— А о чём?
О том, что ты выглядел, как чудище из детских страшилок, безднова тьма! Да и сам Смирна, похоже, мало чем от Бачека вчера отличался. Но спросил он об этом по-другому:
— Это какое-то заклятье боевое было? Что ты использовал? Чем нас с тобой..? — он так и не рискнул произнести это «изменило», потому что даже в мыслях это звучало совершенным бредом.
Коэн промедлил с ответом мгновение.
— А я что-то использовал? — спросил, не дрогнув тщательно выбритым лицом, которое просто-таки требовало встречи с лечебными кулаками младшего княжича Татовицких.
— Да у меня вместо рук были грёбаные… — Смирна в сердцах выдернул из карманов руки с поджившими следами от когтей и ткнул растопыренными пальцами Бачеку в лицо, — …лапы чудовища! — сзади послышались свист и выкрики, а Коэн, резко махнул рукой, останавливая подмогу на подлёте. — Я мог бы распороть к бесам не только тебя, но и этот безднов платан… — Смирна повернулся к древесному исполину. На Платане даже листья дрожать перестали, будто бы он мог слышать о своей возможной незавидной судьбе. — Даже вот… Камни у замка! — Смирна осёкся, упершись взглядом в маленькую фигуру гнома, распластанного по стене и не смеющего пошевелиться.
— Бес мне… — шёпотом ругнулся Бачек, зажмурившись и тряхнув головой. — И тут тыквы! Куда не гляну, кругом они, — Смирна посмотрел в ту же сторону, куда был направлен взгляд Коэна. Там два домовых гнома толкали вверх, к Журавлю деревянную тачку, полную приплюснутых оранжевых тыкв. — И там тоже, — наплевав на выпад Смирны, пожаловался Коэн. Он кивнул на окна женского крыла. И верно. Если присмотреться, можно было разглядеть яркий оранжевый орнамент на некоторых занавесках, подозрительно напоминающий очертания чего-то округлого. Странный декор, нахмурился Смирна. И с чего это Бачеку разглядывать девичьи окна? — На завтрак тыквенная каша, тыквенные кексы, на обед тыквенный суп, вечером тыквенное печенье, пастила, цукаты, сок, пирог! Это кончится вообще? Я тыкву вообще не люблю!
— Бедняжка. А так и не скажешь, — сочувственно покачал головой Смирна. На Тыковку-то с первого взгляда крепко запал. Он сердито приблизил ладони к лицу, будто коря себя, что доверил Коэну эту жуткую тайну о собственных своих вчерашних руках, перевёл возмущённый взгляд на Бачека: — Как же это так вышло вчера, что ты не заметил ничего?! — Смирна натужно соображал скрипящими мозгами, чем такой расклад в ближайшем будущем для него обернётся, и у кого узнать о том, какое заклинание использовал ночью боевик. — Думал о тебе лучше.
— А ты погоди передумывать-то. Это всегда успеешь, — остановил его Коэн. — Может, и не в заклинаниях дело-то? — вкрадчиво спросил Бачек, явно толкуя, о чём-то своём. — Повари на досуге головой, княжич, — Коэн погладил его по голове и легко похлопал по морде, отчего Смирну, будто кипятком облило от жгучей злости. — Как там Сешень говорит? Разведка — это наблюдение и ещё раз наблюдение. И наблюдение за наблюдением. Вот и наблюдай. А Тыковку больше не трогай.
— Шапежка — не тыковка, — процедил Смирна.
— Шапежка? — хмыкнул Коэн и с неприятной улыбкой покачал головой. — Вон оно, значит, как… Да ты не сверкай глазищами-то, как барышня. Сестрице моей глазки будешь строить.
— Не буду, — зло буркнул Смирна.
— Ещё как будешь, — угрожающе кивнул Бачек.
— Не имею никакого отношения к твоей сестре.
— Как-то же она в твоей кровати оказалась? — вкрадчиво спросил Коэн и сильнее нажал на плечо.
— Не имею об этом никакого понятия, — упрямо повторил Смирна и скривился от приступа боли, пронзившей висок.
— Ну что ты, парень, — доверительно наклонился к нему Бачек, — Нельзя так. Тут дело серьёзное, — многозначительно помолчал. Хватка на плече стала совсем жёсткой, у Смирны разве что искры из глаз не посыпались, аж шея занемела. А голос Коэна становился всё глуше, — Репутация, девушка… Ты — честный и достойный…
— Не будет никакого честного, — стряхнул руку Бачека с плеча Смирна. — Считай, что я недостойный.
— Ууу… — задумчиво протянул Коэн, — Нельзя тебе Тыковку доверять. Никак нельзя.
Можно подумать, ты собирался, подумал Смирна. Как на полигоне в репу получил, так и закусился.
— Бал, — кивнул на снующих мимо замка, хохочущих девчонок с жёлтыми и красными фонариками. — На балу и посмотрим, кого кому доверять.
Смирна был уверен, что Шапежка там не появится, а Коэн по своему обыкновению уйдёт с кем-нибудь посимпатичней, полегкомысленней и повеселее. И это будет не Тык… тху ты! Не Шапежка!
Коэн приблизился к нему вплотную и, тихо чеканя каждое слово, произнёс:
— Один раз скажу, — миг, и локоть боевика зажал его, Смирны шею. — Держись от Петры подальше. Ей-богу, пришибу, — прошипел ему на ухо. — Моргни, если понял, — и, ласково хлопая его свободной рукой по ничем не защищённой после вчерашнего боя груди, издевательски протянул: — Мммаааргнек…
Ссскотина!
Смирна вылупился на него так, чтоб даже случайно, ненароком не моргнуть.
Ни в какой другой ситуации Смирне и в голову бы не пришло всерьёз соперничать с Бачеком.
Вот только речь шла о Шапежке. А представить, что Петру поднимает на руки и несёт куда-то не он, а Коэн, бесы его сожри, Бачек, дышит воздухом у её плеча, трогает спину, волосы, руки…
Смирна сломался ещё на руках, так, что ему сделалось больно почему-то в груди, а не в голове, в которой рождались эти отвратительные видения. Мысль про Шапежковы ноги совсем его ослепила. И он, непостижимым образом вывернувшись из едва не рвущей его мышцы хватки, неожиданно низким голосом страшно прорычал:
— Попробуй…
Часть 31
— А знаешь… — после завтрака его августейшество вдруг угрожающе поднялся из кресла, — Мне бы Боржека поблагодарить. Лично.
— Помрёт от счастья, — предупредил его Сешень.
— Поднимем, — отмахнулся Марий. — Заодно контур новый попробуем. На надёжность.
— Нас поднимать некому будет, если что, — философски заметил на это Моравицкий.
— Да ну и в бездну всё, — Марий подошёл к большому портрету своего императорского величества, гордо и нелепо возвышающемуся над столом. Завёл пальцы за подрамник. — Не наша печаль уже будет.
Изображение на портрете медленно поплыло, искажая черты императора. Вместо него показался холл здания императорского совета. Марий взмахнул несколько раз рукой, и портрет по очереди показал зал заседаний торгово-промышленной палаты, кабинет вышлавского мэра, чёрное пятно, совещательные залы нескольких гильдий. Наконец, главный зал Ратицкой ратуши и кабинет Павена.
Марий бросил на Сешеня предупреждающий взгляд.
— Я всё понял, не понял, кто чёрный.
— В артефакторной гильдии глаза соскоблили, — поморщился Марий. — И новые нарисовали. Поэтому изображения нет.
— Чем им старые не угодили? — спросил, насмешливо глядя в пугающие до жути чёрные императорские очи.
Полотно портрета стало текучим, словно вода и пошло икрящейся рябью.
— Страшные, говорят. Как у Творца, — Марий прищурился и посмотрел на портрет. — Только я-то знаю, что они не создателя в виду имели.
— А кого? — Сешень осторожно макнул в пуговицу на мундире императора палец и, вытащив, незаметно протёр о плечо.
— Бездновых тварей, — с улыбкой протянул Марий, подталкивая Сешеня в портал. — Со звуком-то всё в порядке…
— Хорошо у тебя тут, — вздохнул император, заложив руки за спину и рассматривая страшный разгром в кабинете Вельского. — Атмосферно.
Как после схватки, мелькнула у Сешеня быстрая мысль.
Моравицкий медленно огляделся, оценивая масштабный бардак. Кабинет ректора выглядел так, будто здесь случилось сражение. Бумаги были хаотично свалены на пол, перья разбросаны вокруг, на стенах засохли фиолетовые подтёки чернил.
— А где, собственно, Павен? — поинтересовался Марий, прохаживаясь вдоль окна.
И правда… где?
В груди у Сешеня отчаянно заныло. Он припомнил испуганное лицо Нинон, хватающую Вельского за жилет, и потряс головой.
Осколки чего-то стеклянного хрустели под подошвами императорских сапог, и тихо шелестели разбросанные всюду листы.
— Лиисой пахнет, — пробормотал император, глубоко втянув воздух носом. Сешень подумал, что не Лиисой, а её успокоительным настоем, но разочаровывать друга не стал. — Гляди-ка, корреспонденция, — Марий указал на мерцающую попеременно синим и красным светом шкатулку в ворохе бумаг на полу, — Взломаем? — Сешеню стало нехорошо от горящего радостью взгляда владыки великого Тиора. Ему и так было не очень от всего того, что на него как-то разом навалилось. — Помнишь, как в детстве?
— Когда ты без рук едва не остался?
Этот азарт и веселье в августейших глазах не сулили ничего хорошего. Сешеню и его Журавлю точно.
— Светлые с ними, с руками, — предвкушающе прошептал Марий, опускаясь на корточки прямо в разбросанные бумаги, рядом со злополучной шкатулкой.
— Разработка Хьюго, — предупредил Моравицкий, уже не рассчитывая, на благоразумие государя.
— А мы её вот как! …Регнартова Бездна!!! — ругнулся, стряхивая с руки, охватившее её пламя. Сешень мученически посмотрел в потолок. Чернильные пятна были и там.
Так что ли оставить? — отстранённо подумал Моравицкий. Спросят, сказать, что, мол, звёзды…
— А если вот так?.. — Марий приложил к шкатулке кулак с перстнем владыки Тиора.
Шкатулка моргнула и громко щёлкнула.
— И всё??? — обиженно взревел Марий. — А где вот это вот… — от мощного взмаха руками в воздух поднялось несколько смятых листов, распахнулось окно, а на улице опять послышались тревожные птичьи крики.
— Несдержанность тебя погубит, — проворчал Сешень, доставая письмо, чтоб проверить, нет ли на нём каких-то охранных заклятий.
— Скука. Меня погубит скука, — Марий выхватил из его пальцев конверт. — Что за люди? Всё важное сначала не мне! Что тут… — император нахмурился, читая донесение, которое сначала противилось вскрытию, но он угрожающе потряс над бумагой кольцом, и письмо покладисто развернулось, — Отравителя вашего нашли, — почти не удивился Марий. — А всё кто молодец? — довольно спросил венценосец. Ответа вопрос не требовал, поэтому Сешень скорчил умилённую физиономию и промолчал, — Правильно! Я молодец! Что именно Павена тебе ректором поставил. Гениальная всё-таки идея — лучшие сыщики страны у твоей