Катерина притиснула жертву к стене еще плотнее:
— Договоримся так: если к тебе кто всерьез приставать начнет, заваливать или сгибать в откровенно неуставную позу, можешь стрелять на поражение. Прямо из штатного оружия.
— Вы что⁈ Я не могу, я медик, и…
— Заткнулась! Полезут силой — стрелять. Сошлешься на личный приказ товарища Мезиной из «СМЕРШ». В случаях флирта, шуток и намеков — как глупых, так и наоборот, — с улыбкой говоришь, что «увы, ты не такая, у тебя жених». Логика доступна?
— С какой стати я должна врать… — Варлам вновь пискнула, вмятая в стену.
— Ты русский язык понимать способна? Если от тебя еще раз услышат странные слова и звуки типа «харассмент», «абьюз» и «он мне тонко и прямо намекал», я приеду с представителями трибунала. Мы заведем дело, и в два часа его расследуем. По итогу — или охальник отправится в штрафбат, или ты. За наглую клевету и злостное уклонение от исполнения обязанностей военмедика.
— Нет тут штрафбатов для женщин… — с трудом, но выдохнула упоротая военфельдшер.
— Будут. Мы не можем допустить столь вопиющего неравноправия полов, сформируем. Пойдешь туда первой. Лично отберу у тебя «наган», вручу карабин со штыком, сто патронов и две гранаты. Побежишь в атаку, раз по профессии работать не можешь.
— Ладно. Я поняла, — выдохнула, корчась, очкастая страдалица.
— Ну и ладненько, — Катерина отпустила жертву, слегка отряхнула измятый халат фельдшерицы. — Похоже, ты меня знаешь. И даже отчасти веришь.
— Да, знаю. В Отделе на инструктаже ваше фото видела. В смысле, портрет, — призналась, держась за живот, товарищ Варлам.
— Портрет, да, — проворчала Мезина. — Хороший был художник, жаль, что погиб. Слушай, Варлам, я садистской славы отнюдь не ищу, и трясти тебя мне никакого удовольствия. Но прекращай себя идиотски вести. Стыдно за командировочных, честное слово. По медицинской части на вас никаких претензий, все хвалят, и вдруг тебя срывает на этакую «пургу». Всё, выводы делаем, расходимся. Но про штрафбат я не шутила.
— Я поняла. Вы идите-идите, у вас же секретная операция, — простонала Варлам.
Катерина засмеялась:
— Именно. О службе побольше думаем, не отвлекаемся. Бывай, Варлам. Надеюсь, карабин тебе выдавать все же не придется.
Оперативники вышли во двор. Евгений кратко сказал:
— Узнаю методы воспитания.
— Так нестареющая классика, — так же кратко пояснила бывшая начальница.
Связисты уже полезли в машину — видимо, что-то этакое слышали даже издали, сквозь окна. Санитар с легкораненым выглядывали из-за угла дома. Что делать, голос у товарища Мезиной при желании становился жутко командным, в этом отношении Катерина даже изрядно прибавила.
Через несколько минут «додж» вкатился во временное расположение усиленной опергруппы «Север», а у отдалившегося города все громыхало и гудело. Остатки тумана слились с тучами пыли и дыма — особо солнечной и ясной погода над Кёнигсбергом в ближайшие дни не будет, тут можно даже не надеяться.
Теперь ревело и в воздухе — погодные условия позволили работать нашей авиации. Бомбардировщики, штурмовики, прикрытие из истребителей, разведчики… Постоянно, волна за волной. Еще ведет огонь немецкая зенитная артиллерия, порой подбивает, но наши шестерки и девятки самолетов идут и идут…
Наземные бои уже достигли южного района города — Понарта. Туда переносятся КП и НП, подтягивается артиллерия…
Захвачена и южная часть Праппельна, завязались уличные бои. Нашим мешает речушка Бекк — мелкая, но ведь половодье, разлилась, зараза.
К 19 часам наши штурмовые части усилят натиск. Отлично помогут крупнокалиберные самоходки — их мощные снаряды прошивают здания, сносят стены…
Ландкайм[5]. Опергруппа Север
16:20
Карта товарищу Землякову была до боли знакома, поэтому пора оставить ее на столе и заняться реальным делом.
Молчат бойцы и офицеры — так всегда бывает в последний момент, когда каждый вспоминает — не забыто-то ли что? Нет, все важное учтено, а мелочи будут вспомнены и обматерены уже позже. Знакомые и незнакомые лица кажутся отстраненными, безразличными — это тоже как всегда.
— Пошли, — командует формально старший рейдовой группы капитан Робин.
Поднимается группа прикрытия, собственно рейдовая группа, дружно шуршащая слишком новыми плащ-палатками, встает товарищ Мезина — присутствовавшая почти безмолвно, чисто «на удачу». Это тоже нужно и немаловажно.
Во дворе тянет дымом — пороховым и просто гарью, привычный воздух уличных боев, хотя тут до города не так близко, километров восемь-девять. Но дают там наши.
Ближе тоже идет бой — в большей степени отвлекающий, сковывающий, но близкая батарея «дивизионных», окопанные Су-76, лупят, не особо жалея снарядов. Робин машет чинно сидящему на стуле офицеру-самоходчику, тот на миг отрывается от бинокля, жестом желает удачи. Капитан Робин здесь изучал обстановку трое суток, по сути, уже свой, здешний.
Операцию по переходу линии соприкосновения готовить начали заранее — еще два месяца назад, когда наши полностью блокировали Кёнигсберг, прорвавшись к заливу Фришес-Хафф и перерезав обе дороги на Пиллау. Сил здесь тогда было не так много, ожидался контрудар немцев. Его можно было парировать, но сил и средств это требовало уйму, имелись и иные причины. В общем-то, такие решения не уровень старлеев-переводчиков, командование решило не упорствовать. Отошли наши под крепким ударом противника, отходили более упорядоченно и организованно, чем было в «том» варианте, хотя радости в этом маневре было мало, но война, как и политика — искусство возможного. Но успели здесь поработать оперативники Отдела «К», подготовили технические возможности на случай специальной операции, хотя тогда решения на ее реализацию принято еще не было. Теперь же вот — практическая часть.
Собственно говоря, «технические возможности» — это учет пропускных способностей канав и труб немецкой ирригационной системы. Накопано их тут масса, группа саперов и техников слегка усовершенствовала местную сеть, прокопала и замаскировала дополнительные «норы». Робин весьма ругался на ту командировку: он все-таки не сапер, больше с железом привык дело иметь, а тут грязь, вода, никакой тебе стальной романтики. Хотя и дополнительные железные трубы все же частично закопали, имелось тогда время…
Передовые бойцы цепочки спрыгнули в траншею, ведущий группу капитан обернулся:
— Товарищ Катя, я уж извиняюсь, но…
— Помню, «к передовой не пущать!». Всё, заворачиваю оглобли. Товарищи, вам удачи и скорейшего возвращения! Чтоб все вернулись, без глупостей, я вас всех в лицо запомнила! — театрально предупредила Катерина.
Бойцы засмеялись, скрываясь в добротной траншее. Земляков сказал:
— Взбодрила. Не так, как несчастную Варлам, но все ж. Ладно, до встречи.
— Женя, вы, если что, выпрыгивайте. Сейчас вообще никакой секретности, нормальный тактический ход. И сами уйдете, и бойцов вытянете. Пусть и будут неточности по финишу, переживем.
— Понятно, если прижмет, отработаем вариант. Но хотелось бы с грузом и по плану. Ладно, пошел я.
— Счастливо. И помогут вам боги…
Последнюю негромкую фразу Евгений едва расслышал, спеша по чавкающему и уходящему в жижу дощатому настилу на дне траншеи. Да уж, боги, именно. Вот прямо в этой грязище. Что там Робин говорил о хитрых осушительных мероприятиях?
Совсем рядом строчил «максим» — дежурно, размеренными очередями. Немцы отвечали. Изгиб траншеи был пуст — здешних стрелков сейчас отвели в стороны, теперь группа прикрытия растекалась по позициям «махры» — серьезные мужики из «Линды», в кирасах, обвешанные гранатами и дисками. Их радист устраивался в специальном ровике — тут даже перекрытие предусмотрели из куска бронеплиты, не поленились откуда-то приволочь. Нет, так-то готовились вдумчиво.
— Ну что ж, вот она, наша волшебная нора, правда, Алиса сюда не дошла, — Робин пнул грязным сапогом ящики, сложенные у стены траншеи. — Раскупориваем, и сразу идем. Туннель быстро водой наполнится, с герметичностью тут не очень.
Рейдовая группа со сложным выражением лиц смотрит на довольно грязные, заляпанные ящики — все же не первый месяц здесь стоят.
Группа немногочисленна:
командир и техник капитан Робин,
переводчик и знаток здешних мест старший лейтенант Земляков,
сержант Николай Фер — снайпер широкого профиля из сил ССО МО РФ — эти трое представляют сомнительное будущее и Отдел «К».
Местные проверенные кадры:
старший сержант радист Александр Рихтер, ходил в немецкий тыл неоднократно, немецкий язык — первый родной, сын коминтерновца,
и, конечно, Янис Выру — водитель опять же широкого профиля, эстонец, немецкий знает на соответствующем уровне, но это не страшно — у него документы эстонца-добровольца СС, их, гадов, по ту сторону траншей бегает изрядно.
У остальных немецкие документы, идеально сделанные, лучше подлинных. «Легенды» надежны, но лучше в беседы с кенигсбергскими камрадами-«земляками» не вступать. Это не потому, что распознают, просто времени будет в обрез.
— Что со светом?
Янис раздает электрические фонарики — можно быть уверенными, что батареи проверены, лампочки самые надежные, не подведет осветительный прибор. Конечно, у каждого бойца и свой фонарь имеется, но тут надежность не помешает, момент откровенно стремный, лезть в могильный туннель не очень хочется.
— Вскрываем!
Двое саперов рывками растаскивают тяжелые ящики. Появляется люк — вполне культурный, металлический, похожий на канализационный, только вертикально установленный.
— Цивилизованно! — одобряет Фер.
— А то! — Робин отпирает висячий замок, люк с легким скрежетом распахивается. Командир рейдовой группы светит внутрь: — Все ж немного натекло. Не станция «Маяковская», дизайн не тот, но ничего. Я первый, не отставайте.
Протискиваться в узковатую трубу в плащ-палатке, с оружием и иным снаряжением не очень-то удобно. Евгений бормочет «тут без богов никак», чем слегка удивляет панцирных саперов, и четвертым лезет в сырую дыру.