сероватая броня, распахнутые люки на характерной башне, — «Тигр», тот самый, «Королевский». И номер памятный — 217.
— Кто его стукнул-то? — с некоторой ревностью пробормотал Олег.
— Кто-кто, пехота, понятно. Мы отвлекли, а они изловчились, и готово! — радостно прокричал Митрич.
— Контрразведка «Тигру» сожгла, — прохрипел сапер, тоже раненый в ноги. — Я видал — подкатили по дороге прямо в бронетранспортере — он же с виду фрицевский — только нашу «Л» и звезду маскосетью завесили. Немцы такого западла не ждали — на дороге каша, бронетранспортер с ихнего тылу катит, нормальное дело. «Тигр», гадина, по нашей высотке долбит, не отвлекается. Тут контрразведка как бахнет «фаустами» прямо с борта. Там — на бронетранспортере, их подполковник лично командовал — здоровенный такой, знаете, небось…
— Знаем, — признал Олег, испытывая даже некоторое разочарование. Наверняка уже кончаются у немцев «Королевские тигры», вряд ли удастся подстеречь еще одного. Да и «ноль-второй» пока еще починят, сейчас совсем танков в ОМГП не осталось. Хотя танк наверняка быстрее восстановят, чем старшего лейтенанта Терскова вылечат. Если он — Терсков — вообще куда-то живой доедет. Что ж так трясет-то⁈
«Королевский тигр» (еще недобитый)
Окончания тряски Олег не помнил. Оно и к лучшему, что без сознания катил, поскольку прусские дороги принято сильно перехваливать. Нет, так-то неплохи, но не в те апрельские дни.
Приходил в себя в санбате, слышал, как медики сообща пытаются бумажку из-под жгута прочитать — кровью сильно пропитало. Вот же медицина — удивительная наука: нет бумажки — плохо, есть бумажка — еще хуже.
Потом оперировали, осколки вынимали, но этого Олег не помнил. Да и что такие нехорошие моменты помнить? Обычное санбатское дело. Вот что и наркоз имелся, и обе ноги на своем месте остались — это товарищу Терскову очень даже повезло.
[1] Ныне поселение не существует, да и в 1945-м упоминаний документальных упоминаний о нем не найдено. Название, видимо, имеет некое отношение к древнему и дремучему лесу Пойз, находившемуся некогда на данном полуострове.
[2] Фишхаузен (в переводе «рыбный садок») ныне город Приморск.
[3] Аналогичный случай автору довелось наблюдать лично — почти в том же самом месте, но в 1968 году. Наши войска выходили из Чехословакии после известных событий. Колонна потрепанной бронетехники и грузовиков двигалась по одной из центральных улиц Калининграда — по Ленинскому проспекту. На тротуарах стояли горожане, смотрели, махали, приветствовали солдат. Раздались крики, один из грузовиков остановился — из-под тента выскочил боец — увидел у дороги свою маму.
Такой вот случай, к сюжету отношения не имевший, но произведший на малолетнего автора большое впечатление. Автор тоже с мамой на тротуаре стоял, смотрел. Совсем недавно это было.
[4] Правильнее — легкая самоходная артиллерийская установка истребитель танков «Хетцер» (нем. Hetzer), САУ выпускалась с апреля 1944 года. Боевая масса около 16 тонн, вооружение 75-мм пушка и пулемет МГ-34. В наших частях называлась чаще просто «самоходка», не имелось у наших военнослужащих привычки вдаваться в путанную немецкую классификацию и неблагозвучные названия.
[5] Прозвище немецкого реактивного шестиствольного миномета. За характерный звук снарядов нашими солдатами именовался «ишак», «скрипун» или «скрипуха».
[6] Скорее всего это разновидность 20-мм зенитного автомата FlaK 28/30/38, но в наших войсках их все подряд именовали «Эрликонами». Стрельба велась магазинами емкостью в 20 патронов.
Глава 21
и21. Канал
17 апреля 1945 года
Кёнигсбергский морской канал
6:43
Ничего не видно — Евгений опустил бинокль. Нет, в смысле, видно — клочья серого тумана, угадывающаяся вода, смутные берега — но ничего не понятно. А ведь места знакомые, сколько раз их на карте видел, на аэрофотоснимках… гм, сейчас — с воды — вообще не то. Не был готов к морским прогулкам товарищ Земляков, оттого явная смутность в организме. Волнение небольшое, но подташнивает слегка, и аппетита нет. Кстати, непонятно — это уже морская прогулка или еще речная? Вышли из устья Прегеля или еще нет?
Грузилась оперативно-тыловая группа в некоторой спешке. Катер должен был подобрать прямо в городе, по ориентиру моста, место понятное, но в темноте, да с полуразрушенной набережной… Луч прожектора только слепил, опасались рацию и батареи окунуть, но окунулся раззява Тяпоков. Ну, у бойца никакого десантного опыта, отчасти можно понять…
Впрочем, все это было позади. Тяпка сушился в машинном отделении, рация суха и работоспособна, да и вообще светает, как-то легче…
Евгений подумал — а не убрать ли ненужный бинокль в чехол? — оптика чужая, инженер опергруппы позабыл, когда их группа из Кёнигсберга выдвигались. Ну, сейчас вернем. Если благополучно доплывем, конечно.
На палубах боевых катеров Евгений бывал редко и успел отвыкнуть. Конкретно эта палуба — символически бронированная, в свежих отметинах от осколков и пуль — особого доверия не вызывала. Бронекатер не совсем исправен, был поврежден. Едва встал на ремонт, как его спешно сдернули — переправляй контрразведчиков, им «спешно, немедленно, срочно». Команда особого энтузиазма не выказывала — не выспались товарищи краснофлотцы. Да и пассажиры не в восторге. Между прочим, уважающие себя опергруппы если и грузятся на катера, то на полностью исправные и вооруженные. Хорошо, что у данного «БК-199»[1] проекта 1125 двигатель вполне исправен, ну, судя по движению и ровному звуку двигателя. Из очевидных недостатков имелось нерабочее орудие в основной башне — ствол пушки максимально опущен, довольно нелепо танковая башня, «повесившая нос», выглядела. Ну ничего, нам не так далеко — до Циммербуде и сойдем.
— Любуетесь берегами, товарищ контрразведчик? — крайне корректно, но отвратительно-намекающим тоном поинтересовался командир катера, стоящий в двери катерной невысокой боевой рубки.
Лейтенант носил красивую фамилию Одинцов, было ему двадцать четыре года, и, судя по единственной медали, характер лейтенант имел непростой.
— Погоду пытаюсь определить, — миролюбиво пояснил Земляков. — Но тут непривычно, все по-морскому. Что там с прогнозом-то?
— Переменная облачность, волнение… собственно, зачем вам волнение в баллах? — сумрачно уточнил командир.
— Нет, волнение мне не обязательно, — признал Евгений. — Волнение я и так ощущаю.
— Именно. Вы прогуливайтесь по палубе осторожно, у нас не прогулочный катер, можно и за борт соскользнуть.
— За борт — это вряд ли. По Черному морю доводилось ходить, с катеров высаживался, до сих пор обходилось без соскальзований, — пояснил старший лейтенант Земляков, слегка меняя тон.
— Ага, тогда понятно, — командир поправил туго затянутый под подбородком ремешок фуражки. — Опыт, значит, имеете? Извиняюсь, с виду-то не сразу понятно.