— На кладбище?! — взвыл Левек.
— Руки оторвёшь, балбес, — Даричка толкнула его и сразу обняла. — Говорю ж, отбили. Глупый! К зиме на ноги встанет.
— Нужно-то им что было?! — простонал Левек. Ему вдруг стало жарко, он рванул ворот куртки и сразу замёрз, так что зуб на зуб попадать перестал.
— Чтоб отец с границы ушёл, — сестра прижала его голову к себе, привычным жестом заправляя выбившиеся из-под шапки, взмокшие от ужаса Левековы вихры. — И не пускал никого в сторону Соколиного перевала, пока снег не ляжет.
Перевал… За ним дикие земли, а дальше — тёмные, которые к ним с самой войны не совались… Видно время пришло.
Тёмным ни плодородных пашень, ни горных богатств не досталось, когда боги землю кроили… Пока у них были драконы, им жилось вольготно. Чудища их учили и грели. А теперь их земли совсем выстыли. И не успокоятся они больше, пока тёплый край себе не приберут.
Левек крупно дрожал, цепляясь за сестру, страшась отцепить от неё руки, чтоб она опять вдруг не исчезла.
— С собой уволокли меня бездновы дети, — прошипела Дара. — Вроде, чтоб отец не совался им противиться, — она крепко выругалась, как это делал их тревожный звонарь, и это возмутило Левека даже больше, чем то, что они угрожали отцу. В конце концов, с угрозами отец каждый день сталкивался, а чтоб Даричка так… Где это видано, чтоб знатная дева по гоблински, да ещё вслух!
Левек тревожно вскинулся, пытаясь поймать взгляд сестры, но она не позволила.
— Я не видела, когда мама совсем плоха была. Мыкалась тут с этими, — Даричка мазнула подбородком ему по уху, успокаивающе поглаживая отчаянно мёрзнущий затылок. Левек знал, что дёрнись он сейчас, она вцепится ногтями ему в шею, чтоб глупостей не делал. — Пока ноги унесла, уж неделя прошла. Самое страшное без меня было. Филиппыч с Эльжбетой матушку удержали.
— Как сбежала? — спросил Левек и не узнал голос, до того он показался сиплым.
— Бедрич помог, — Дара почти не дёрнулась, но он услышал, что сердце её забилось скорее.
— Жив хоть? — Левек отшатнулся, понимая, что Даричкин жених сгинул где-то в лесах, спасая сговоренную невесту, которая его и знать-то вроде бы не желала. Или он не знал чего про сестру и её жениха…
— Не видела с того, — Даричка неловко повернулась, куртка съехала, распахнулась, открывая свитер и виднеющуюся под ним толстую повязку на плече.
— Сама в лесу, что делаешь в такой час? — Левек с трудом дышал ртом, даже сквозь неглубокие, частые вдохи, чувствуя застарелый запах свернувшейся крови.
— Домой бегала. Маме несу, — она кивнула на сумку.
В отдалении послышалось конское ржание, а следом волчий вой. Левек подобрался, вздёргивая Дару на ноги.
— Стой! — она схватила его за локти. — Говоришь, сможет псов остановить?
— Остановит, — убеждённо и зло кивнул Левек.
Теперь он это точно знал. Для чего он здесь. Не просто, чтобы Дару спасти, а чтобы семью защитить. Так, как сможет. Чтобы отцу помочь. Чтобы с мамой всё хорошо было. Чтобы земля их живой осталась, а не выжженным пятном в самом диком и безлюдном краю государства.
— Останавливай! — поторопила Даричка. — И чтоб никто больше не смог пройти перевал. Никогда! — крикнула сдавленно. — Колдуй давай своим копьём, — глаза сестры блестели в сгущающейся темноте. И если Луна сегодня не выйдет, до Филиппыча им путь освещать только этот злой блеск будет, находясь в оглушённом тумане подумал Левек.
Парень резко дохнул, отчаянно желая сделать именно так, как решил, силясь понять, почему не додумался до этого раньше. Ясно же, что всё дело было в перевале, что Дару похитили те, кто не смог иначе повлиять на отца. И останься он в Ратице, вероятно, нашли б и его самого, чтоб Кавешичам отступать некуда было.
— Чего им на перевале-то надо? — спросил, выставляя руку с копьём перед собой, и стараясь сконцентрироваться на дыхании, чтобы руки не очень дрожали.
— Да пушки с ружьями вроде переправить. Да дикари чтоб свободно заходили, — отмахнулась Даричка. — Какая уже разница? Ясно же, что ничего хорошего. Не отвлекайся.
— Только я не очень знаю, как им повелевать, — Левек не то, что не знал. Подозревал, что для этого надо было быть самим Регнертом. Или хотя бы их императором Марием, или ещё каким-нибудь особенным человеком. По мнению Левека, любой подходил на эту роль куда больше его самого. — Точнее, совсем не знаю.
— Что оно хоть делать-то должно? — Даричка подобралась к нему поближе и присела, касаясь кончиками пальцев свода пера.
Копьё дёрнулось и затрепетало, Дара вскрикнула, свалившись на спину, а Левек отпрыгнул назад.
— Безднов страх, — прошептала Даричка, выбираясь из высокой травы. — Командуй скорее, пока оно меня не прибило.
Левек зажмурился и стукнул древком о землю, присев на одно колено. Раздалось тихое «Буп», по опавшей листве зашуршал ветер… Парень приоткрыл один глаз — копьё спокойно торчало вверх, не проявляя никакого интереса к их сестрой нуждам.
Он припомнил, как выглядит контур, укрывающий Журавля, попробовал воссоздать мысленно нечто такое же мощное, подвижное и живое, что будет беречь их землю, и стукнул ещё.
Копьё молчало.
— Бесы… — прошептал Левек. — Я не знаю. Не могу! — выкрикнул шёпотом в отчаянии.
Лошади снова заржали. Уже совсем близко. Левек вздрогнул, понимая, им не спастись. Только уходить поодиночке через болото и молиться, что не утопнут в навалившейся на них темноте.
Он в сердцах рубанул воздух копьём и опять приложил древком о земь.
Небо за лесом беззвучно полыхнуло синим, и Левек в панике посмотрел на сестру.
— Дара? — он держал перед собой почерневшие руки с устрашающими когтями, — Что со мной, Дара?
Даричка обхватила его за плечи. Левек дёрнулся… с хрустом вывернулся сустав…
— Это какое-то колдовство тёмных, — прошептал он, осознавая эту ужасную истину. Сейчас он превратиться в чудовище и сам поубивает тех своих, кто ещё остался. — Убей меня, Дара, — дрогнувшим голосом попросил он сестру. — Вот этим, — он толкнул в ее сторону руку с зажатым в изменяющемся кулаке копьём. — Только не отдавай его никому, слышишь? Это будет очень …почётно… если ты убьёшь …им.
Левек сразу представил посеревшее лицо матушки и вытянувшееся магистра Моравица, и его досадливое «Вот паршивец!». Парню стало до того жутко и горько, что на миг мелькнула малодушная мысль, может, бес с ними, с такими руками? Может, и не колдовство это вовсе, а просто от усталости и от страха?
Точно. От усталости… А от страха ещё и не такое бывает, он слышал однажды, как Славчик Кусь натурально пнём оборотился, как медведя увидел. Вот и с ним сейчас то же…
Но увидев, как кожа на предплечьях покрывается крупной, бугристой чешуёй, отпрянул от Дарички и приказал строго: — Убей! Замахнись посильнее только, чтоб наверняка. Сюда вот бей, — он показал страшным сморщенным пальцем место, чтоб миновать ребро, — Или просто по горлу, чтоб наверняка. — На фразу: — Или в глаз со всей силы, — Левеку не хватило голоса и смелости, и он её просто прошептал.
Даричка размахнулась и залепила ему по уху так, что сама вскрикнула.
— Это кровь наша, балда! Колдуй давай! За хворостину возьмусь!
Хворостиной было страшно. Страшнее, чем бездновы псы и чешуястые руки…
…Левек помнил из произошедшего мало. Как вырос враз и смотрел на чужаков сверху вниз, их хорошо было видно, как днём.
Помнил, что сначала ему сильно мешал толстый хвост — всё норовил опрокинуть его на бок. А остановить его он не мог — так и болтался туда-сюда, как у зверя бесноватого.
А Левека наёмники бесили, да. И копьё с ним внезапно было согласно. Он это чувствовал. Знал как-то. И сгинувших в болоте тварных псов ему было не жаль. Даричку, маму и спаленный старый каштан у ворот было жальче… Помнил, как шёл напрямик по болоту, легко шагая на три шага за раз, как нёс на руках Дару. Как они наткнулись на ещё один пёсий отряд, и как он от них, кажется, ничего не оставил. Или это было копьё? Помнить этого он не хотел. Верно, поэтому и не помнил.
Он не помнил, и как оборотился в привычного, не слишком ловкого себя, только понял, что держит Дару за руку, а она стискивает зубы, что аж хруст их слышно, и упорно тащит его вперёд за собой, к дому тревожного звонаря.
Там мама. Левек помнил. Поэтому упорно шёл, хоть уже ног не чувствовал от усталости.
От голода живот парня громко рычал, и в голове была такая каша, что приниматься этой кашей соображать было смерти подобно. Он и не соображал. Просто упал на неожиданно оказавшуюся перед ним лавку. И заснул. Слабо слыша сквозь сон голос их звонаря, и чувствуя ласковые мамины руки.
«Нет больше перевала. Обвалом завалило. Отец гонца прислал. Передохнём хоть. Зиму-то точно.»
Часть 37
Мёрзли ноги.
В принципе, было хорошо. Только тесно. И душно.
Лииса попробовала потянуться, размять занемевшую спину…и не смогла.
— Тише… — прошипела сзади тьма сдавленным голосом Мария. Лииса дёрнулась, и на голову ей посыпалась каменная крошка. Возможно, не только ей.
Но за того, кому тут наконец прищемило гонор, она волноваться не собиралась. У него там вон целый замок верноподданных. Они пусть и волнуются.
Это надо было додуматься, сунуться так далеко от столицы без подготовки. Без охраны! Она ведь ни одного безопасника тут не увидела, с тех пор, как этот здоровенный жлоб крался по двору, прикидываясь бесплотной тенью. Хоть бы полог накинул, подлец, чтоб людей не пугать!
Она чуть поддон с фонариками не расколотила одним махом, едва поймать успела. А не успела бы, остались бы дети к празднику без цветных фонарей. А всё его императорское, чтоб ему… Лииса застыла, раздумывая, как бы так поаккуратней эту августейшую задницу проклясть, чтоб отдачей не приложило.
— Что мы тут? — говорить неожиданно было трудно. Как, впрочем, и дышать.
— На старый… колодец похоже, — рвано выдохнул Марий. Он или что-то держал, или на него что-то очень сильно давило.