— Тима, ты прекрасен!
— Господи, да потом любезничать будете, — взмолился Евгений. — Сейчас главное связь. Тимка, ты случаем, запасные батареи для «Севера» не взял?
— Взял. Радиста мне не дали — много побило наших. А батареи дали. Только это… давайте к своим, на электростанцию доедем. Тут небезопасно — немцы шныряют, частью переодетые, вообще ничего не поймешь. Мы тут едем, бежит какой-то субтильный в шляпе, и вдруг гранату…
— Некогда нам ездить, Горнявый давай связь, давай…
17 апреля 1945 года
Циммербуде
10:26
Выходить из-за защиты броневого бока бронетранспортера было неосмотрительно. Евгений вставал, делал два шага, снова присаживался на корточки. Радист работал из тесноватого нутра «222»-го[11]. Откуда взялся броневичок, Евгений так и не понял — литеры «Л» на броне не имелось, чумазый водитель незнаком — не из «Линды» и ОМГП машина. Ну, Тимка изыскал где-то транспорт — если надо, старшина всё может. Сам сидит за 20-миллиметровой пушкой, терпеливо ждет. Остальные бойцы ждут между машиной и стеной склада. Немного — три человека, потрепало отряд прикрытия. Вот и знакомую «тридцатьчетверку» подбили, товарищ Иванов немедля в мотострелки перешел. Вот даже не странно, что он здесь, оно вроде как и напрашивалось, не удивляет. Катерина шепотом о чем-то зубастого родственника расспрашивает. А минуты уходят, уходят…
Болела голова у старшего лейтенанта Земляков, подкатывала со стороны желудка тяжелое чувство, даже не тошнота, гадость какая-то глубоко физиологическая. Готовят немцы Старт, это прямо до невозможности организмом и умом ощущается. Нужно ехать, искать, срочно, тут каждая минута…
…но ехать некуда. Они рядом, где-то по берегу. Но местность незнакомая, проводников нет, определенно куда-то не туда заедешь. Но и сидеть невмоготу. Катерина отвратительно спокойна — это же даже не стальные нервы, а титановые пополам с победитовыми. Ладно, начальница — это понятно. Митрич, гад, тоже совершенно спокоен. Белеет бинт на горле под расстегнутым воротом гимнастерки и подпаленного комбинезона. Что-то сегодня всех в горло цепляет. Ничего, Звягина не очень глубоко, выкарабкается…
…Евгений с тоской осознал, что думает о чем угодно, но только не о деле. Но что о «стартовой» думать? В этом направлении мысль как та собака за своим хвостом крутится, истерично подскуливает и взгавкивает, никакого толку. Инфы мало. Спокойнее нужно, ждать, терпеть, экономить силы и нервы. Шанс еще есть…
Вновь из-заброни подал голос радист. И снова не то. Нельзя сказать, что рация молчит. Вводных много, по большей части уже открытым текстом шпарят. Спешит гаубичная батарея, летят-гремят по дороге, пытаясь не рассыпать траки, последние «тридцатьчетверки» отряда, перебрасывают от Фишхаузена разведроту, подходят тылы ОМГП, уточняют саперы по поводу кабеля: «бронированный ли и предположительное сечение?». Но это все не то.
Сиди, товарищ Земляков, жди. Все-таки тоже опыт имеешь. «Поздняк метаться», как говаривали соседи-комендачи Отдела «К». Времени осталось на одно движение, нет вариантов.
Посматривают искоса на старлея Катерина и Митрич — совершенно разные, и все же похожие. Опыт, иной уровень опыта. Нехрена они не родственники, просто… Опыт у них, да.
Старший лейтенант Земляков неожиданно для себя корчит злобную рожу — ну да, нервничаю, ерзаю и психую. Начал бы волосы рвать, но перед рядовым составом немного стыдно.
Улыбаются, садисты. Между прочим, даже сидят одинаково — винтовки между колен, только и разницы, что «трехлинейка» и «самозарядка».
— «Второй» передает, — в полный голос сообщает радист из-за брони. — 'Стоянка барж. Четыре километра юго-северо-восточнее окраины[12] Циммербуде. Береговой ориентир: въезд в рощу, там, предположительно, старая стройплощадка. Баржи опознаны как угольные. По реестру номера 34 и 77. В период 7–9 апреля западная баржа поменяла местоположение. Сдвиг около пятидесяти метров. Предположительно.
— Всё! Двинулись! — Катерина уже на ногах.
— Стойте! — кричит Горнявый. — Опять от «Второго». Данные авиаразведки. «Авиаразведкой обнаружено движение. Два буксира, баржи, катер. Ориентировочно три километра от окраины Циммербуде. Суда обстреляны нашими истребителями, ответного огня не открывали.»
— Понятно, передавай — «выдвигаемся».
Броневик оказывается разболтанным, гремящим, как котелок с гайками и гильзами, и до жути тесным из-за переполненности. В более тесной бронетехнике старшему лейтенанту приходилось ездить только во Львове, был там случай. Но что характерно, и тогда и сейчас неудобство салона и склонность рассыпаться на ходу на скоростные качества машин не влияли.
— Боги, да у нас сейчас колеса отлетят, — предрекает Катерина, сидя на борту и изо всех сил цепляясь за турель пушки.
— Не боись, проверенная машина! — кричит водитель, хищно согнувшийся на своем месте. — А ваще ты, товарищ разведчица, села бы рядом, оно надежнее.
Катерина советует умнику не отвлекаться, пока его не послали в пешем строю по известному направлению. Чумазый наглец хохочет, броневик уже скачет-гремит по поврежденной дороге, мелькают крайние дома. Трясет так, что чуть язык себе не прикусываешь, Евгений машинально придерживает подсумок с магазинами — как бы не повылетали. Хорошо. дозарядиться успели, пока ждали-нервничали.
…мелькают деревья и болотистые прогалины, близкого канала не видно, но он там, за леском. Изгибается дорога, броневик проскакивает брошенные повозки, лежащая в кювете убитая лошадь уже распухла, на тела немцев тоже лучше не смотреть…
Бах- хрясь! Броневик сходу преодолевает внезапную воронку.
— На танке оно было даже как-то спокойнее, — с грустью замечает Иванов. — А там немцев-то — по прибытию — много будет?
— Да хрен их знает. Порядком, видимо. Охрана, техники, беженцы, — говорит Евгений, оберегая норовящие клацнуть зубы. — Не пойму, почему медлят, не стартуют.
Над шоссе и несущимся броневиком мелькает огромная драконья тень — на миг накрывает, пересекает курс, снижаясь, уходит в сторону моря, с опозданием раздается рев винтов — тень трехмоторная. Летающая лодка «Дорнье», индекс и точные ТТХ товарищ переводчик не помнит[13], кресты на крыльях не оставляют сомнений в принадлежности самолета…
…Звон авиационных двигателей угас, исчезла тень, словно и не было. А ведь чуть пузом-килем не зацепил, гадина, прошел на высоте метров в пятнадцать.
— Тоже шизанутые, — говорит Катерина, глядя в сторону сгинувшего самолета. — Но теперь хоть понятно, кого ждали. Несколько минут у нас есть, пока приводнятся, пока пересядут.… Но вообще-то, истекает наш временной лимит. Эй, шумахер, ты поднажми, пока не рассыпались.
— Вот обзываете вдруг по-вражески. А небось, сознательные, партийные. А я, между прочим, жму, стараюсь, — орет водитель, не отрываясь от руля.
— Я с восхищением, — заверяет Катерина. — И это не особо ругательство, скорее, классификация.
Машина на дороге… брошена. Еще одна, еще дымится. Сожгли. Где-то здесь, здесь…
— Стой! Проскочили! — хором кричат Мезина и бдительный старшина Тимка…
…Съезд практически незаметен — глубокий кювет, камни, прошлогодняя жухлая трава. Разве что выглядит именно здесь чуть ровнее и снабжен неочевидной ирригационной хреновиной. Но кювет же…
— Вон, вон перемычка! — тычет стволом автомата Тимка.
— Да я разве проеду, — сомневается водитель. — Рассыплется же.
— Под тягачи делали, крепко, — заверяет, спрыгивая на землю Иванов…
…он пятится, руководя машиной, броневик неуверенно скатывается, начинает довольно мягко выезжать наверх…
— Бетоном, что ли, залито? — удивляется водитель.
Переезд действительно угадывается больше ощупью — слой грунта и травы маскирует просто идеально. Как это сделано, не совсем понятно, да и некогда понимать. Впереди негустая роща, дальше проглядывает бухточка и водный простор канала.
— Товарстарнатн, маневр установке нужен, — говорит длинноносый боец, разворачивая турель. — Неровен час, встретят нас тута.
Евгений подвигается. Тряска в броневике сказывается на переводческом организме не лучшим образом — головная боль усилилась, тошнота аж на гландах сидит. Наверное, от этого соображает товарищ Земляков туговато. Катерина, старшина уже бегут между сосен — напрямую к берегу рванули…
… матерясь, Евгений, спрыгивает с броневика, устремляется следом, догоняет Иванова. Тот скалится сталью пасти, винтовка тоже наготове:
— Эх, молодые, прыткие…
— Не смеши. Голова как?
— Да сейчас лопнет. Виски как струбциной вдавливает.
— Вот и у меня. Струбциной. И прям даже из желудка выжимает.
Обсудить печальное состояние здоровья не удается. Старшина впереди машет — «ложись»!
…Нет, окоп узок, по сути, почти блиндаж — хорошо замаскирован, накат из толстых досок, плащ-палатка прикрывает короткий ход сообщения. Пулемет остался на своем месте, лента заправлена, чистенькая, протертая. Еще дымится окурок сигаретки…
— Уже свернулись, отошли, прощай, фатерлянд, — бормочет Катерина. — Интересно, что они рядовому и младшему составу обещали? Неужели возьмут? Впрочем, куда без исполнительных ефрейторов и фельдфебелей, это вообще будет не жисть. Сохраняют традиции и дисциплину, этого не отнять.
Баржи у берега и как на ладони: стоят бок о бок, грязноватые, неказистые корыта. Но испачканные углем и ржавчиной чехлы уже сдернуты, брезент колышут волны, больше не нужна маскировка. На палубах возвышается конструкция из стальных балок, соединяющая корпуса судов, торчит надстройка из рифленых листов железа. Балансирует на стальном мостике техник, ловко пробегает до стрелы лебедки, на ней горит прожектор — видимо, предупреждающий. Стоят пришвартованные к баржам буксиры, но низкий, давящий на виски, гул идет не от них. И не от самолета — приводнившийся «Дорнье» дрейфует чуть мористее, гребут оттуда надувные лодки, полные немцев.
Видимо, день такой — все средства транспорта — битком. День-час-пик, так сказать.
Людей у барж действительно много, там работают техники в рабочих робах, а у легких металлических сходен выстроена очередь: человек восемьдесят, часть в военной форме, часть в гражданском, у всех небольшие чемоданчики, ранцы или просто импровизированные узлы. Изрядно их в багаже ограничили, это же всё награбленное непосильным трудом, выжатое эксплуатацией классов и народов бросать приходится. Прямо сердце разрывается от столь скорбной картины. Сво