— Знаете ли, наш мир стал очень тесен. Улицы и железные дороги соединяют города, самолеты пересекают океаны. С телеграфа государственной почты можно послать телеграмму в любую точку мира. Речь Ллойда Джорджа во время конференции в Генуе за семьдесят минут была передана в Лондон через Берлин. Я хочу сказать, теперь каждый имеет доступ к любым данным, стало достаточно трудно скрыть что-либо — если вы понимаете, о чем я.
— Нет, я ничего не понимаю, — ответил Нагиб.
Барон фон Ностиц-Вальнитц откашлялся:
— В паре кварталов отсюда находится управление немецкой секретной службы, лучшей из секретных служб мира. С некоторых пор ее агенты наблюдают за деятельностью английских и французских коллег в вашей стране. Цель была до некоторых пор сокрыта для нас, но в Египет привлекалось все большее количество археологов. Предположение, что секретные службы могут интересоваться археологическими исследованиями, было бы абсурдным. Тайная полиция не интересуется прошлым, ее внимание устремлено в будущее. То, что было, интересно; но интерес тайной полиции сосредоточен на том, что произойдет или может произойти в будущем. Таким образом, должно было быть иное объяснение активности наших коллег в сфере археологии. Наша тайная полиция скоро обнаружила его.
— В разных музеях находятся обломки плиты, которые, если их составить вместе, указывают на местонахождение гробницы Имхотепа. Британский археолог по имени Хартфилд, по всей видимости, обнаружил самый большой фрагмент, он утверждал, что в гробнице сосредоточены сокровища, золото, украшения, но и приборы, и документы об утерянных знаниях человечества. Вот это-то последнее и интересует секретные службы. Ходили невероятные слухи по поводу того, что находится в гробнице: химические и физические формулы, чудесные напитки и указания на другие захоронения. Со времен Наполеона ходят легенды, которыми занимаются уважаемые археологи, согласно которым египтянам была известна незнакомая нам форма энергии, и они могли изменять магнитную силу полюсов. Короче говоря, даже если будет обнаружена хоть часть этих знаний, их обладатель окажется в преимущественном положении по отношению ко всему человечеству. То есть сможет властвовать над миром. Потому что если что-то и может подчинить себе мир, то это знание.
Фон Ностиц-Вальнитц говорил с воодушевлением, позволявшим догадаться, насколько подробно он ознакомился с делом. Его гостям становилось понятно, почему он их разыскал. Лишь как оставалось загадочным, как Сфинкс в Гизе.
Во время паузы, когда барон предложил гостям коньяк, от которого они отказались, Нагиб отважился спросить, как ему удалось найти их.
— Об этом я вам расскажу, — ответил фон Ностиц-Вальнитц, и по лицу его вновь проскользнуло неудавшееся подобие улыбки, как и при встрече. — Я получаю информацию из первых рук. Фридрих Фрейенфельс, глава тайной полиции Германии, — мой бывший одноклассник; несколько лет подряд мы делили с ним женщину — как видите, нам нечего скрывать друг от друга. Когда мой друг Фридрих рассказал мне о таинственной истории поиска гробницы в Египте, во мне проснулось желание заняться этим самостоятельно.
Нагиб, Омар и Халима молча переглянулись.
— Я знаю, о чем вы сейчас подумали. — Ностиц залпом допил коньяк. — Вы думаете, это очередная причуда миллионера и он забудет о ней через пару недель. Но, могу вас заверить, это не так. С тех пор как я в курсе дела, меня не оставляет мысль о том, что я, Густав-Георг барон фон Ностиц-Вальнитц, мог бы сотворить нечто вечное, достичь чего-то, что увековечит мое имя. — При этих словах глаза барона загорелись, как глаза ребенка при виде неожиданного подарка, и возбуждение, сквозившее во взгляде, стало заметно и по вздувшимся венам на висках.
— Кто знает, — продолжал барон, — кто знает, сколько мне еще отмерено! Оглядываясь назад на свою жизнь, я спрашиваю себя: чего ты достиг? — и должен сознаться: единственное, чего я достиг, — это богатство, нажил кучи грязных, бесполезных бумажек, бумажек, теряющих свою стоимость день ото дня, и скоро годных лишь на то, чтобы подтирать ими задницу. А однажды меня не станет, и этого никто не заметит. Я не мог иметь детей, к вашему сведению, и я последний Ностиц-Вальнитц. Со мной умрет мое имя. Лет через пятьдесят люди будут спрашивать: Ностиц-Вальнитц? Никогда не слышали. Эта мысль убивает меня — прожить шестьдесят — семьдесят лет, и через поколение тебя уже не вспомнят! Если бы вы знали, как я завидую садоводу! Выведя новый сорт роз, он может дать ему свое имя. Или астроному, открывшему звезду, маленькую и ничего не значащую звездочку. Эта бесполезная звезда в течение тысяч лет будет носить его имя, запечатленное во всех учебниках астрономии. Должно быть, счастье — умирать с сознанием этого. Если я завтра умру, то покажусь себе ничтожным, маленьким и жалким, потому что все, что я делал в этой жизни, было ничтожным, маленьким и жалким.
Эти слова представили гостям маленького, неприятного барона, осчастливленного всеми благами мира, в новом свете. Но чего он хотел от них?
— Вы не ответили на мой вопрос, господин барон, — настаивал Нагиб, — как вы нашли нас и чего от нас ожидаете?
Фон Ностиц вновь неуклюже улыбнулся.
— Я же говорил вам, секретная служба Германии — лучшая в мире. Лучше французской и английской. Фрейенфельс и его люди давно заметили вас, точнее, в тот день, когда Омар Мусса начал следить за британскими агентами на борту парохода, плывшего по Нилу в Луксор. Мы также наблюдали за агентами. Так что некто, имевший аналогичный интерес, явно бросался в глаза. Сначала мы сочли вас агентом некоей неизвестной нам организации, но уже через несколько дней подробного расследования касательно вашей личности наши люди сообщили, что вы принадлежите к тадаману и — чего мы раньше не знали — что тадаман также интересуется гробницей Имхотепа. Все остальное было лишь цепочкой. Сначала мы столкнулись с фигурой Али ибн аль-Хуссейна, затем Нагиба эк-Касара и, наконец, Халимы аль-Хуссейн.
Омар беспокойно заерзал в кресле. Мысль о том, что этот человек знает о них гораздо больше, чем им хотелось бы, пугала его. Но знал ли он действительно все?
— Скажи ему, — обратился Омар к Нагибу, — что мы оба являемся невольными членами тадамана и что за нами охотятся, потому что мы не исполнили задания. Он должен знать это!
Нагиб перевел слова Омара, и барон фон Ностиц уверил, что это ему также известно и в некоторой степени устраивает его, потому что экстремисты любого толка — люди плохо управляемые и не способные ни на что, кроме достижения собственных целей.
В процессе разговора становилось ясно, что немцы уже несколько недель наблюдают за ними, детально знакомы с личной жизнью всех троих и даже незаметно направляли их пути. Та торопливость, с которой начальник порта в Александрии посадил их на немецкий корабль, не была случайностью: Георгиосу немало заплатили за это немецкие агенты. Так что он заработал двойную сумму денег — часть получил от беглецов, часть — от немецких тайных агентов.
Более чем неприятно шаг за шагом узнавать, как ты жил последнее время. Что еще было известно безумному барону и чего он хотел от них?
— Скажите же, наконец, чего вы от нас хотите! — начал Нагиб. — Вы знаете все о нашей жизни — хорошо, вы доставили нас сюда, в Берлин, — хорошо, но мы полагаем, вы поступили так не из соображений чистого альтруизма. Так чего же вы хотите?
— Я хочу сделать вам предложение.
— И какое же?
— Работайте на меня. Найдите для меня, найдите со мной гробницу Имхотепа!
Фон Ностиц поднялся и подошел к стене, выдвинул одну из книг, и, как по волшебству, книжный шкаф отодвинулся, открыв нишу, заставленную папками и бумагами. Лицо барона осветилось гордостью. Он наслаждался удивлением гостей и, с удовлетворением указав на нишу, сказал:
— Я не бездействовал. Все, что собрано на сегодняшний день касательно поисков гробницы Имхотепа, вы найдете здесь. В том числе и сведения, собранные службами других государств.
Омар и Нагиб подошли к полкам и уставились на аккуратно исписанные листы, манускрипты и конверты, фон Ностиц же, небрежно достав одну из папок, полистал ее, остановившись на фотографии. Халима подошла, взглянула на фотографию и вскрикнула: «Это мой отец!»
Она показала на лысого человека, стоящего в ряду. Верно, теперь Омар узнал фотографию с одного из праздников Мустафы Ага Айата. На ней были профессор Шелли и его жена Клэр, директор железной дороги Луксора, леди Доусон, начальник полиции Ибрагим эль-Навави — все с веселыми лицами.
— Фото, — удивленно заметил Омар, — сделано еще до войны, невероятно. Я тогда был еще мальчиком и служил у профессора, ya salaam.
Фон Ностиц удовлетворенно кивнул:
— Теперь вы можете убедиться в тщательности моих исследований.
Омар покачал головой:
— Вы собрали столько материала, о Саид, провели такую работу, почему вас интересует именно наша помощь?
— Очень просто. — Барон вернул папку на место. — У меня сложилось такое впечатление, что пути всех, кто ищет Имхотепа, пересекаются с вашими, и каждый раз именно в тот момент, когда они узнают что-либо новое, о ком бы ни шла речь — об археологах, авантюристах или агентах. Другими словами: вы постоянно оказываетесь на шаг впереди.
Слова барона звучали лестно, но не развеивали сомнений. Конечно, здесь, в Берлине, под защитой такого человека, как барон, они могли чувствовать себя в полной безопасности. Но при общении с агентами тайной полиции им не слишком долго удастся скрываться. А когда их настоящие имена всплывут, аль-Хуссейну понадобится немного времени, чтобы настичь их. Тогда им вновь придется опасаться за собственную жизнь. Возвращение же в Египет в ближайшее время для них невозможно. Как он представляет себе их работу?
Фон Ностиц на такие мелочи внимания обращать не привык. Он решил найти гробницу Имхотепа, и для этого ему нужна была помощь троих египтян. Его взгляд достаточно ясно выражал, что он рассержен сомнениями его гостей касательно сделанного им предложения. Барон нервно мял гаванскую сигару между пальцами.