В первой камере с кувшинами для хранения воды Омару потребовалось немало усилий, чтобы уговорить Нагиба пойти с ним дальше. Пение становилось все громче, и Нагиб снял ружье с предохранителя.
— Знаешь, чего я не понимаю? — прошептал он. — Почему тут не выставлена стража?
— Единственный человек, не теряющий здесь разума, а значит, способный выполнить подобное задание, — Менас. А он прежде всего занят тем, чтобы следить за монахами, чтобы они не перебили друг друга. Они набросятся друг на друга, как дикие звери, если он хоть на мгновение отвлечется. А кроме того, сюда забредают лишь ненормальные вроде нас.
Омар остановил Нагиба движением руки. В конце коридора сиял яркий свет. Пение стало громче. Омар и Нагиб крались, осторожно переставляя ноги. Дойдя до конца, Омар, прислонившись к стене, выглянул из-за угла. Затем предложил другу взглянуть на поющих.
Бросив короткий взгляд на монахов, Нагиб отвернулся. Вид этого убожества вызывал в нем отвращение. Искаженные лица, странное поведение престарелых мужчин, годами не видящих солнца, ужасали. В чем же крылась причина всего этого? Нагиб не понимал. Омар повлек его дальше. Они вернулись, поднялись по крутой лестнице на следующий этаж и, наконец, достигли — Нагиб давно потерял ориентацию — комнаты профессора.
Омар осторожно отодвинул занавес, закрывавший вход. Хартфилд сидел на полу все в том же положении со скрещенными ногами, как и во время первой их встречи. Несмотря на то что взгляд его был устремлен прямо на занавес, гостей он явно не заметил.
— Пойдем! — Омар сделал Нагибу знак, и они вошли в ярко освещенную комнату. Они молча опустились на колени перед лишенным разума профессором, и Омар тихо заговорил:
— Ка Эдварда Хартфилда, ты слышишь мой голос?
Бледный мужчина задвигался механически, будто марионетка, голос его прозвучал ненатурально:
— Я Ка Эдварда Хартфилда, кто меня зовет?
— Ка Эдварда Хартфилда, мы пришли, чтобы забрать тебя отсюда. Мы отведем тебя в безопасное место, где тебе не придется бояться власти монахов.
— Я не хочу никуда уходить, — ответил Хартфилд бесцветным голосом. — Здесь мой дом, это моя жизнь. Убирайтесь отсюда, иначе они поймают и вас.
— Ка Эдварда Хартфилда, — вновь начал Омар, но теперь слова его были более настойчивы, — мы пришли, чтобы отвести тебя к твоей жене Мэри…
— Я Ка Эдварда Хартфилда, — монотонно повторил профессор, — я не знаю, о чем вы говорите, я Ка Эдварда Хартфилда.
Омар и Нагиб переглянулись. Что им было делать? Единственное, что могло им помочь, — это ожидание. Нужно было ждать, пока безумие не покинет профессора. Но до тех пор монахи закончат петь, а как будет реагировать Хартфилд, если попытаться вывести его силой, сказать было невозможно.
— Где Мэри? — внезапно спросил Хартфилд. — Где Мэри?
Нагиб сразу ответил:
— Ваша жена в Александрии. Мы пришли, чтобы отвести вас к ней. Не препятствуйте и идите с нами!
— Где Мэри? — повторял профессор, и теперь его голос звучал настойчиво и угрожающе.
— Если вы пойдете с нами, мы отведем вас к ней, — повторил Нагиб.
Затем воцарилась тишина. Профессор молчал, и взгляд его был настолько непроницаем, что невозможно было сказать, что происходит у него в душе. И тут случилось нечто неожиданное: Хартфилд поднялся, взглянул на дверь и неуверенно, словно сомнамбула, пошел к коридору, вниз по узкой лестнице, мимо коридора, ведшего к поющим монахам, к входной камере. Омар и Нагиб следовали за ним. Они были так поражены неожиданным поворотом событий, что не проронили ни слова за все время пути.
Таким они не представляли себе освобождение профессора. Они думали, что если не силой, то, поддерживая, повлекут Хартфилда по коридорам. Теперь же он уверенно выступал перед ними.
Перед узкой лестницей, ведшей наружу, Хартфилд остановился. Он смотрел на ступени, и казалось, предоставлял одному из них идти первым, потому что, хотя и не впервые видел дверь, не был знаком с ее механизмом. Омар поднялся по лестнице, поднял плиту, и один за другим они выбрались на свободу.
Фон Ностиц держал маузер на изготовку и, увидев троих мужчин, поднимавшихся на поверхность, издал возглас удивления. На всю операцию потребовалось не более получаса, все случилось намного быстрее, чем они предполагали. В духоте ночи, мгновенно окутавшей его, профессор зашатался. Бог знает, когда в последний раз он вдыхал свежий воздух. Омар и Нагиб поддержали его. Теперь нельзя было терять ни минуты. Хотя Омар был уверен, что, не найдя Хартфилда в его комнате, монахи сначала обыщут монастырь, что займет немало времени, нельзя было забывать, что затем они наверняка отправятся в погоню.
С трудом им удалось посадить профессора на мула. Профессор не сопротивлялся. Направляясь на север вдоль заросшей речки, они молчали. Омар, Нагиб и барон были погружены в раздумья, и каждый из них искал свой путь к гробнице Имхотепа.
Самая сложная задача, вставшая теперь перед ними, была заставить профессора говорить. Они почти не сомневались, что Хартфилд знал, где находится гробница. Можно было даже предположить, что он входил в нее, сам или под давлением монахов. Но как им выведать его секрет?
Еще не взошло солнце, когда они достигли лагеря и оставленных мулов. Предложение Омара, не задерживаясь, отправиться дальше встретило протест Нагиба, но поддержку барона, все это время демонстрировавшего невероятную выносливость. Немного передохнув, они сложили палатку и пустились в путь.
Хартфилд не сопротивлялся, позволяя делать с собой все, что угодно, ел и пил все, что ему давали, и молча ехал на муле. В первых лучах солнца перед ними возникли дома Рашида. И уже под вечер того же дня Омар, Нагиб, фон Ностиц и Хартфилд на арендованном автомобиле прибыли в отель «Аль-Саламек» в Александрию, где их ждала Халима.
Халима сообщила, что все эти дни ей казалось, что за ней наблюдают. Человек европейской внешности, по крайней мере точно не египтянин, следовал за ней по пятам и исчез лишь с их появлением. Фон Ностиц в связи с этим объявил о немедленном отъезде в Каир, заказав на следующий день автомобиль.
В течение нескольких полных суеты дней Хартфилд все чаще приходил в сознание. Он часто правильно отвечал на вопросы, ни одного, в то же время, не задавая, и слушался, как привык это делать у монахов.
Омар предложил остановиться в «Мена Хаус», где, по его мнению, иностранцы менее всего бросались в глаза. До Саккары же можно было добраться по дороге через пустыню.
— А это кто? — спросил микасса, указывая взглядом на фон Ностица и Хартфилда.
Омар ответил, и тот выразил удивление, со сколь почитаемыми людьми общается его друг.
— Слышал о лорде Карнарвоне? — спросил Хасан.
— О Карнарвоне? А что с ним?
— Он умер.
— Карнарвон умер?
— Два дня назад. Вот через эту дверь его вынесли.
— Как же это случилось? Он же был в самом расцвете лет!
— Очень странная история, — кивнул микасса. — Картер и Карнарвон открыли в Луксоре усыпальницу фараона. Они достали мумию, а через пару дней Карнарвон почувствовал слабость. Вновь придя в себя, он погрузился в фантазии, говорил о большой черной птице, а когда он умер, в два часа ночи, во всем Каире погас свет. Никто не знает, почему. Но теперь все говорят о проклятии фараона. Будь осторожнее!
— Во-первых, — ответил Омар, — Имхотеп не был фараоном. А во-вторых, я несуеверен. Что с Картером?
— Ничего. Он занимается тем, что достает сокровища из гробницы.
— Вот видишь, он в эти бредни не поверил.
Микасса, человек по природе робкий, пожал плечами, будто желая сказать: «Что может знать такой человек, как я!»
Барон фон Ностиц-Вальнитц добровольно согласился взять на себя обязанность сообщить Хартфилду о смерти его жены. Он дождался одного из моментов просветления профессора, наступавших все чаще, и с чувством, которое трудно было ожидать от столь хладнокровного человека, рассказал ему, где и как было найдено тело Мэри Хартфилд, и о том что предположительно, ее убили безумные монахи.
Хартфилд, чья комната находилась между комнатами барона и Нагиба и была под постоянным наблюдением, принял печальное известие сдержанно, будто давно предполагая такую возможность.
— Вы поняли меня? — настойчиво спросил барон.
И профессор ответил:
— Да, я понял вас, моя жена мертва.
— Мне очень жаль, — извинился барон, — что Омар и Нагиб уговорили вас покинуть монастырь под предлогом, что хотят отвести вас к супруге. Но это казалось единственной возможностью в той ситуации. Простите.
Профессор кивнул. В этот момент Омар, Нагиб и Халима вошли в комнату. Некоторое время все сидели молча. Затем Хартфилд задал вопрос — впервые с момента освобождения:
— Почему вы пришли за мной туда?
— Вам срочно необходимо обследование врача, — поспешно ответил Омар. — Мы отвезем вас в британский госпиталь.
— Это очень мило с вашей стороны, — ответил Хартфилд, — но ради этого вы не стали бы рисковать жизнью. Не будем обманывать друг друга. Я знаю, чего вы от меня хотите, но от меня вы ничего не узнаете, ничего!
— Профессор, — начал Нагиб, — мы знаем об Имхотепе больше, чем вы думаете. Нам известно не только все то, что известно британской, французской и немецкой секретным службам…
— Секретным службам?
— Вы не знали о том, что это дело давно расследуется всеми секретными службами?
— Нет, этого я не знал. И к какой же относитесь вы?
— Мы не имеем к ним никакого отношения. Мы ищем Имхотепа, потому что не хотим, чтобы успех достался какой-либо из секретных служб.
— Успех? — Хартфилд покачал головой. — Не знаю, можно ли назвать успехом нахождение гробницы Имхотепа.
— Мы располагаем не только информацией секретных служб, — продолжил Нагиб, — но у нас есть и ваш фрагмент из Рашида. — Он достал листок, на который был перенесен полный текст.
Хартфилд медлил. Казалось, он был удивлен. Барон, опасаясь, что они требуют от него слишком многого, сделал предупреждающий жест. Но Хартфилд торопливо просматривал текст и, закончив, едва заметно улыбнулся и вернул его.