– Эти братцы накопили столько ненависти на советскую власть, что только держись.
Женщина уже несколько освоилась.
– Масла в огонь подлил некто Ходасевич, невозвращенец. Якобы в октябре прошлого года в парижской газете «Возрождение» была опубликовал статья «Смысл и судьба «Белой гвардии», в которой Ходасевич убеждал читателей, что не только роман, но и сама пьеса являются завуалированной и по этой причине особенно опасной апологией красного режима.
Гендин заявил, что эта статья якобы наделала шум в эмигрантской прессе. Как раз в эти дни в Париже была опубликована «Белая гвардия», к постановке готовят булгаковский водевиль «Зойкина квартира». Да и за «Турбиными» дело не станет…
– Это на него похоже.
– На кого?
– На Ходасевича. Я получил весточку от Горького. Он, конечно, тот еще нижегородский хитрован, но в этом случае поступил честно. Написал, что предупредил Сталина о происках Ходасевича. Как тот подуськивает эмиграцию.
– Я не знаю, как Ходасевич подуськивает эмиграцию, но Гендин предупредил, что тебя в Париже ждут не дождутся.
– Порой и черт проявляет благородство, особенно когда речь идет о карьере. Но можно ли верить черту?
– Черту нельзя, а человеку можно. Ты можешь обратиться к этому самому Гендину за разъяснениями…
– С ума сошла!! Об этом молчать! Молчать, молчать, молчать!.. Как о встречах с… Под пытками молчать.
Мужчина долго прикидывал что-то про себя. Потом выговорил:
– Стоит только обратиться к Гендину за разъяснениями, и я никогда не допишу свой роман. Сгину бесследно, бесполезно. От них правды не добьешься. Ленусик, ты тоже никогда и никому не обмолвишься о том, в чем призналась мне. Ты будешь молчать как рыба, как иерихонская стена, какими бы сладким не показался тебе зов медных труб. Ты будешь молчать как море. Оно – единственный свидетель… Ты можешь говорить обо мне что угодно, но о главном ты должна молчать. Ты можешь сообщить, что после звонка Сталина, я выбросил в пруд револьвер, с которым до той поры не расставался.
– Миша?! – женщина сцепила пальцы. – Неужели?..
– Да. Я умру через несколько лет, и я каждодневно, ежечасно прошу Господа – помоги мне закончить этот роман! Это мое заветное желание, а собачий хор критиков не унимается. Если бы ты знала, как мне надоела эта мещанская сволочь!.. Неужели у Воланда других забот нет?.. Разве что вот так – «… она ехала на трамвае по Арбату и то думала о своем, то прислушивалась к тому, о чем шепчется гражданин, сидящий впереди нее…»
Он запнулся.
Женщина шепотом подсказала:
– Милый, гражданин не может шептаться сам с собой, его выведут из трамвая… Пусть их будет двое.
– Хорошо, пусть их будет двое.
– А я, милый, сяду на скамейку, чтобы мне был виден Манеж, – уже погромче выговорила она. – И когда ко мне подсядет Гендин…
– Какой, к черту, Гендин! К тебе подсядет демон безводной пустыни, демон-убийца… К тебе подсядет сам Дзержинский…
Но об этом молчок.
Видение угасло.
Я вышел на балкон. Прямо под балконом сидел черный, громадный котяра. Только теперь я догадался, на кого было похоже это прожорливое чудовище.
На Молотова…
Только пенсне не хватало.
Он в упор смотрел на меня.
Смотрел не мигая, – и в этом жутковатом, большевистско-библейском взгляде я узрел убедительное доказательство, что увиденное мной являлось правдой, жизнью, историей, литературой.
Всем всмятку.
Кошачьи глаза не способны лгать. Более того, только коты умеют виртуозно молчать о главном.
Мне стало весело. Мне показалось, я ухватил краешек новой морали, которую выковал господин Гаков.
Разве дело в прощении?! В обличительной позе? В раскаянии?.. В криках и воплях?.. В «ответственности», «целеустремленности» или «принципиальности»? В поездке на заграничный курорт?.. Разве прыжок с четырнадцатого этажа или одновременное написание двух романов – и нашим и вашим – поможет выжить? Тем более, что у меня был такой опыт…
Писал…
О чем только не писал!
Боже, прости меня, о чем я только ни писал!!
Об установлении советской власти на Кавказе, о дрессировке собак, искусстве верховой езды, хотя сам всего два раза сидел в седле. О буднях дагестанского аула, архитектуре горских жилищ, попытках покорения Северного полюса – к сожалению, до Южного добраться не успел. О путешествиях во времени, звездных мостах и боевых роботах.
О подвигах советских разведчиков в тылу врага, сумевших через завербованного Бормана выйти на самого фюрера и склонить его проиграть войну.
Гитлер согласился не сразу. Два года сопротивлялся. Потом, после битвы на Курской дуге, плюнул – хрен с вами, я лучше застрелюсь в свой рейхсканцелярии, чем с вами бодягу тянуть…
А сколько было историй!..
О библейском Навуходоносоре, удачливом Кортесе, легендарной Семирамиде, оказавшейся вполне земной женщиной с трудной и незавидной судьбой. О придурковатом Валтасаре. О римских императорах – Траяне, Адриане, незабвенном Марке Аврелии и кошмарном Комоде, а еще череда знаменитых авантюристов – Кортес, Сен-Жермен, Вольф Мессинг…
Всего и не упомнишь, а зачем?
Я схватился за голову…
И что значит выжить?
С этим метафизическим вопросом я вернулся в комнату, собрал всю колбасу, которая лежала в холодильнике, и вернулся на балкон.
Друзья из кошачьего племени ждали меня.
Они это заслужили.
Налетай, ребята!..
Часть IV. Перед заходом солнца
Quod medicamenta non sanant, mors sanat[72].
Глава 1
«…Следователь: Очная ставка – это дело десятое, а пока что давай-ка, Понырев, сознаваться. Спрашиваю в последний раз, это твоя книжка?
Понырев: Нет, библиотечная. Я взял ее в университетской библиотеке. Пользовался лично, в интересах диссертации, которую сейчас готовлю к защите.
Следователь: Врешь, двурушник! А если и не врешь, все равно врешь!.. Пытаешься запутать следствие? Не выйдет. Мы здесь и не таких ушлых видали. Взял ее, видите ли, в библиотеке!.. В формуляре только твоя фамилия. Никто этот мракобесный поклеп не берет, а ты взял!..
Зачем ты взял эту белогвардейскую пачкотню?..
Какие еще книги контрреволюционного содержания хранятся в вашей так называемой библиотеке?
Не сомневайся, мы выведем на чистую воду ваше подпольное троцкистское книгохранилище и тех, кто им пользуется. Возьмем, так сказать, в ежовые рукавицы, но сейчас речь не о библиотеке. Отвечай, гад, где и когда ты продался реакционным мракобесам? Кто надоумил тебя взять в руки этот пасквиль на революцию?
Понырев: Предъявленный мне роман «Бесы» издан у нас в Советской России. Взгляните на титул – 1935 год, издательство «Academia». Следовательно, гражданин следователь…
Следователь: Ты здесь не юродствуй! Погоди, мы и с вашими «академиями» разберемся…
Понырев: Гражданин следователь, романы Достоевского, в частности «Бесы», – это золотой фонд не только русской, но и мировой литературы. Они входят в программу подготовки филологов, и историков. В разговоре со мной драматург Булгаков упомянул, что решение проблемы зла невозможно без знакомства с творчеством Достоевского.
Следователь (перебивая): Кто упомянул? Булгаков? Это что за птица?.. Да у вас, у библиотекарей, оказывается, целая организация?.. С этого места поподробней. Выкладывай подноготную, сука!..
Понырев: Булгаков не птица, а известный работник культуры, драматург и писатель. В настоящее время он активно работает над пьесой о вожде пролетариата всего мира Иосифе Виссарионовиче Сталине…
На этом запись обрывалась.
Я отчаянно потер виски, затем с удивлением повертел обрывок в руках, даже на обратную сторону заглянул.
Странный документ!.. Ни даты, ни фамилии следователя…
Кто мог бы предъявить Поныреву обвинение в антисоветской агитации да еще в такой оскорбительной форме? На Рылеева не похоже… Он несомненно знал, зачем Поныреву понадобились романы Достоевского.
Ниже я обнаружил рапорт одного из руководителей СПО Ильина на имя заместителя наркома НКВД Берии Л. П.
15 января 1938 года
«…довожу до вашего сведения, что … (вымарано. – Примеч. соавт.) отделом СПО ГУГБ НКВД было произведено задержание аспиранта МГУ Понырева И. Н. Основанием явилась агентурная записка его соседа по общежитию (вымарано), (оперативный псевдоним «Минарет») утверждавшего, что вышепоименованный Понырев хранит запрещенную литературу, в частности романы Достоевского «Бесы» и «Братья Карамазовы», несколько поэм эсеровского подпевалы Н. Клюева, а также изданные за границей пасквили белоэмигранта Бунина.
Все эти произведения находятся в ограниченном доступе и, судя по подтвержденному в ходе допросов заявлению Понырева, потребовались ему для работы над диссертацией.
Обращаю ваше внимание, что вышепоименованный Понырев является одним из важнейших источников по М. А. Булгакову и его задержание ведет к срыву ответственного задания высшего руководства страны по работе с творческой интеллигенцией, а именно – с членами Союза писателей СССР.
Потеря важного информатора, а также болезненный характер Булгакова, которой может истолковать арест своего ученика как сбор материалов против него лично, может подтолкнуть неуравновешенного драматурга к непредсказуемым последствиям, на что руководство страны обращало особое внимание прежних руководителей НКВД.
Категорическое требование обеспечить Булгакову надлежащие условия существования и работы как и неукоснительный запрет каким-либо образом фиксировать его имя в протоколах, содержащееся в приказе № (вымарано) от … 1936 года, имеет силу и в настоящее время.
Считаю необходимым залегендировать арест Понырева И. Н. как беседу, а его допрос – как ознакомление с деятельностью на научном поприще, для чего Понырева следует немедленно передать в (