После создания Израиля Рабин прошел обучение в военном колледже при английском штабе. Он понял, какую роль должна сыграть авиация при подавлении вражеских аэродромов в первый день Шестидневной войны.
— Как только они были выведены из строя, — сказал Рабин, который в то время был начальником генерального штаба, — основная задача по разгрому вражеских войск легла на плечи наших войск в пустыне.
Рабин-гуманист был полон сочувствия к родственникам пассажиров рейса "139", которые штурмовали его резиденцию. Рабин-солдат вычислял возможность риска в беспрецедентном рейде. Большому числу пассажиров грозила опасность, так как решено было без необходимости не стрелять в угандийских солдат, охраняющих здание. Рабин-политик вспоминал предыдущие случаи обмена заключенных. Он с горечью напомнил о них во время одной из жарких дискуссий:
— В 1968 году после секретных переговоров мы освободили палестинцев и тайно обменяли их на израильтян — пассажиров угнанного в Алжир самолета "Эль Аль". В 1969 году произошел другой безмолвный обмен: сирийских летчиков и других военнопленных обменяли на двух израильских заложников, которых продержали в Дамаске 98 дней. И, наконец, после войны Судного дня мы вернули более сотни диверсантов и шпионов, чтобы получить тела нескольких израильских солдат, погибших в боях.
Однако родственники пассажиров рейса "139" задавали только один вопрос:
— Вы хотите дождаться, чтобы людей убили до того, как вы, наконец, совершите обмен? И Рабин-гуманист позднее сказал:
— До конца своих дней я буду прислушиваться к голосу своей совести. В истории с рейсом "139" я придерживался принципа, от которого не хотел отступать, пока не произойдет нечто, что в корне изменит всю ситуацию. До тех пор, пока я не убедился во время субботней репетиции, что операция тщательнейшим образом продумана, я считал, что надо произвести обмен.
Премьер-министр, на которого сыпались обвинения в бездеятельности и нерешительности, различал три формы реакции на террористические методы шантажа.
Первая: террористы действуют на нашей территории. В этом случае предпочтительнее с ними бороться, а не уступать, хотя иногда гибнут невинные жертвы, как это произошло в Маалоте[6], когда погибло больше двадцати израильских школьников, попавших в руки террористов.
Вторая: захват заложников на дружественной нам территории, где полиция враждебна террористам. Так было в ЮАР, где мы боролись с террористами, имея поддержку властей. Там не было никакой моральной дилеммы.
Третья: захват и увоз заложников на территорию, дружественную террористам. Таков случай с рейсом "139". Я знаю, что наши войска в состоянии произвести удар дальнего действия, но я не могу согласиться рисковать сотнями невинных жизней — или даже одной.
Я не хочу никакой освободительной операции, у участников которой будет билет только в одну сторону.
Я хочу получить доказательства, что первый самолет, прилетевший в Энтеббе, сможет безопасно приземлиться и благополучно вернуться назад. Катастрофа в Уганде будет колоссальной победой наших врагов.
И пока я не получу этих доказательств, ничто не заставит меня изменить принятое ранее решение о переговорах.
Бегин, поседевший командир Эцеля, поддержал Рабина. Он принимал участие в заседаниях кабинета и согласился с решением о переговорах. Затем в пятницу вечером Рабин, ознакомившись с новейшими данными разведки из Энтеббе, сказал своему политическому противнику и бывшему товарищу по оружию:
— Я думаю, мы сможем это осуществить. Надо только, чтобы Гур побывал на репетиции "Молнии", и тогда, если он будет удовлетворен, мы будем просить одобрения всего кабинета.
14. НОЧЬ РЕПЕТИЦИИ
Только горстка мужчин и женщин, отобранных для участия в "Молнии", знала, что в ночь на субботу они занимались не учебной тренировкой, а подготовкой к секретной операции. Репетиция была разделена на несколько частей. Каждое подразделение в течение дня отрабатывало свое задание, по возможности независимо от других. Врачи в репетиции не участвовали, так как были хорошо знакомы с хирургией в условиях полета. Большинство их в пятницу после полудня было отправлено в карантин. Из-за неожиданного стечения обстоятельств одному все-таки пришлось вернуться в госпиталь; там его коллега увидел, что он укладывает в полевую сумку лекарства и хирургические инструменты. Это вскоре стало известно; исчезновение других докторов тоже не прошло незамеченным; таким образом, госпиталь оказался одним из очень немногих мест, где догадывались о том, что готовится освободительный рейд.
В остальном секретность практически была стопроцентной. Но когда летчикам приказали идти в карантин, они запротестовали. "Я хочу провести последнюю ночь в собственной постели", — заявил чуть ли не каждый. И так как для участия в операции было отобрано втрое больше пилотов, чем требовалось на самом деле, а с другой стороны, летчики сами были максимально заинтересованы в соблюдении секретности, то карантин для них был отменен. Как известно, пилоты, сбитые над вражеской территорией, подвергались жестоким пыткам и увечьям. К тому же они стремились уберечь своих жен и детей от мести террористов. Это делало их самой неболтливой группой в стране.
Генерал Гур хотел лично убедиться в том, что "Геркулесы С-130", известные в израильских ВВС под названием "Гиппо"[7], могут доставить в нужное место технику и войска и вернуться назад, совершив путь длиной в 5000 миль без посторонней навигационной помощи. Он сомневался, удастся ли самолетам пройти незамеченными весь путь до Энтеббе. Расспрашивал, может ли большой самолет приземлиться на охраняемом аэродроме на высоте 3800 футов над уровнем моря так, чтобы не поднялась тревога.
— Предположим, — говорил он, — в одном из самолетов выйдут из строя посадочные приборы, или будет поврежден мотор, или самолет получит пробоину, или в мотор попадет птица. В операции должны участвовать как минимум четыре "Геркулеса". Если один из них будет поврежден или задержится в Энтеббе — что станет с его командой и десантниками?
— А ничего страшного, — успокаивал его командующий ВВС Бенни Пелед. — Я полечу впереди. У нас будут наготове резервные места. И, кроме того, ты еще не видел, на что способны наши "Гиппо". Пошли.
В эту ночь Гур пережил одно из самых сильных ощущений за всю свою долгую жизнь военного. В течение трех часов он сидел в огромной кабине четырехмоторного "Гиппо", в то время как самолет подвергался всесторонним испытаниям. "Локхиды С-130", эти рабочие лошади авиации, не впервые проходили такие экзамены. Им случалось доставлять 92 полностью вооруженных батальона за 2000 миль от дома. На другом испытании этот самолет совершил посадку на обстреливаемом участке, выгрузил гаубицы, грузовики, живую силу, погрузил 74 "раненых" на носилках, и на всю операцию ушло 33 минуты.
Бенни Пелед, который летал с детства, знал по своему опыту, что все это осуществимо. Генерал Гур знал это из докладов. Теперь ему предстояло лично убедиться, какие это мощные и послушные машины.
"Геркулес" с начальником генерального штаба на борту летал над пустыней и над горами, которые скрывались в кромешной мгле. С четырьмя двигателями, работающими на полную мощность, и пилотом, "стоящим на тормозах"[8], 70-тонный самолет взмывал вверх почти вертикально, словно вертолет. Его приземления были похожи на падения.
Это были чрезвычайно серьезные испытания. Несколько раз Гур, к своему изумлению, замечал, что судорожно сжимает поручни, борясь с внезапным ускорением или замедлением. Один раз он взорвался:
— Куда, к черту, мы летим? Пелед дружески толкнул его в плечо:
— Мы надеемся, что в Энтеббе.
"Геркулесу" пришлось пройти через все эти эксперименты потому, что для Энтеббе требовалось быстрое, почти бесшумное прибытие, минимальное использование посадочных полос и моментальность взлета. Пилотов готовили к посадке прямо на землю, если предупрежденные угандийцы сделают недоступными посадочные полосы. Они могли вертикально взлететь прямо с поля боя с освобожденными заложниками на борту. "Геркулесы" были идеально приспособлены для решения таких задач. Однако способный осуществлять столь поразительные вещи "Геркулес" имеет и свои минусы. Он предназначен для полетов на небольших скоростях, и слишком быстрый разворот при поспешном взлете может искривить его очень гибкие крылья. В Энтеббе же предполагалось огромное ускорение при взлете. В это время два внешних мотора работают на половинной мощности, а два внутренних — на полной. Командир корабля держит правую руку на рукоятке дросселя, а левую — на штурвале, в то время как второй пилот отчаянно манипулирует элеронами, чтобы удержать нужный профиль крыльев. Дело в том, что чудовищная энергия, создаваемая четырьмя турбовинтовыми двигателями, становится опасной, если один из моторов откажет в критический период, пока скорость самолета не возрастет до 900 миль в час.
На меньших скоростях одного только рулевого управления оказывается недостаточно, чтобы возместить противодействие отказавшего мотора. "Полет на элеронах" — это необычная техника, которая требуется потому, что толстые, низкого давления шины и посадочные приборы не в состоянии сами предотвратить такой перекос самолета, при котором одно из его крыльев зароется в землю. Генералу Гуру были продемонстрированы все причуды и качества "Геркулеса". При этом демонстрация происходила в ночной темноте. Новичок, находящийся в кабине, со всех сторон окруженный иллюминаторами, даже днем испытывает кошмарное ощущение — как человек, выброшенный в пустоту. Разумеется, все четверо членов команды имеют электронных помощников, которые дают полную картину наружных условий. Но, даже понимая все это, генерал Гур должен был испытать ощущение гибели в катастрофе, когда "Геркулес", имитируя крушение, с глухим шумом начал падать на маленький клочок земли! При этом скорость все время уменьшается, и начинает казаться, будто огромная машина качается от каждого дуновения ветра. Системы управления при такой скорости становятся малочувствительными. Когда дроссели полностью закрываются, самолет плюхается на землю, и огромные его крылья искривляются так, словно вот-вот оторвутся. Несколько раз Гуру продемонстрировали вертикальное приземление, которое было скорее похоже на падение лифта. Расстояние, которое требовалось для приземления "Геркулеса", не превышало 213 м, что позволяло посадить его на внешней кромке аэродрома в Энтеббе неслышно для террористов.