— Он сидел в том кресле, где сейчас сидите вы. В воскресенье после обеда. Пил пиво из этого стакана. Он не был похож на человека, помышлявшего о самоубийстве.
— А давно вы его знали?
— Секундочку, не смогу сразу ответить, — Кратвиг быстро прошел через кухонную дверь в дом. Будто не было ему, Кратвигу, покоя. Интересно, хотел ли он выбить Анну из предложенного ею ритма?
Когда он шел обратно, наклонил в дверях голову. Сел и стал смотреть книгу для гостей.
— Вот тут. Четвертого июня восемь лет назад. Он записался, когда в первый раз навестил нас с женой. Жена умерла год спустя. С тех пор я не доставал книгу. Ко мне не приходят гости, да и я всегда был равнодушен к подобным вещам. Моя жена это любила. Мы тогда только-только купили этот дом.
— Значит, вы подружились только здесь, в Сендербю? — спросила Анна, про себя отметив, что юго-восточный бриз слегка тронул вязы и их листья, как балерины, закачались друг около друга в причудливом танце.
— Да. Когда моя жена умерла, я был старшим учителем в Роскилле. И из-за смерти жены, и из-за растущей неприязни к современным педагогическим требованиям я ушел на пенсию пять лет назад, как только мне исполнилось шестьдесят. Я переехал сюда и с тех пор все время здесь. Кроме июля, когда стараюсь сбежать, потому что не переношу туристов.
— А где же бывает хорошо в июле?
— В норвежских горах. Там мир и покой, и никакие бюрократические силы не могут помешать мне наслаждаться природой.
Голос Кратвига зазвучал угрожающе. Он кончил фразу, сделав хороший глоток пива, самодовольно поглядывая на Анну, кивающую головой в знак согласия. Жесткий человек!
— А Смедер?
— Он приезжал в «Клитли» когда хотел. Он был одинок, как и я. Был женат в ранней юности, но это вы, конечно, знаете.
Она кивнула.
— Он был индивидуалистом. Мы были похожи.
«Вам, видимо, в высшей степени было наплевать на нормы остального общества», — подумала Анна.
— Но мы не надоедали друг другу, — спокойно продолжал Кратвиг. — Гуляли каждый по своему маршруту. Когда встречались, какой-то отрезок пути шли рядом. Но, вернувшись, непременно сидели вместе, то у меня, а то у него за пуншем или за домашней водкой. На острове прекрасные злаковые. Мы немножко болтали, а то просто молча сидели, пока мир вокруг нас менял окраску.
— Но был период, когда он не приезжал, — быстро и негромко вставила Анна, не давая Кратвигу выйти из ритма повествования. Тот, очевидно, любил поговорить.
— Да, он сидел в тюрьме в Лунгвиге, — равнодушно подтвердил Кратвиг, будто это было чем-то мимолетным в жизни Смедера.
— А вы знаете, за что?
— Знаю. Финансовые дела клиента. В ваших кругах это не позорно, у него были на то свои причины.
— Причины?
Анна напряженно смотрела на Кратвига. Что он знает? Может, они вдвоем обсуждали эту страницу в жизни Смедера.
— Он был в трудной ситуации. У него не было другого выбора, кроме заклада денег своего клиента. Он надеялся, что на короткое время и что он выиграет дело до того, как все откроется, но ему не повезло. Удача и неудача не всегда приходят по справедливости.
— Бывает, — подтвердила Анна.
— Он рассказал мне о причине, она была вполне правдивой и не касалась его лично. Я обещал молчать. Обещания надо выполнять, вы согласны со мной?
Это был не столько вопрос, сколько почти триумфальная осведомленность и уверенность.
— То, на что я намекнул, не найдется в протоколах дела. Смедер был не таков, чтоб приносить публичные извинения. Он был слишком горд. Чистое поведение и твердые принципы. Спокойно перенес наказание.
Неужели то, что он обманул клиента, тоже могло расцениваться как положительный факт? Анна не особенно удивилась, услышав подобное объяснение дела. Она нередко с этим встречалась. Ложь и самообман часто и охотно служили смешной, запутанной паутине психологии выживания.
— Но ему было, наверное, тяжело? Он ведь потерял право на должность.
— После Лунгвига Смедер сделал все как надо. Вместо того, чтобы хныкать, он стал искать работу, где сумел бы использовать свой профессиональный опыт и свои человеческие качества. Смедер был человеком, высоко ценившим в жизни систему и твердый порядок.
Но не порядок в финансовых делах клиента, подумала Анна. О приоритете всегда можно спорить.
Только сейчас Анна заметила, что тень от дома, в которой они сидели, распространилась на весь двор. Солнце исчезло в первый раз за многие дни.
— Уже слышно. Скоро подойдет ближе, — довольно улыбнулся Кратвиг.
— Что слышно? — растерялась Анна.
— Грозу! Можно представить ее неизбежный путь к нам наверх через южную Ютландию и через болото. Посмотрите, как крутятся листья деревьев. Поднялся ветер. Чайки кричат, слышите?
— Слышу, — задумчиво сказала Анна. Минуту они сидели тихо, наблюдая за ползущими серыми тенями, предвещавшими грозу. Она принесет облегчение после жары последних дней.
Эгон Кратвиг продолжал говорить почти шепотом, в явном несоответствии с его обычным звучным голосом.
— Здорово, правда? Есть вещи, о которых никто никогда не спорит. Например, о том, разразится ли через минуту гроза над Сендербю. Подобные взгляды были одинаковы у Смедера и у меня.
— А насчет поездок в горы Норвегии?
Кратвиг резко откинулся на спинку кресла, и это внезапное, удивительное движение как-то вывело его из-под собственного контроля и желания не скомпрометировать себя в глазах комиссара полиции. Сейчас он казался ей беззащитным. Помощь пришла извне.
Первый удар грома обрушился на остров. Они были оглушены страшным шумом.
— Шумит море, — хрипло сказал Кратвиг и попытался откашляться. — Когда приближается шторм, остается только одно — зарыться глубже. Пошли в дом, сейчас начнется дождь.
Анна проследовала за ним через кухню в комнату, напоминавшую гостиную в «Клитли», но более спартански обставленную старой, немного неудобной мебелью, с небольшим количеством репродукций и фотографий по стенам и абсолютно пустыми подоконниками, на которых не было ни одного цветка.
Что это? Умышленно просто меблированная комната, самобичевание пуританина? Или он действительно философ с небольшими требованиями к материальным благам?
С этой минуты он вел себя несколько театрально, тщетно пытаясь напугать гостью обыкновенной датской грозой.
Кратвиг зажег четыре стеариновых свечи, две из них поставил на столик из елового дерева, за который на жесткий стул с перпендикулярной спинкой посадил Анну. Как он и предсказывал, дождь хлынул так, будто разверзлись небеса. Он плескался во дворе по камням, бил по растениям и траве, растекался лопающимися пузырями, медленно уходившими в песчаную почву.
— Сейчас нам с вами необходим кофейный пунш! — закричал из кухни Кратвиг, возившийся у газовой плиты. Он принес чашки. У той, которую он протянул Анне, был отбит край. Кратвиг исподтишка следил за ее реакцией, видимо, желая еще раз подчеркнуть свою простоту.
При ближайшем рассмотрении облик Кратвига полностью гармонировал с его образом жизни, но интеллект разоблачал его. Во всяком случае, Анна именно так поняла несоответствие между внешним и внутренним началом. Ее восприятие могло, конечно, оказаться субъективным. Кроме того, она явно попала в непривычную ситуацию и, на удивление себе, вышла из равновесия.
Пока Кратвиг сновал вокруг, занимаясь приготовлением кофе, она так далеко отошла от главного, что вынуждена была заставить себя сконцентрироваться вокруг реальных фактов. Проблема оставалась в том, что эти факты мало что давали.
Вошел Кратвиг, неся бутылку с водкой и рюмки.
— Слышите, как стучит молоток Тора-громовержца? — поинтересовался он и снова вышел, на сей раз за кофе. Его чуть-чуть торжествующий голос звучал так, будто хотел подавить Анну силами природы, которые не имели никакого прямого отношения к Вестеро. Грозы часто были и в Эгесхавне, хотя здесь, конечно, все выглядело несколько иначе. Сильнее. Будто человек добровольно поставил себя в отношения зависимости от того, чем сам не мог управлять.
Кратвиг явно хотел, чтобы Анна почувствовала его презрение к тем, кто выбрал повседневную жизнь среди цивилизации. Соглашательской и бюрократической цивилизации.
Разливая кофе и водку, он рассказал ей о подлинном рецепте пунша, как его делают на Вестеро:
— Сначала кладешь монетку в десять эре на дно чашки и наливаешь столько кофе, чтобы монетка не была видна. Потом добавляешь столько водки, чтобы монетка опять стала видна. Вот это и есть настоящий пунш.
— Ну, — улыбнулась Анна, — звучит убийственно.
— Будто нет, — громко засмеялся он, разрешая себе громкие интонации. Она добавила в чашку сахар. Потягивала теплый напиток. Гроза была настолько сильна, что во время раскатов грома они не могли даже разговаривать.
— Когда слышишь гром, опасность позади. Скорость звука, — объяснил Кратвиг, повторяя с улыбкой знания каждого датского ребенка. Сейчас он был похож на учителя, растолковывающего ей азы науки. — Когда ударяет молния, то без предупреждения. Нельзя описать по-иному, чем просто молния… не обязательно с неба. Видишь, как она бьет, — продолжал он, уставившись взглядом куда-то в пространство. Будто был сейчас где-то совсем в другом месте. — Но, к счастью, у нас молния редко попадает в дома, хоть они и крыты соломой.
Его отрывистое бормотание действовало успокоительно.
— Когда мы собирались переходить в дом, я поинтересовалась, участвовал ли Смедер в ваших поездках в Норвегию? — спросила Анна, почти не надеясь на откровенный ответ. Уж слишком много времени у него было на обдумывание.
Кратвиг молчал. Совсем близко снова ударила молния. Его глаза блуждали между небом и Анной. В самом деле, что ли, он боялся грозы?
Внезапно она подумала о том, что его напыщенное поведение напоминало мазохистов… О подобном она слышала раньше. Она встречала убийц, которые внешне обладали всем красноречием мужского поведения, а внутри были слабы и ничтожны. И когда это нутро обнаруживалось, оно низвергалось гнойным потоком.