— Понимаем, долг и дисциплина. А так? — мгновенно преобразившись и перестав пьяно покачиваться, гауптман выхватил пистолет.
Точно — «Вальтер» ППК. Много, много общего, интересы и увлечения у собравшихся одни и те же.
— Прошу вас, уберите оружие — монотонно попросил старший «резиновый». — Мы ничего не можем сделать.
— А если я прострелю вам ногу? — с любопытством уточнил Барк.
— Я всего лишь останусь с вами, — вздохнул гость. — Поверьте, мы действительно бессильны что-либо изменить. Вы не понимаете ситуации. Мы лишь проводники первого этапа. Если мы вас приведем к месту передачи, это ничего не даст. Нас немедленно ликвидируют, более того — уничтожат наши семьи.
— О, они — ваши домочадцы — уже там? Везунчики, у них есть шанс выжить, — восхитился пилот и выстрелил.
Старший «резиновый» рухнул на ковер и застонал. Его напарник попятился.
— Высоковато взял, — прокомментировал замерший на диване обер-лейтенант Земляков. — Верхняя треть бедра, это гарантированная высокая кровопотеря. Нужно перевязать или умрет.
— Плевать! — Барк выстрелил еще дважды — прямо в лицо лежащему. — У нас в резерве еще один проводник.
— Господа, я не могу… — прошептал бледный как мел последний «резиновый».
Пилот выстрелил — попортил дубовую панель у головы проводника — тот рухнул на колени. Вскрикнул:
— Это бессмысленно! Вы не понимаете, даже если я вас поведу…
— Это ты не понимаешь. Следующая пуля — тебе в переносицу, — пообещал бесстрашный герой люфтваффе.
В дверь застучали. И довольно нервно.
— Эй, тихо там! — рявкнул пилот. — Я не слышу ответа!
Последнее относилось к проводнику, но тот ничего и не говорил, и даже не пытался вскочить — только закрыл глаза.
Лицо Барка — гладковыбритое и красивое — жутковато исказилось. Прямо кабан какой-то щетинистый, а не жизнерадостный герой-летчик. Вон как жить ублюдку хочется, и непременно на свободе, гордо паря в мифических золотистых небесах. Застрелит «резинового», переступит через тело и двинется дальше в поисках спасения, сверхчеловек хренов…
…Стукнуть очередной выстрел не успел. Вместо этого увесисто хрястнула об пол скатившаяся с живота переводчика бутылка этого самого… э-э, бренди. Довольно звучно раскололась-лопнула, даже обреченный проводник вздрогнул, глаз приоткрыл, покосился.
— Дружище, ты… — с искренним возмущением начал гауптман Барк, глядя на растекающуюся по паркету ароматную лужу…
… вот тут стукнул выстрел, и сразу второй…
… стрелял Евгений сквозь карман парки без особой уверенности. Но короткоствольный «Вальтер» и некоторый опыт тренировок в данном не особо честном стрелковом приеме не подвели. Пилота качнуло, он сделал шаг вперед и повалился лицом вниз на ковер…
… вот как бывает — бутылка как бомба бахает, а низвержение кавалера Рыцарского креста по звуку напоминает падение старого тюфяка.
Обер-лейтенант Земляков сел на диванчике и сказал:
— Дружище Гюнтер был невыносимо груб и непоследователен. Это нервы и алкоголизм. Мы должны его простить. Бедняга! Ладно, перейдем к нашим проблемам. Давайте так…
В этот момент из замка кабинета вылетел ключ — точно пулей из скважины выбили. В следующий момент распахнулась и сама дверь — на пороге был секретарь Карл…
…Да что ж они все подряд такие всколоченные, неуравновешенные и непременно с пистолетом в руках⁈
Евгений понял, что совершенно напрасно оставил «Вальтер» в кармане…
…Карл дико взглянул на лежащие тела и на так и оставшегося коленопреклоненным «резинового» проводника. Начал разворачиваться к обер-лейтенанту, вскидывать пистолет и разевать рот…
… кричать и стрелять будет одновременно. И как они всё сразу успевают?…
… а Евгений не успевал. В смысле, нащупать рукоять «Вальтера» успел, но стрелять было неудобно — не с той стороны оказался пистолет. Остается попытаться скатиться с дивана…
— Ррр… — начал Карл, нащупывая девятимиллиметровым зрачком «Парабеллума» грудь гостя…
… договорить не успел — за спиной из дверного проема мелькнул винтовочный приклад, кратко, но весомо приложив секретаря по затылку…
… падение дружищи Карла вышло средним — большей частью мягким и тактичным, поскольку на ковер, но колени брякнули о паркет, да еще «Парабеллум» бабахнул…
…— Вот это своевременно, — признал Евгений, и сам уже лежащий на полу. Невыносимо воняло бренди и было больно…
Снова бинтовали несчастливую руку — осколок бутылочного стекла воткнулся прямо в бинт, пробил, снова пошла кровь. Обер-лейтенант Земляков подставлял длань и болезненно морщился — не от боли дурацкого пореза — от резких движений и яростного запаха бренди не на шутку замутило.
— Так, на чем мы остановились? А! — Евгений нашел взглядом неподвижного «резинового» проводника. — Давайте так: я и мы в вас не стреляем, а вы нас проводите к начальству. Там и проясним ситуацию. Время — денежки![7]
— Меня убьют, — пробормотал проводник.
— Естественно, риск есть. Но что делать, дружище, у вас задание, у меня задание, мы обязаны найти некий компромисс. Смотрите, сколько людей пострадало, причем совершенно напрасно. Мы с вами и сами живы только каким-то чудом. А могли бы сразу договориться как разумные люди. Решайтесь, терять нам нечего.
— Хорошо, — проводник принялся тяжело вставать с пола. — Но я вас, господин обер-лейтенант, предупредил.
Потайная дверь скрывалась за одной из дубовых панелей. Евгений и сам бы туда искать первым делом полез — уж очень не к месту красовалась этажерка с бюстом фюрера. Впрочем, Гитлер везде не к месту.
Проводник аккуратно отставил утяжеленную бюстом мебель. Стенная панель оказалась незапертой.
— Прошу, господин обер-лейтенант.
— Только после вас, дружище. Алекс, фюрера на место верни… Портфели оставляем, остальное берем.
Втянулись в сыроватую темноту: прорезиненный проводник, заново забинтованный обер-лейтенант, отягощенный имуществом Янис, замыкающий радист со своим, не очень нужным сейчас, радио-ящиком.
Ход был относительно новым — грубоватый бетонный коридор. Евгению стало чуть легче — во влажной прохладе от омерзительного слова «дружище» и спиртного не так мутило, иди себе за мелькающим светом фонарика, да ни о чем не думай — все равно среагировать не успеешь.
Нет-нет, надо успевать думать и реагировать. Обер-лейтенант Земляков перекинул автомат на грудь. Закончились кабинетные игры с эстетскими угрями и выпивкой, дикие валькирии тоже, к счастью, закончились. Нормальная боевая работа.
7 апреля 1945 года. Кенигсберг.
7:10−8:15
Не светились толком стрелки часов — хрен его знает, сколько времени. Вообще здешняя «боевая работа» оказалась на редкость темной и монотонной. Опергруппа и проводник просто шли. Мины и засады не попадались, зато грязищи и вонищи сколько угодно. Узкий ход под Штадтхаусом достаточно быстро вывел в подземные коммуникации: коридоры чуть попросторнее и явно стариннее: своды, выложенные почти черным кирпичом, весенняя, помноженная на исконную прусскую, сырость. Порой шли по воде, иногда зачерпывая голенищами сапог. Обер-лейтенанту Землякову было наплевать — что ноги, тут и так подыхаешь.
Блевал дважды. Подчиненные и проводник ждали в тишине. Ну как в тишине — подобные звуки лучше не слушать. Янис давал флягу прополоскать рот — ума и силы воли не вливать в себя воду у командира все же хватало. Проклятое люфтваффе и коньяк! В жизни больше… ни того, ни другого…
Вроде стало шире и еще влажнее — теперь луч фонарика скользил от стены до стены, задевая какие-то трубы и канал в полу — узкий, но с виду довольно глубокий, для стока воды. Направление движения обер-лейтенант давно утерял, вся надежда на подчиненных — Янис по этой части специалист, да и Алекс неплох.
— Сейчас будет дверь, господин обер-лейтенант, — предупредил проводник.
Судя по голосу, человек уже ни на что не надеется. Вообще он больше всего похож на мобилизованного работягу, явно нет военной выучки и навыков, попал бедняга так попал.
— Можете остаться за нашей спиной, — предложил Евгений, сплевывая отвратительную слюну.
Проводник пробормотал что-то невнятное: про свою жизнь канализационного мастера и господ, никогда не знавших ароматов настоящего дерьма.
Дверь определенно проскочили бы — совершенно незаметна среди железных балок, укрепляющих свод. Проводник повернул-отдраил ржавые рукояти, скрипнуло — открылась узкая, по типу корабельной, дверь-люк.
Из нее пахнуло рекой…
Собственно, это и была пристань: короткая, по сути, выступ в туннеле над водой, чуть более очевидный, чем кирпичные нагромождения вокруг. Видимо, это была «изнанка» фундаментов какого-то приречного сооружения. Левее на воду падал отблеск дневного света — наверху зияла пробоина, оставленная авиабомбой или крупнокалиберным снарядом. Доносился гул артобстрела. Но отвлекаться и разглядывать не было времени.
У причала стоял низкий катер — видимо, бронированный, в распахнутом люке торчал человек в мятой морской фуражке. Оружия у него не было видно. Евгений посветил фонариком…
Моряк раздраженно прикрыл глаза ладонью:
— Прекратите, я и так почти ничего не вижу.
— Простите, капитан, — обер-лейтенант Земляков отвел луч фонаря, успев разглядеть узкое утомленное лицо и действительно красные воспаленные глаза.
— Не стоит извинений, — моряк пытался проморгаться. — Вель, пассажир с вами?
— Нет. И мой напарник… — выдавил из себя проводник.
— Жаль. Напрасно ждали, — моряк заерзал, явно собираясь исчезнуть в тесном люке.
— Стоп! — Евгений воззвал к голосу разума кригсмарине. — Крайсляйтер отказался от эвакуации, решив до конца отстаивать с оружием в руках твердыни Кенигсберга. Но откомандировал меня…
— Стыдитесь, обер-лейтенант. Вы наглый самозванец, к тому же безобразно пьяны, — отрезал моряк. — И это в такой тяжелый час для Германии⁈ Советую вернуться на свой пост и умереть достойно, с оружием в руках.
— Да ты мне еще насоветуй, тухлая канальская крыса! — гаркнул Земляков. — У меня приказ, четкий и однозначный. Мне нужно перед