Обнаружить, что распределение на факультеты уже завершено, было болезненным ударом. Таких опоздавших было лишь двое — она и Татович, который, стоя в приёмной ректора рядом с ней, Петрой, лишь на миг позволил обескураженности завладеть его лицом. Её тогда восхитило, как быстро он взял себя в руки и собрался, с готовностью вступая в безнадёжные прения с администрацией.
— Какие существуют варианты? Прямо сейчас, — веско уточнил он у сочувственно улыбающегося секретаря.
Та мимолётно поморщилась.
— Боюсь, их не так много….
— Ректор у себя?
Петра почти задохнулась от его наглости и самоуправства. Сама она молча давилась отчаянием, сжимая кулаки, и буквально погибая от страха спросить, что же ей теперь делать? А этот высокий юноша с бесстрастным угловатым лицом так запросто собирался зайти к ректору и спросить.
Что-то спросить.
Наверное, о том, как так получилось, что зачисление прошло раньше на сутки и абитуриентов, которым уже были высланы приглашения, не дождались?
— Ректор не при…
Не дав женщине договорить, он дёрнул ректорскую дверь на себя, и секретарь возопила:
— Молодой человек!
— Смирна Татович, — сухо представился этот наглец, который в равной степени восхищал и возмущал Петру, потому что вести так себя в приёмной ректора было, по её мнению, недопустимо, но обстоятельства требовали решительных действий, с этим она тоже была согласна. — Его нет… — заключил он, заглянув в пустой ректорский кабинет, и немедленно потребовал, — Где я могу найти главу приёмной комиссии? Здесь какая-то ошибка.
По мнению Петры, за каждой фразой про какую-то ошибку непременно скрывался чей-то злой умысел.
От этого у неё по спине пробежал неприятный холодок, и она взглянула на парня уже по-другому. Одновременно как на сообщника и сопострадальца.
Секретарь с грустной улыбкой развела руками и сказала то, о чём Петра и так уже догадалась:
— Я перед вами.
— Секретарь — глава приёмной комиссии? — преувеличенно снисходительно усмехнулся нахальный тип.
— Нинандра Лоевская, ментальная магия, ритуалистика. Декан, — просто, без каких-либо спецэффектов призналась женщина, чем навсегда покорила Петру. Она залюбовалась её необыкновенно сияющими волосами и даже улыбнулась, заметив отблеск смущения на физиономии парня.
— Простите. — Это было почти так же неожиданно, как прозвучавшие перед этим "декан". Такие самоуверенные типы, по наблюдениям Петры, никогда ни перед кем не извинялись. — Магистр? — и, получив скупой, кивок он продолжил: — Так какие для меня есть ещё варианты?
Нинандра посмотрела на пустующее ректорское кресло, которое было хорошо видно в приоткрытую дверь, и спокойно произнесла:
— У вас с этой милой девушкой он, к сожалению, один.
Кажется, именно в этот момент Смирна её заметил: недоуменно-медленно обвёл приёмную взглядом, и, увидев наконец Петру, просто потряс головой. Словно не мог поверить, что его сейчас уравняли вот с ней — убогой и бледной. — Два места на лекарском. На этом всё.
Она сказала это так жёстко и холодно, что Петра уверилась — Нинандра и менталист, и декан. Ни возражений, ни, упаси боги, сомнений у неё не возникло. А вот Татович соизволил уточнить, за что Петра была ему благодарна. Потому что сама постеснялась бы спросить. А выяснять потом наверняка стало бы проблемой.
— С возможностью перевода? Она вообще есть? В будущем, — и только отрывистые, короткие фразы выдавали его волнение, которого не было ни в холодном лице, ни в строгих почти жёлтых глазах. Тогда она ещё не знала, что так светлеют они у него от гнева и злости.
— Конечно, — подтвердила Нинандра таким тоном, что парень напрягся, кажется, ещё сильнее. — Это будет зависеть от вашей успеваемости на факультете, куда вы будете зачислены, и в профильных дисциплинах факультетов, куда бы вы желали перевестись.
Петра выдохнула, понимая, впрочем, что просто не будет, и учиться придётся фактически за двоих. Но это всё равно было лучше, чем упущенная возможность и потерянный год.
— Надеюсь, вы понимаете, что без внимания эта ситуация не останется? — сдержанно заметил её внезапный собрат по неудаче.
— Убеждена, — холодно отрезала менталистка, и лаконичным жестом указала им обоим на дверь.
Так Петра случайно познакомилась с их будущим старостой, Смирной Татовичем.
Он, как оказалось, хотел оказаться на боевом факультете, который, по всей видимости, путал с командирским. Потому что весь год лихо командовал однокурсниками, отрывистыми фразами объясняя, кто и что срочно должен делать, и куда и как быстро идти.
— Татович, э! — то и дело слышалось в коридоре, — Куда эти свитки?
Или:
— Патрон! Где сегодня практикум у Лиисы?
А иногда:
— Вау, чуваки! Патрон добыл нам разрешение на выход в город в ночь огней!
Или и вовсе:
— Завтра дежурство в учебном крыле. Оденьтесь почище! — Татович обычно разговаривал с ними так, будто ему было жалко слов, и будто всё происходящее наводило на него нестерпимую скуку.
К удивлению Петры, Смирну на факультете любили. В основном, потому что бОльшая часть слушателей были девицами, и подавляющая — безмозглыми. Так думала Шапек. Потому что никто в здравом уме не стал бы заглядывать в рот и ловить каждое слово парня, который и разговаривать-то с сокурсниками брезговал.
К середине первого курса парень из подтянутого сноба незаметно превратился в нормального растрёпанного студиозуса, вечно голодного, не выспавшегося, иногда злого, но по-прежнему исхитряющегося успешно заправлять всем лекарским. Петра была уверена, что так он пытается выслужиться и перед ректором, и перед Нинандрой. И подозревала, что тащит он не два курса — лекарский и боевой, а попутно захватывает ещё и спецкурс по менталке. Однако уложить это в голове и тем более понять, из какого портала он черпает время для учёбы, у неё не получалось.
Её собственные занятия доводили Петру до бессонницы от перенапряжения и почти до нервных срывов от истощения, потому что некогда было не то что поесть, дышать и думать порой удавалось через раз. А условие, поставленное Нинандрой и подтвержденное ректором, было однозначным: блестящая успеваемость на лекарском и выдающиеся успехи по желаемому профилю.
Они с Татовичем были фактически в одной лодке, занимаясь на пределах возможностей. Это не то чтобы сближало и роднило их, но учитывая этот их незримый союз, на молчание Смирны о происшествии в библиотеке Петра очень рассчитывала.
В общем, Петре отчаянно нужен был перевод на артефакторский. А для этого тот самый клиент, объявление которого она увидела на стене булочной, и его заказ на магическое копьё, который хоть и показался ей странным, но и не таким уж сложным, чтобы ради него не рискнуть. К тому же, если клиент покажется ей подозрительным или ненадёжным, она всегда может отказаться и просто уйти, не раскрываясь. Так она размышляла, делая приписку внизу под объявлением о том, что на территории академии в последнюю неделю листопадня, после обеда в третьего дня, заказчика будет ждать девушка с большой грудью…
Сейчас она была готова поклясться, что это происки фей, которые перед зимней спячкой превращались в вертлявых злобных пикси, так и норовя напакостить напоследок, или ещё какой-то городской нечисти. Потому что никому в трезвом уме и в голову бы не пришло бравировать отсутствующей грудью.
Три с половиной недели, именно столько она взяла себе, чтобы завершить проект. Она назначила встречу в академии намеренно, надеясь на то, что ложная арка не пропустит на территории никого, у кого есть хоть какие-то дурные намерения и мысли.
Оставалось придумать, чем и как заменить неудавшуюся грудь, чтобы заказчик её узнал, и не привлечь при этом к себе больше ничьего внимания. Потому что его она и так привлекла уже слишком. Как минимум Палицы и Татовича. И ещё неизвестно чьё. И что из этого было хуже, Петра, увы, не знала.
До обеда среды оставалось полтора суток, копьё лежало в комнате на полу. В нём она была уверена, сама будучи от него в восторге.
Облегчённое и усиленное в самых уязвимых местах оно само ложилось в руку, подстраиваясь под владельца для взаимовыгодного контакта. Тончайший, снабженный микроскопическими желобками свод пера, укреплённый магической вязью, изящная шейка, в которую было влито столько магии, что переломиться могло скорее крыло Журавля, чем это на вид тонкое и хрупкое место. Точно выверенный овал яблока, удачно смещающий развесовку, плавно перетекающий в ажурную тулью, которая срасталась с почти невесомым древком — копьё было фактически продолжением руки, самой рукой, которой отданы были возможности и сокрушительная сила[1].
Петра и сама немного боялась копья. Замаскированное под обычный тренировочный шест, оно не должно было вызывать никаких вопросов. Но оно вызывало. Прежде всего, у неё самой.
Почему человек, который назвался в объявлении Вацлавом, заказал его не в надёжной оружейной мастерской, где наверняка работали опытные артефакторы? А обратился в академию, где надёжность исполнения по вполне объяснимым причинам хромала, разумеется, в отличие от цены. Возможно, этим всё и объяснялось, и Петра зря себя накручивала?
Или не всё. И тогда волноваться у девушки были причины. Хотя бы о том, что в заказе ни слова не было сказано о силе, которая должна была быть вложена в него. Там чёрным по белому было написано, что заказчику требуется магическое копьё. А вот что именно оно должно было уметь магичить, оговорено не было.
В самое большое смятение Петру, конечно же, приводило то, что копьём можно будет кого-то убить. Но также она полагала, что им можно будет и спасти чью-то жизнь.
В общем, Петра с ужасом ждала среды, отчаянно выговаривая себе за то, что в эту авантюру ввязалась. Она молилась всем известным богам, чтобы об этом никто не узнал, а на Татовича напало проклятие избирательной немоты. И чтобы он лучше думал, что Петру он и вовсе не знает. Как, судя по всему, думал весь год до этого.