— Не разберешь, что там у них, но сидят крепко, — прокричал сидящий в люке Олег.
— Ничего, глушанут, потом саперы свое добро подтащат, пробьют «вентиляцию», — заверил сидящий на броне сержант-штурмовик. — Не в первый раз.
Вышли на окраину, впереди горел трехэтажный дом, на танки несло дым, сразу стало совсем вечерне-темно. Впереди стрекотало стрелковое «ружейно-пулеметное», резко ударяли пехотные орудия. Колонна вошла на не особо-то столичную, порядком разбитую узкую улицу. Внезапно из дома — судя по виду, уже давно разбомбленного, протрещала автоматная очередь. Саперы без команды, горохом, посыпались с танков, мгновенно исчезли-залегли. Только по вспышкам автоматов было понятно — окружают вредительский дом, прижимают наглого или безумного немца. Командир танкового взвода ОМГП для порядка оставил в прикрытие одну из «тридцатьчетверок», остальная колонна двинулась дальше — было уже недалеко.
Позиция расквартирования Митричу понравилась. Дома не окраинные, стоят чуть глубже, впереди болотистый пустырь, слегка побитая дорога, далее какое-то предприятие, за ним угадываются дома посолиднее — наверное, уже сам Кёнигсберг и есть. Предприятие наши стрелки успели обойти и взять, бой шел чуть дальше. Сводному отряду была поставлена задача не ввязываться, ждать. Но связь со стрелковым полком установили тесную — периодически 76-миллиметровые орудия батареи ОМГП отрабатывали, помогая по точечным заявкам пехоты.
Саперы успели обжиться, они же хваткие, даже столовая уже имелась — понатащили столов и стульев в крепкий полуподземный гараж. Митрич пошел с котелками, видел ужинающих офицеров: лично майор Васюк, с ним здоровенный подполковник, между ними знакомая кожаная куртка и светлый затылок. Щегольской кубанки уже не видно, на спинке стула каска висит, значит, не пренебрегает контрразведка защитой. Тоже верно. Но лица у начальства серьезные, разговор, видимо, такой же.
— Не заглядывайся, — предупредил повар, бахая в котелки густой рисовой каши. — Знаешь кто это? Прямо из Москвы!
— Знаю, — заверил Митрич, принюхиваюсь. — Я не про то. Серьезно совещаются. Видимо, не все у нас идет гладко?
— Шутишь? Первый день штурмуем, где же тут гладко может быть? Работать четче надо, — напомнил умный повар.
— Это верно. А с чем каша? Что такое душистое?
— Какая еще каша⁈ — обиделся специалист. — Ты, дед, всмотрись! Это натуральный узбекский плов. Национальное знаменитое блюдо! С куркумой и шафраном. Между прочим, тоже из Москвы, передали специально для нашей «Линды».
— Господи, я же и чую — что-то необыкновенное! Шафран⁈ Пойду хлопцам расскажу, попробуем с большим чувством.
Плов оказался правильным — Хамедов клятвенно подтвердил. И шафран с куркумой были тоже ничего, хотя с такой бараниной и морковочкой с луком можно было и без них обойтись. Командир опять отсутствовал, котелок для него укутали, оставили «томиться».
Олежка пришел к машине уже заполночь, оказался сыт — в столовой покормился. Но наконец обозначились задачи на грядущий день. Отряд делился на две группы: предполагалось сразу за штурмующими стрелками одной выйти к электростанции, другой — к вокзалу.
…— Там оперативники работать будут, а саперы и мы прикрываем. Ну, это на месте будет понятно. Ввязываться в бои категорически запрещено, наше дело — дать работать спецам, они будут спешить, у них очень срочно.
— А что ищут-то? — не удержался Грац.
— Чего надо, то и ищут! — рявкнул Тищенко. — Ты так скорострельно орудие наводи, как языком болтаешь. Взял моду начальство пытать. Да, кстати, командир, к нам сегодня контрразведка приходила. В смысле, контрразведчица.
— Товарищ Мезина? А чего хотела? — в меру удивился старший лейтенант.
— Комбинезон себе искала. Я свой отдал, — пояснил Митрич.
— Опять обтрепанным ходить будешь, — поморщился командир. — Другие вон — уже до дыр новые комбезы затрепали, а ты всё берег-берег.
— Зато у нас теперь дружба с контрразведкой, — порадовал Тищенко. — Вдруг пригодится.
— То такая контрразведка… технического порядка, — довольно туманно сказал командир. — Не про нас старший лейтенант Мезина работает.
— А що она… — начал неутомимый Грац, но ему показали кулак, и наводчик унялся.
— Всё, отбой на три часа, — приказал командир. — Ночью нас артиллеристы охраняют, они завтра на месте остаются.
Дремал не особо уставший рядовой Иванов, и в полусне мнилось всякое былое. Под шинелью было тепло, спину грел крепко спящий, набегавшийся старлей Олежка. Вот она — командирская ответственность: ни посторонние мысли, ни дневные гостьи человека уже не беспокоят. Не то чтобы блондинка «из Москвы» особо взволновала самого Митрича, просто было малость грустно. И совсем старое вспоминалось, и уже недавнее, военное. Живет мир, ярко сияет глазами, намекает и шутит про разное, а некоторые деды чувствуют себя пустыми и начисто выпотрошенными жизнью. Даже некоторая зависть ворочается.
…Тогда — зимой 43-го — совсем не завидовал себе ранбольной Иванов. Прямо сказать, боль замучила, видимо, какое-то нервное окончание было задето, нудило, остро отдавало в шею и под лопатку — толком и спать невозможно. Пока не догадался, что нужно боль пересилить, вставать, разминать и работать.
…— Чего строить-то будут? — поинтересовался Митрич, выглядывая в коридорное окно и обозревая двор, где с «полуторки» сгружали доски. — Не иначе баню?
— Отчего сразу «баню»? — удивился старенький, со вкусом смолящий цигарку, санитар. — Помывочное у нас отличное, еще довоенное. А как расширили, когда морг перенесли — так и вообще шик-блеск. А доски навезли для «красного уголка». Должно быть культурно организовано. До войны у нас «уголков» не предусматривалось, сейчас ранбольные жалуются.
— Между прочим, верно жалуются. Скука и тоска — первые вражеские диверсанты. А я, между прочим, столяр и слегка плотник.
— Скажу начальству, — заверил санитар. — Только ты еще на Рождество пластом лежал, думали, не вытянешь. Я сам слыхал.
— Не угадали. Надрываться не собираюсь, мне сил надо набираться. Но если помощь посильная требуется, так я завсегда.
Сделали «красный уголок», потом ранбольной Иванов делал шахматные доски, резал фигурки. Без спешки получалось очень даже в удовольствие: пешки-бойцы в шлемах и с «трехлинейками», кавалерия и гаубицы-ладьи — и забавно, и на пользу обществу, и правильное восстановление организма. Приходил начальник госпиталя, попросил в подарок сделать. Отчего нет? Заготовки напилили на пару с безногим госпитальным столяром, Митрич нарезал два комплекта фигур: «медперсональный» из санитарок и хирургов, и обычный «боевой». Подаренный коньяк вместе со столяром и Левой-студентом употребили — студент в танке здорово обгорел, сам работать не мог, но смешные детали насчет фигурок подсказывал — выдающейся фантазии человек.
Тот коньяк и работа здорово помогли — выписали в конце марта Д. Д. Иванова, чувствовал себя почти здоровым. «По дружбе» давали отпуск — отказался, ехать было некуда…
7 апреля 1945 года Кёнигсберг
2:09
Так и не перешла дрема в хороший сон. Не очень-то выложился рядовой боец Иванов. Сидел себе в тылу, чуток ковырялся и на танке катался, мысли размышлял. Опять всплывало — а что там после Кёнигсберга будет? Наверное, кончится война. Сдадутся немцы. Останутся у них какие-то фашистские партизаны, но нет у фрицев к этому делу большой склонности. Вот как фюрера возьмут за жабры, так сразу и остальные скиснут. Да и хрен с ними, с гадами. Напоследок еще положить бы успеть. А дальше…
Про «дальше» думать было рано. Но ехать Иванову было некуда — ничего в этом плане не изменилось, да уже и не изменится. Нет, нельзя об этом думать. На насущном сосредотачиваться нужно.
Кёнигсберг. Апрель 1945-го
Итоги штурмового дня:
11-я гвардейская армия прорвала оборону противника на 9-километровом участке, продвинулась до 4-км в глубину, овладела двумя десятками опорных пунктов. Наши войска вышли на рубеж: ж/д северо-восточнее форта № 10 «Канитц» — южная часть Шпайхередорфа — ж/д депо — кварталы южной части Понарта — Праппельн — Кальген — Вартен.
Войскам 9-й армии удалось перерезать железную дорогу Кенигсберг — Пиллау. Шоссе пока осталось за немцами. Общее продвижение до 4 км. Сопротивление противника упорное.
43-я армия, атакующая северо-западную окраину Кенигсберга, сумела прорвать первую линию обороны. Взят форт № 5 «Король Фридрих Вильгельм III», блокирован форт № 5а «Лендорф», противник выбит из Шарлоттенбурга, очищено 20 кварталов.50-я армия — продвижение до 2 км, взято до 40 кварталов и форт № 4 «Гнейзенау».2-я гвардейская армия и 5-я армия остаются на своих рубежах. Пленных немного. На направлении нашего главного удара противник ввел в бой до пяти резервных батальонов, уверенно удерживает фланговые форты № 8 «Король Фридрих I» и № 10 «Канитц», усиливает и минирует рубежи, сооружает дополнительные баррикады, приводит в порядок войска после наших бомбежек, артобстрелов и атак пехоты. У немцев еще имеются серьезные резервы.
[1] Переданная из резерва 45-я стрелковая дивизия под командование полковника В. П. Соколова начала переправу еще в ночь на 27-е октября. Переправа проходила в течение нескольких суток, в чрезвычайно сложных условиях. Первый эшелон дивизии, обеспечивающий высадку, за первые сутки потерял более 50 % личного состава. С дивизией была переброшена и рота новых, крайне необходимых, танков. (Припозднившийся тов. Иванов их просто не увидел).
[2] Сталинградские заводы «Баррикады» и «Красный Октябрь», за которые в те дни шли отчаянные и кровопролитные бои, хорошо известны читателям. Новосельская улица — район, в котором атаковал немцев 253-й Таращанский полк 45-й сд, упомянутая Латошинка — место малоудачного десанта, высаженного 31-го октября. Тумак — поселок, откуда по дальней протоке в этот период обороны были вынуждены идти наши катера.
[3] 11 ноября в 6 часов утра гитлеровцы начали последний штурм города. В напряженных боях противнику удалось прорваться, через завод «Баррикады» выйти к Волге и отрезать позиции 138-й Краснознаменной д